Первая мировая война

Решение Италии вступить в войну было на самом деле несвоевременным. Если бы это произошло раньше, во время отчаянных боев вокруг Лемберга, ставшего для австрийцев столь тяжелым испытанием, или позже, когда британская армия полностью развернула свою боевую мощь, а русские восстановили боеспособность, итальянская инициатива создала бы весьма серьезные проблемы австрийскому и германскому главному командованию. Если рассматривать временную последовательность событий, то первая битва на Изонцо последовала непосредственно за прорывом в Горлице — Тарнуве — подлинной победой австро-германской армии. Он опустошил позиции русских войск на Восточном фронте и стал спасением австрийской армии от угрозы краха, дав Германии выиграть время для передышки в ее войне на два фронта, которая в 1916 году позволила организовать верденское наступление против Франции.

Горлице — Тарнув стал второй Лиманова — Лапановой, спасшей Австро-Венгрию от разгрома в декабре 1914 года, однако в значительно большем масштабе и с гораздо более драматическими последствиями. Подобно Лимановой, Горлице начинался на коротком участке фронта, в промежутке между Вислой и Карпатами. В отличие от Лимановой, это была скорее немецкая, а не австрийская победа. Хотя войска Конрада фон Хетцендорфа составляли значительную часть ударной силы, но острие этой силы было германским, как и руководство. Впрочем, план сражения концептуально был австрийским. Конрад знал, что русская армия, при всем своем численном преимуществе, испытывала серьезные материальные затруднения. С января по апрель дивизии на всем Восточном фронте, за исключением небольшого их числа на Кавказе, получили с заводов всего лишь два миллиона снарядов, тогда как подготовительные артобстрелы, за время которых уходило несколько сот тысяч снарядов, уже давно стали нормой. Хуже того, продукции русских арсеналов не хватало, чтобы обеспечить солдат наиболее существенным средством ведения военных действий — личным оружием. Каждый месяц требовалось около 200 тысяч винтовок, чтобы снабдить новые наборы рекрутов, а производилось всего 50 тысяч. Рассказы о невооруженных русских пехотинцах, ожидающих возможности унаследовать винтовку своего убитого или раненого товарища, не были досужими байками — это была правда. Дефицит боеприпасов, по знанию очевидцев, был общей проблемой для всех армий в 1914 — 1915 гг. Все со странной недальновидностью недооценили расход боеприпасов в столь интенсивных боях, несмотря па опыт русско-японской войны, во время которой ежедневные показатели расхода снарядов раз за разом превышали объем выпуска заводов, причем иногда в 10 раз и более. В апреле 1915 года, например, полевая артиллерия BEF получала по десять 18-фунтовых снарядов на орудие в день, и это при том, что при артобстреле десять снарядов тратятся за минуту. Британцам удалось увеличить выпуск боеприпасов для полевой артиллерии с 3 тысяч снарядов в месяц в начале войны до 225 тысяч к апрелю 1915 года; они нашли и дополнительные источники, разместив заказы в Америке, но все равно были вынуждены ограничивать расход боеприпасов фиксированным количеством снарядов в день. Французские и германские войска испытывали аналогичные затруднения, хотя мобилизация промышленности должна была в течение 1915 года резко увеличить выпуск боеприпасов. Россия в 1916 году также должна была выйти на необходимый уровень, если не полностью удовлетворяющий запросам, то хотя бы требованиям безопасности; значительная часть поставок шла из британских и американских источников.

Тем не менее в 1915 году Россия все еще испытывала серьезную нехватку вооружения, усугублявшуюся неэффективностью его распределения. Для наступления под Горлице-Тарнувом немцы создали запас в миллион снарядов — количество, доступное для русских только в некоторых укрепленных секторах, таких, как, например, Новогеоргиевск и Ковно, где снаряды накапливались в количествах, о которых командиры крепостей ничего не сообщали Генеральному штабу.

Скрытая концентрация войск, орудий и боеприпасов в Горлице-Тарнувском секторе в апреле 1915 года, следовательно, располагала к победе. Фронт не был протяженным — всего 50 километров. С русской стороны этот короткий отрезок защищали четырнадцать пехотных и пять кавалерийских дивизий Третьей армии генерала Радко-Дмитриева; сектор нападения между Горлице и Тарнувом удерживался всего двумя дивизиями — 9-й и 31-й. Против них немцы расположили несколько лучших своих частей, в том числе 1-ю и 2-ю Гвардейские и 19-ю и 20-ю (Ганноверские) дивизии. В целом по фронту немцы и австрийцы имели преимущество свыше трех человек против двух по численности живой силы и очень большой перевес артиллерии, щедро обеспеченной боеприпасами. Общая численность их артиллерии составляла 2228 орудий, легких и тяжелых. Русские укрепления были неглубокими, а нейтральная полоса, отделяющая их от вражеских — весьма широка. Это позволило немцам и австрийцам за день до атаки выдвинуть свои форпосты вперед, где они окопались на новых позициях, ближе к полосе русских проволочных заграждений, не будучи обнаруженными.

План наступления принадлежал Фалькенгайну, возложившему его исполнение на Маккензена, победителя в сражениях 1914 года в Восточной Пруссии. Людендорф и Гинденбург предпочли бы не подготавливать прорыв в центре, а осуществить двойной охват русских войск с Балтийского и Карпатского фронтов. Подобно Шлиффсну, они не слишком уважали "обычные победы", приводившие лишь к оттеснению русских дальше к восточной границе, и настаивали на том, чтобы отрезать противника от обширных пространств царской империи, осуществив его окружение. Однако, хотя они и осуществляли командование на востоке, они, тем не менее, подчинялись Фалькенгайну, который опасался, что их планы окружения потребуют отвода войск с запада в таких количествах, что это опасно ослабит этот участок немецкого фронта. Кроме того, план Людендорфа — Гинденбурга предполагал участие австрийских войск на ответственных участках. Фалькенгайн был уверен, что продолжающееся качественное ослабление габсбургских частей делает это нереальным.

Приказ Маккензена по операции придавал особое значение прорыву, достаточно быстрому и глубокому, чтобы не позволить русским осуществить переброску сил и отразить натиск. "Атака Одиннадцатой армии должна была для удачного выполнения задачи быть проведена максимально быстро, поскольку… только быстрота натиска не позволит неприятелю возобновить сопротивления на запасных позициях… Для этого существенны два метода: глубокое проникновение пехоты и быстрое следование за ней артиллерии". Этот приказ предполагал тактику, которая позже с таким успехом применялась против британских и французских войск в 1918 году; пока же немцы были недостаточно умелы, чтобы прорваться сквозь надежно защищенные линии окопов на западе. Против русских в Польше, где проволочные заграждения были узки ми и слабыми, зона окопов неглубокой, а артиллерийскому прикрытию не хватало снарядов, эта тактика должна была оказаться весьма эффективной. Подготовительный артобстрел, который начался вечером 1 мая, сокрушил русскую передовую. Утром 2 мая немецкая пехотная атака, обрушившаяся на русских, встретила лишь небольшое сопротивление. Скоро волна русской пехоты откатилась назад, теряя оружие и боеприпасы, не только до первой, но даже до второй и третьей линии окопов. К 4 мая немецкая Одиннадцатая армия достигла открытой местности и двинулась вперед, в то время как 140 тысяч русских военнопленных длинными колоннами шли в тыл. Фронт прорыва не только углублялся, но и расширялся. 13 мая австро-германский фронт достиг окраины Перемышля на юге и Лодзи в центральной Польше. 4 августа немцы вошли в Варшаву, и между 17 августа и 4 сентября четыре исторических русских пограничных крепости — Ковно, Новогеоргиевск, Брест-Литовский и Гродно сдались неприятелю. Число русских военнопленных поднялось до 325 тысяч, было также потеряно 3 тысячи орудий.

Масштаб австро-германской победы позволил Людендорфу в течение июня вновь попытаться добиться от Фалькенгайна и кайзера благоприятного пересмотра его плана двойного удара. На собрании в Плессе 3 июня под председательством кайзера, при участии Фалькенгайна, Маккензена и Конрада, он попросил подкрепления, которое должно было позволять ему начать обширное стремительное перемещение войск от Балтийского побережья к югу. Эта сметающая все волна должна была заставить русские армии отступать на восток и таким образом, как он утверждал, привести войну на востоке к победному завершению. Фалькенгайн, как всегда, беспокоившийся о безопасности Западного фронта, вновь отверг его план, мотивируя это необходимостью переброски всех дивизий, находящихся в Польше, во Францию. Конрад, разгневанный вступлением Италии в войну, хотел послать войска на фронт Изонцо. Маккензен упорно настаивал на продолжении успешного наступления в центре. Именно его предложение получило согласие Фалькенгайна. Тем не менее во время продолжения наступления Людендорф еще раз повторил свое предложение. Вновь встретившись с кайзером и Фалькенгайном в Позене 30 июня, Людендорф представил план, согласно которому следовало провести немецкие армии с севера от устья Немана на Балтике до болот Припяти в центре Восточного фронта. Этот маневр должен был отрезать русских от исконных земель и заставить капитулировать. Как и предыдущий, этот план был отвергнут. Хотя наступление в Балтийском секторе было одобрено, оно должно было стать всего лишь вспомогательным действием на фланге, чтобы поддержать продвижение на восток, которое продолжал Маккензен. Хотя Людендорф был возмущен, поскольку видел в отказе только робость высшего командования, неспособного оценить столь масштабное решение, Фалькенгайн читал стратегическую ситуацию более точно, чем он. В Горлице-Тарнувском сражении русские получили чувствительный удар и уступили больше земли, чем могли себе позволить. Однако к концу июля им пришлось признать, что состояние их армии и нехватка оружия и боеприпасов не оставляет иного выбора, кроме отступления. Немцы, казалось, как таран продвигались вперед сквозь незащищенную линию фронта. Русские знали, что они умышленно будут отступать, оттягиваясь из крупного выступа в центральной Польше, и сокращая тем самым протяженность своего фронта, и увеличивая протяженность вражеских коммуникаций. В настоящий момент немцы с боями следовали через страну, где было недостаточно железнодорожных линий и обычных дорог, особенно таких, по которым можно было передвигаться независимо от погодных условий. Тяжелые перевозочные средства немецких обозов разваливались на части на изрезанных колеями грунтовых дорогах, проложенных польскими фермерами, и части на передовой получали снаряжение и продовольствие только на реквизированных грохочущих сельских телегах. "Каждый день русские вынуждены отступать на три мили или около того, строить новую линию обороны и ждать немцев, которых должны остановить… Через некоторое время немцы достигают уровня девственного леса… и огромных болот Припяти. Железнодорожные линии остались за Вислой [в немецком тылу]; даже узкоколейки доходят только до… Нарева [реки], в результате следующие сорок или пятьдесят миль провиант и боеприпасы приходится тащить".