Гибель Императорской России

А. Д. Протопопов являлся не только центральной фигурой последнего кабинета, но имел выдающееся значение в период подготовлений к русской революции. Вот почему я не могу не остановиться на характеристике этого человека. Мне трудно быть совершенно объективным в оценке моего старого полкового товарища, которого я искренно любил, в особенности теперь, когда он мученической смертью искупил свои, может быть, невольные ошибки.

Все знакомые А. Д. Протопопова согласятся, что он олицетворял собой тип так называемого шармера,— никто не мог ему отказать в уме и таланте. Ведь недаром же он был persona grata Государственной Думы, товарищем председателя которой он был неоднократно избираем громадным большинством! Наконец, та же Дума не нашла в своей среде другого человека, чтобы представить ее при указанной заграничной поездке. Талантливые речи и личное обаяние подтвердили в чужих краях правильность думского избрания. Здесь уместно привести характерный, оставшийся в моей памяти, факт. Выйдя в отставку, после смерти П. А. Столыпина, я лечился в течение нескольких лет у доктора П. А. Бадмаева, в его санатории под Петроградом. Там одно время пользовался лечением и проживал А. Д. Протопопов. Я помню, как часто навещал его, больного, тот самый М. В. Родзянко, который впоследствии, 1 января 1917 года, не подал ему руки в Царском дворце. Он приезжал к А. Д. Протопопову советоваться по каждому мало-мальски серьезному вопросу, возникавшему во время его болезни в Государственной Думе, и даже привозил ему для редакции наиболее важные бумаги.

Государь Император под обаянием личности А. Д. Протопопова и в желании пойти навстречу Государственной Думе в ее постоянных стремлениях, чтобы министры избирались из ее среды, назначил его на пост министра внутренних дел.

Отношение к А. Д. Протопопову сразу переменилось, и из излюбленного Государственной Думой человека он сделался для нее каким-то парией. Эта изумительная перемена не была вызвана поведением А. Д. Протопопова, которое впоследствии могло повлечь за собой справедливое против него негодование. Изложенное не есть мой вывод, подсказанный, как могут думать, моей симпатией к А. Д. Протопопову. Я стою на почве фактов, случайным свидетелем которых мне пришлось быть.

А. Д. Протопопов получил высочайший указ о назначении его министром внутренних дел около 6 часов вечера. Мы жили почти рядом, и он сообщил мне об этом по телефону, прося немедленно к нему приехать. Через несколько минут входил я в кабинет министра и застал его у телефона, требовавшим какой-то номер. Он жестом пригласил меня сесть, и я услышал следующий разговор:

«Это вы, Михаил Владимирович? Спешу поделиться со старым другом моей радостью: Государь Император назначил меня министром внутренних дел. Хотел бы поскорее повидаться с вами и по душе поговорить».

Ответа, конечно, мне слышно не было, но А. Д. Протопопов, положив трубку, обернулся ко мне с сильно изменившимся лицом и сказал:

«Представь себе, что мне ответил Родзянко: «Мне некогда теперь с вами беседовать!» Что же случилось, что вызвало такой ответ? Неужели в этот час я сделался другим человеком?»

Мне не хотелось в эту минуту разочаровывать моего старого товарища и сказать ему, что желание Государственной Думы иметь министров из своей среды — одно, а стремление каждого из ее членов, чтобы на этот пост был назначен именно он — другое.

Что же в действительности произошло? Переродился ли А. Д. Протопопов в один день из левого октябриста в крайнего правого и ярого сторонника самодержавия? Несомненно, перерождения не было, ибо А. Д. Протопопов ни по рождению, ни по воспитанию, а в особенности по своему материальному положению, сторонником левых партий никогда быть не мог, и его левый октябризм был модным флагом, под которым он прошел в члены Государственной Думы.

Перед своим назначением министром А. Д. Протопопов длительно беседовал с Государем, и если его «шарм» произвел впечатление на Императора, то в свою очередь и он попал всецело под полное обаяние Его Величества, а все, имевшие счастье когда-либо говорить с нашим Царем, знают, как Он мог очаровать всякого, когда этого хотел. После этого свидания нервный и легко поддающийся впечатлениям А. Д. Протопопов воспылал к Государю возвышенной любовью и по возвращении со ставки начал рассказывать всем не только об этом благородном чувстве, но и о своей беспредельной готовности положить все силы на поддержание самодержавия. Это обстоятельство при его словоохотливости не осталось неизвестным среди депутатов, а последующие действия А. Д. Протопопова совершенно определенно обрисовали его «новое» направление. По примерам своих предшественников, начиная с Н. А. Маклакова, А. Д. Протопопов доказал, что одного стремления и готовности принести пользу Императору и Родине в качестве министра внутренних дел недостаточно, нужны еще знание и опытность и что не одно и то же в красивой форме критиковать деятельность правительства и уметь твердой рукой направлять руль государственной жизни.

Когда А. Д. Протопопов произнес в Москве свою первую речь, возвестив России, что у него нет политики и что он считает себя обязанным проводить тенденции председателя Совета Министров Б. В. Штюрмера, с которым, кстати сказать, он был в самых неприязненных отношениях и который всячески противился его назначению, я высказал ему, что такая речь в устах министра внутренних дел есть похороны себя по первому разряду.

В дальнейшем у него не оказалось привычки к систематической работе, не было и определенных взглядов на те или другие государственные вопросы, а главное — отсутствовала решимость довести какое-либо предначертание до конца. В министерстве начался полный хаос, а политические разглагольствования министра вызвали протест даже со стороны его товарищей, князя В. М. Волконского и В. А. Бальца и совершенно сбили с толку директоров департаментов и прочих подчиненных лиц, что повлекло за собой полную приостановку правильного функционирования ведомства.

Неустойчивостью страдало и отношение А. Д. Протопопова к Государственной Думе: под влиянием минуты он то собирался ее распускать, то добивался временного приостановления ее занятий, но ни разу не мог сказать даже себе, что же в действительности следует сделать? Я помню обсуждение вопроса о роспуске законодательных учреждений в совещании товарищей министра. Перед заседанием А. Д. Протопопов просил меня выяснить состояние войск Петроградского гарнизона. Я переговорил с командиром гвардейских запасных частей, генерал-лейтенантом Чебыкиным и его помощником, полковникам Павленко, и пришел к убеждению, что, несмотря на их категорические утверждения и уверения о полном благополучии в войсках, правительство рассчитывать на твердую поддержку гарнизона не может. В частях почти не было кадровых офицеров, в рядах их находились в большом количестве распропагандированные местные рабочие и дисциплина соблюдалась крайне слабо. Когда я прямо от генерала Чебыкина вернулся в заседание, министр был поражен моим заявлением, что о роспуске Государственной Думы не может быть и речи, в особенности, когда это мое мнение нашло себе полное сочувствие со стороны князя Волконского и В. А. Бальца.

Приведенные мной черты характера А. Д. Протопопова находят себе подтверждение в дальнейшем изложении событий последних месяцев перед революцией. Когда вопрос о предполагавшемся назначении А. Д. Протопопова министром внутренних дел был близок к осуществлению, он сообщил мне об этом важном событии в его жизни и, боясь за свою неопытность на новом ответственном посту, предложил занять место его товарища, от чего я категорически отказался, причем заявил моему другу, что я с удовольствием помогу ему своими знаниями и опытом, пока он не подыщет подходящего человека, чтобы занять должность, которую он мне предлагал. После долгих споров А. Д. Протопопов согласился с моими доводами и тотчас по опубликовании указа просил главного начальника Петроградского военного округа откомандировать меня в его распоряжение, а засим последовал высочайший приказ о переводе меня в министерство внутренних дел с назначением в штат генералов, состоявших при министерстве.