Римляне, рабы, гладиаторы: Спартак у ворот Рима

Эпохальное открытие Сенеки о возможности братства с рабами вполне сочеталось с повседневной жизнью римских патрициев и потому было воспринято как образованными римлянами, так и римским правом. В эпоху ранней Империи это новое мышление также оказало воздействие на законодательство, потому что в это время во главе органов управления часто стояли вольноотпущенники, а среди обычных чиновников также было много вольноотпущенников и рабов.

Всевластие господина над его рабами было впервые ограничено Петрониевым законом, принятым в начале императорской эпохи. Этот закон запретил рабовладельцам посылать своих рабов на съедение диким зверям в амфитеатре. Такое варварское наказание могло быть обосновано только законным приговором, вынесенным настоящим судьей, в обязанности которого входило в данном случае и выслушать жалобы раба на жестокое с ним обращение. Если он находил их обоснованными, то мог постановить продать раба другому хозяину.

При Клавдии появился эдикт, объявлявший свободным больного или не способного к труду раба, изгнанного господином. В эпоху Домициана сенат запретил кастрацию рабов в коммерческих целях, операцию, часто кончавшуюся смертельным исходом.

Император Адриан запретил хозяевам мучить и убивать рабов по собственному произволу. Пытка могла быть применена лишь тогда, «когда имеется подозрение против обвиняемого, а прочие факты складываются в такую доказательную цепь, что это делает необходимым признание раба (для того, чтобы дополнить ее). Но и в этих случаях следствие должно ограничиваться теми рабами, которые, как предполагается, находились достаточно близко от происходящего и могли видеть что-либо существенное». У рабовладельца было также отнято право продажи рабыни своднику, а раба — ланисте или в гладиаторскую школу. Если же владелец хотел наказать раба, то для этого он должен был получить разрешение у высокого государственного чиновника.

Наконец, его преемник Антоний Пий приравнял казнь раба по приказу хозяина к убийству. Всякий совершивший его должен был отвечать по всей строгости закона.

Высшей наградой, которую римлянин мог предоставить своему рабу, конечно же являлась свобода. Право это первоначально основывалось на обычае, а затем стало регулироваться законодательно. Однако достаточно часто вольноотпущенник до конца своих дней оставался зависим от господина.

Не следует забывать и о влиянии христианства, хотя и многократно преувеличенном. Идеальные взаимоотношения, царившие в первых христианских общинах, не знавших различия между бедными и богатыми, значительными и незначительными, свободными и несвободными, постепенно почти сошли на нет в тяжелой борьбе с государством. «Кесарю — кесарево», — говорил сам Христос, и апостолы его многократно выступали с признаниями существующего политического и государственного порядка. Цель христианской любви к ближнему — совершенствование человека, а не социальный переворот. Страданиям на этой земле отводилась подчиненная роль, ибо всякая несправедливость полностью устранялась лишь в потустороннем мире. Церковь не отменила рабства и лишь постепенно и с трудом преодолевала унаследованные от древности предрассудки.

Так, например, епископ Игнатий Антиохийский уже в III в. н. э. писал следующее:

«С рабами и рабынями не обходись высокомерно! Но и они не должны заноситься, но, к чести Господа, и далее оставаться рабами, с тем чтобы получить от Господа лучшую свободу. Не следует им стремиться освободиться за счет общины для того, чтобы не оказаться рабами этого стремления».

Лишь столетием позже, когда группы монахов в Малой Азии и Северной Африке начали принимать беглых рабов, а епископ Феодор Мопсуэстийский (392–428 гг.) потребовал уничтожения рабства, общественные настроения изменились значительным образом.

Однако истинный успех христианской этики связан с движением против рабства в ХГХ в., развернувшимся прежде всего в Северной Америке.

К тому времени Римская империя давно уже прекратила свое существование, а время Спартаков прошло.

Однако люди не забыли о нем. Они помнили о Спартаке и в древности, помнят и сейчас. И хотя среди современников — представителей более высоких слоев общества Спартак пользовался дурной славой, имя его глубоко врезалось в память римлян, и уже поколением позже оно стало нарицательным. Этим именем Марк Антоний назвал молодого Цезаря, [92] вербовавшего солдат, а в устах Цицерона Спартаками были тот же Антоний и Клодий. Вплоть до самого завершения эпохи античности имя фракийского гладиатора и вождя рабов употреблялось довольно часто.

Противники Спартака также довольно часто прославляли его, и прежде всего его смерть, достойную героя. Среди римских историков полководческий талант и боевой дух фракийца по достоинству оценил его современник Саллюстий (87–35 гг. до н. э.), по крайней мере такое впечатление складывается на основании дошедших до нас небольших фрагментов его «Истории». И действительно, достойно удивления то, как Спартак, который в чужой стране мог полагаться лишь на самого себя, сумел, преодолевая все трудности, организовать и вооружить свои отряды и превратить их в боеспособную армию. Саллюстий обращает внимание читателя и на величие души Спартака, когда говорит об усилиях, прилагавшихся им для того, чтобы обуздать бессмысленную жажду уничтожения, которой пылали его приверженцы. Поэтому историк противопоставляет вождя всей массе необузданных и жестоких повстанцев.

В следующем столетии благородство Спартака, запрещавшего своим воинам иметь серебро и золото, превозносил римский писатель Плиний Старший (23–79 гг. н. э.). Вождя рабов он приводил в качестве примера для изнеженных и развращенных римлян, питавших порочную страсть к этим благородным металлам.

В литературе имя Спартака возникло лишь в эпоху Просвещения, когда на пороге Великой французской революции интересы обратились к угнетенным народным массам. Первая поэтическая обработка этого материала вышла из-под пера француза Б. — Ж. Сорэна. В своей трагедии он пытается беспроблемный в общем-то сюжет украсить драматическим, но банальным любовным конфликтом, который герой разрешает в свободолюбивом духе и увенчивает собственной смертью. Драма Сорэна натолкнула сначала Лессинга (в 1770–1775 гг.) и Грилльпарцера (в 1810 г.) на мысли о написании трагедии о Спартаке, но эти планы реализованы не были.

В многочисленных последовавших затем драмах, которые хотя и были завершены, но к сегодняшнему дню оказались совершенно забытыми, Спартак оказывается жертвой своего рода Лернейской гидры — собственного желания освободить рабов, превращающегося в стремление разрушить Рим.

Романисты также, как могли, разрабатывали и обогащали спартаковскую тему различными мотивами. В новейшее время его охотно делали носителем свободолюбивых и революционных идей — примером тому могут служить произведения Ипполито Ньево, одного из сподвижников Гарибальди, и американского писателя Говарда Фаста. В вышедшем в 1940 г. романе Артура Кестлера «Гладиаторы» автор говорит о невозможности осуществления разумной и гуманной революции.

Спартак стал героем стихов и поэм, музыкальных драм и балетов и конечно же телефильмов.

Образ античного борца за свободу активно использовался и в политической пропаганде и агитации. В январе 1916 г. Карл Либкнехт начал публикацию своих «Спартаковских писем», а в 1917 г. он вместе с Розой Люксембург создал Союз Спартака, леворадикальную революционную организацию, со времени русской Октябрьской революции исповедовавшую большевистские идеи и на партийном съезде 1918–1919 гг. переименованную в Коммунистическую партию Германии.

Имя фракийского вождя рабов сохранилось в названии малочисленного коммунистического союза студентов «Спартак» (в Западной Германии) и до недавнего времени — в больших спортивных соревнованиях в странах Центральной и Восточной Европы, именуемых спартакиадами.

Со времени восстания гладиаторов и смерти великого вождя рабов прошло две тысячи лет. Так меняется мир.