Эдинбург. История города

Ополчение и толпа, в радостном возбуждении, готовы были действовать сообща. Они решили вломиться в аббатство и уничтожить его вновь обретенную роскошь. Они разбили трон, скамьи и орган и прошествовали по Хай-стрит, неся с собой обломки. Кое-кто остановился у Незергейта, чтобы снять с пик головы мучеников-ковенантеров и предать их наконец земле. Прочие последовали к Кресту, где зажгли костер и плясали вокруг, пока в пламени горели идолопоклоннические побрякушки. Они сделали также чучело папы римского и сожгли и его.

Другие не остановились на аббатстве и направились во дворец. Первой их целью был иезуитский колледж, учрежденный королем, но оказалось, что иезуиты уже бежали. Так что мятежники, плечом к плечу с силами порядка, вышибли дверь покоев Перта, чтобы разграбить их. Затем они проникли в королевские апартаменты, громя то, что было не нужно им самим, и уничтожая то, что не могли унести.

Затем они решились на святотатство, которое было бы невозможно ни в одном из прошлых поколений шотландцев. У Холируда располагался склеп Стюартов, хотя со времен Якова V, похороненного в нем в 1542 году, там не упокоился ни один новый член этого дома. Как бы ни было свято это место, мятежники не пощадили и его. Они ворвались внутрь, вскрыли могилы и развеяли королевский прах. На следующий день можно было видеть каких-то темных личностей, сковыривающих свинец с гробов. Таков был позорный конец прямой линии шотландской правящей династии, которая, кроме как во время обреченного не неудачу мятежа, никогда больше не ступала на эту землю. [211]

Эдинбург сделал окончательный выбор между королем и церковью. Революция 1688 года восстановила пресвитерианство в качестве господствующей в Шотландии религии, и навсегда. Это не замедлило сказаться на положении священнослужителей епископальной церкви: семь из восьми священников Эдинбурга и Кэнонгейта были лишены должностей вместе с двумя из Лейта и еще одним священником из Сент-Катберта. Они были брошены на произвол судьбы. Одни обнищали, другие как-то продолжали барахтаться. Епископ Эдинбургский, преподобный Александр Роуз, увел часть своей паствы из собора Святого Жиля в хранилище для шерсти в начале тупика Карраббер, у Нор-Лоха; там, в укрытии, их последователи отправляли культ до тех пор, пока на этом месте не была построена современная «Старая» церковь Святого Павла. Приверженцы епископальной церкви по большей части преследовались не менее яро, чем пресвитериане до них. Их молитвенные дома закрывали без всякого порядка, на священников налагали штрафы. Роуз воззвал к правительству: «Прости, Боже, тех, кто не удовлетворился уничтожением нашей церкви и установлением своей собственной, а теперь доводит многих бедных священнослужителей, и так уже разоренных, до последней крайности». Однако подлинные надежды они возлагали не на тогдашнее правительство, а на возвращение Стюартов. [212]

В свою очередь чистке подвергся и университет. Под талантливым руководством праведного Роберта Лейтона и умеренного Уильяма Колвилла университету удавалось держаться в стороне от политических и церковных интриг: полезным следствием этого стало то, что теперь он специализировался в не вызывавших споров научных дисциплинах и математике. Весь штат должен был подписать пресвитерианский символ веры и поклясться в верности новым монархам, Вильгельму и Марии. Убедиться в том, что все выполнено в соответствии с указаниями, направили делегацию от парламента. Ее председателем был Гилберт Рул, энергичный шестидесятилетний старец, проведший значительную часть жизни в изгнании, в том числе на Басс-Рок. Рул вызвал главу университета Александра Монро, который, очевидно, не рассчитывал выйти из этого противостояния живым. Обвиненный в притеснении инакомыслящих, он отбросил последнюю осторожность и с жаром ответил: «Я благодарю Бога, который не дал мне свойственного пресвитерианам крутого нрава, поскольку я никогда не испытывал ненависти ни к одному человеку на свете из-за его точки зрения, разве только если тот считал себя обязанным уничтожить меня и мою точку зрения; таких людей я действительно считаю тиранами и врагами человеческого общества». [213]

Монро получил отставку вместе с другими профессорами и регентами; все они были уволены отнюдь не из-за своей профессиональной непригодности. Герберт Кеннеди, регент философии, был заклеймен за «вечное сквернословие, постоянные посещения таверн, несоблюдение Божьих дней, пребывание в постели в те часы, когда он должен был быть в церкви, и за то, что его часто видели пьяным в тот же самый день». Однажды «около полуночи он подошел к воротам колледжа, и, поскольку спавший в тот момент служитель не открыл ему дверь сразу, избил его до крови, повалил на землю и продолжал пинать ногами». Кеннеди не любил студентов из Глазго и называл этот город адской бездной, в которой кишмя кишат виги.

Что до великого математика Грегори, он также «постоянно сквернословил», бегал за юбками, «пил бесстыдно и чрезмерно», затевал драки и выходил из них победителем, двинув своему противнику коленом ниже пояса. Что было еще хуже, «он не стесняясь объявлял, что ему нет дела до религии… Пусть объяснит, где и от кого он хоть раз принимал таинство причастия, потребовало следствие». Однако прежде чем успели вынести приговор сему образцовому шотландскому мужу, он сбежал в Оксфорд, и все усилия городского совета по его задержанию пошли прахом.

Чистка дошла даже до школьного учителя из Кэнонгейта Джорджа Бернета. О нем говорили, что «обычно вечером по субботам он играл в карты с теми, кто все это время только и делал, что насмехался над правительством — и все это до двенадцати часов ночи». Он научил своего сына Александра «хлопать в ладоши от радости, когда кто-либо при нем произносил имя короля Якова, и пугаться и хмуриться при упоминании короля Вильгельма и делать вид, будто он не слышит его имени». Бернет возразил на это, что, поскольку крошка Алекс еще не умеет говорить, судить о его мотивах затруднительно. [214]

Закончив чистку университета, Рул возглавил его сам. Своего сына, на тот момент еще студента, он делал профессором древнееврейского языка. Революционное правительство выделило деньги на создание новых кафедр богословия и стипендии для студентов, чтобы превратить университет в пресвитерианскую семинарию. Чему пресвитериан не научили три десятилетия существования в подполье, так это терпимости. Генеральная ассамблея, собравшаяся в 1694 году в Эдинбурге, перечисляла грехи, которые встречала повсеместно: «Ежечасно Бога бесчестят неверием и богохульствами, которые процветают… в виде богохульного и праздного сквернословия, в несоблюдении Божьих дней, небрежении и презрении к религиозным упражнениям, распутстве, супружеских изменах, пьянстве, богохульстве и других мерзких и отвратительных грехах и пороках». Приходские священники должны были «грозить Божьим судом подобным злодеям, с тем, чтобы привести их к убеждению об их греховности», в то время как церковные сессии должны «применять дисциплинарные меры в отношении тех, кто вершит все эти возмутительные преступления». Священникам и пресвитерам следовало посещать все дома и проверять, прилежно ли там молятся и наставляют ли детей. Генеральная ассамблея будет неусыпно с оружием в руках стоять на страже морали поколения, усиленного благодаря постам и способного таким образом предотвратить «сугубое недовольство и справедливое негодование Господа». [215]

Столица представлялась особенно порочной. Что замышляли эти пышногрудые девушки, когда гуляли туда-сюда, «будто бы продавая лимоны и апельсины», совсем как Нелл Гвинн в Лондоне? Имелось в виду, что они также «в городе становятся продажными женщинами и воровками». Любая женщина, живущая сама по себе, была объектом подозрений из-за «многочисленных безнравственных поступков и злоупотреблений, которые совершаются одинокими незамужними женщинами, содержащими покои, лавки и погреба». По словам преподобного Джеймса Уэбстера, одного из новых священников, вездесущее дерьмо весьма наглядно символизировало состояние города в целом: «О больших городах в отношении духовного можно сказать то же самое, что и в отношении плотского — воздух в них дурен. Улицы Эдинбурга не так грязны, как сердца его жителей, каждый из которых развращает другого».