Эдинбург. История города

Зачем было проводить границу между хирургами и терапевтами? В ту эпоху работа хирурга состояла в кровавом, насильственном вмешательстве в устройство человеческого организма, в то время как деятельность терапевта заключалась в применении наружных лекарственных средств, всевозможных снадобий или, что более вероятно в XVIII веке, целебных трав. Для того суеверного времени последнее делало ремесло врача-терапевта слишком похожим на колдовство, и Сибболду представлялось необходимым подвести под него менее сомнительный фундамент. По всей Шотландии встречались лекарственные травы, которым местные жители приписывали те или иные целительные силы. Одна из целей Сибболда состояла в том, чтобы найти место, где он мог бы культивировать и испытывать их. По его словам, «здесь, в моем эдинбургском обиталище, я решил изучить естественную историю этой страны, поскольку в Париже я усвоил, что самый простой метод лечения и есть самый лучший, а эти [растения], которые произрастают в нашей стране, наиболее удачно соответствуют нашему темпераменту и лучше всего нам подходят». На части угодий у Холируда он основал то, чему в 1677 году суждено было стать Королевским ботаническим садом Эдинбурга. Оттуда сад был перемещен на участок, где впоследствии расположилась одиннадцатая платформа вокзала Уэверли (теперь это место отмечено памятной доской), и, наконец, в Инверлит.

В-третьих, Сибболд решил начать преподавать медицину в университете Эдинбурга. Он планировал сделать университет тем местом, где будущие врачи-терапевты могли бы получать образование, а Королевский колледж — учреждением, которое занималось бы лицензированием специалистов. Это была здравая идея, не в последнюю очередь потому, что таким образом университет, после столетней работы на удовлетворение лишь местных нужд по обучению студентов гуманитарным наукам и богословию, обретал новую жизнь. В 1685 году Сибболд получил место одного из трех профессоров медицины, вместе с Джеймсом Холкетом и Арчибальдом Питкэрном. Холкет был хирургом-акушером, получившим образование в Голландии, в Лейдене. Там же учился и Питкэрн. Его диссертация о кровообращении была оценена так высоко, что в 1692 году ему даже предложили кафедру. Однако Питкэрн предпочел Эдинбург. Кроме его вклада в науку, он также был деятельным и щедрым врачом. Его хирургический кабинет находился на Лаунмаркете в подвале, таком темном, что про него говорили не «Иду к доктору на осмотр», а «Иду к доктору на ощуп»; Питкэрн развлекал своих пациентов антипресвитерианскими анекдотами. По соглашению с городским советом он лечил бедных бесплатно и, если они умирали, получал для исследований их трупы. Между тем, однако, первые три кафедры медицины в Эдинбурге были чисто номинальными. Сибболду не удалось наладить обучение медицине. Голландские университеты оставались слишком знаменитыми для того, чтобы с ними могли состязаться университеты Шотландии. Но, по крайней мере, теперь на это появилась надежда. [201]

На тот момент наибольшего прогресса в том, что касается науки, Шотландия добилась в математике. Джеймс Грегори принял первую кафедру математики в Эдинбурге в 1674 году. До того он провел девять лет в университете Падуи, где ему довелось беседовать с бывшими учениками самого Галилео Галилея. В фундаментальной отрасли этой дисциплины, дифференциальном исчислении, Грегори был одним из трех европейцев, трудившихся на ее переднем крае; двумя другими были Готтфрид фон Лейбниц в Ганновере и сэр Исаак Ньютон в Кембридже. В то время еще не существовало конференций и научных журналов для публикации результатов изысканий. Трое ученых делились достижениями друг с другом в ходе личной переписки, что имело свои недостатки: они могли быть и неискренни в своих письмах, либо из-за неуверенности, либо по другим причинам. Грегори сообщил Лейбницу и Ньютону, что первым решил задачу Кеплера о том, как определить положение планеты на орбите в любой момент времени. Но он не хотел распространяться о том, в чем, как он подозревал, Ньютон его предвосхитил, даже если речь шла, ни много ни мало, об эпохальном труде «Principia Mathematica». Щепетильность ученых того времени тем не менее не могла противостоять революции в науке, кульминацией которой явилось открытие Ньютоном гравитации. Это открытие доказало, что природа подчиняется определенным законам. Одним из первых мест, до которых докатилась волна революционных изменений, был Эдинбург.

Джеймс Грегори вскоре умер, но когда на должности главы кафедры математики его сменил не менее выдающийся племянник Дэвид, Эдинбургский университет стал первым университетом в мире, где читали лекции по теории Ньютона. Однако этого было мало, и Дэвид Грегори и другие начали применять последние открытия в самых разных областях науки, чтобы полностью изменить представления человека о природе. Так, Грегори преобразил астрономию, полностью перестроив ее как научную дисциплину. Он отбросил теологическое прошлое со всеми рассуждениями об эмпиреях и тому подобном, чтобы привести эту дисциплину в согласие с ньютоновой физикой. Ключевую роль в этом сыграл интерес Грегори к греческой геометрии, выразившийся в издании трудов Евклида в 1703 году. С изменением концепции реальности геометрия перестала, как было раньше, еще со времен античности, считаться лишь формальным упражнением. Когда Ньютон открыл, что взаимоотношения между телами описываются с помощью математических законов, геометрия стала ключом к пониманию природы. Сам Ньютон многое сделал для ее возрождения, а Грегори отвел ей ключевую роль в шотландской интеллектуальной традиции. [202]

Обретя новую жизнь в эпоху Реставрации, роялистская культура, соединившись с вновь начавшей развиваться культурой столицы, подарила миру несколько всесторонне эрудированных ученых и общественных деятелей. Об обоих представителях династии Грегори, например, последний из шотландских философов эпохи Просвещения, сэр Уильям Гамильтон, в 1838 году писал, что их кафедра обязана своей известностью «не столько тамошними достижениям в математике, сколько эрудированностью ее профессоров и их умению мыслить. Блестящие умы, прославившие эту кафедру первыми — Джеймс и Дэвид Грегори — были не только великими математиками, но и вообще всесторонне образованными людьми». [203] Джеймс не только занимался теорией, но и изобрел отражающий телескоп, сконструировал астрономические часы и основал первую в Шотландии обсерваторию. В Англии Дэвида также ценили весьма высоко, и в конце концов он стал профессором астрономии в Оксфорде. Оба Грегори, связанные узами брака с семейством первого шотландского портретиста Джорджа Джеймсона, также интересовались искусством.

Автор институционных юридических трудов Маккензи тоже был человеком весьма разносторонним. Преследуя ковенантеров, он заработал на политическом поприще прозвище Чертов Маккензи и все же не менее уютно чувствовал себя в уединении своего кабинета, где работал над сочинениями по геральдике, истории, философии и ведовству. Его политическая теория, изложенная в труде «Jus Regium» (1688), оправдывала абсолютизм Стюартов и осуждала «помешанных на вере безумцев этой фанатичной эпохи, стремящихся на небо, подобно Илии, на огненной колеснице чрезмерного рвения». Его собственное рвение также могло иногда заводить чуть дальше, чем следовало, так что слова английского драматурга Джона Драйдена, называвшего Маккензи «благородным шотландским умом», довольно неожиданны. Самые свои интересные и смелые сочинения Маккензи создал еще юношей, до того, как все его силы поглотила общественная деятельность. В 1660 году вышла его книга «Аретина, или Серьезный роман»; это был первый шотландский роман, созданный по образцу современных французских и классических античных произведений этого жанра. Его сочинение «Religio Stoici» (1663) выделялось среди прочих шотландских теологических трудов тем, что в нем религия рассматривается с точки зрения образованного человека, а не узколобого фанатика. Для него культура и мораль шли рука об руку; шотландцы, «пламенные, грубые, энергичные и отважные», по его мнению, обладали как раз нужными качествами, чтобы возродить добродетели древних римлян и греков. В довершение всего он велел похоронить себя в великолепном мавзолее, выстроенном в палладианском стиле, на кладбище монастыря Грейфрайерс — «самом передовом архитектурном произведении своего времени в Шотландии». [204]