Спор о варягах

На таблице 2, отражающей доказательность миграционной интерпретации археологических данных о норманнах на восточнославянской территории, оставлены только затененные на первой таблице клетки и их соотношения, причем добавлены реальные подробности и некоторые принципиально возможные (отбрасываемые в силу наличия письменных источников) иные, не миграционные толкования. Пунктирными линиями показаны связи, которые должны были бы проявиться, но не проявляются в виду отсутствия соответствующих признаков в данной ситуации.

Виды событий

Компоненты

Археологические

следы

Таблица 2. Миграция норманнов (схема)

По таблицам видно, что миграция норманнов на территорию восточных славян несомненна, что некоторые ее видовые особенности хорошо прослеживаются (переселение только части населения из первоначального очага, вооруженность пришельцев, обоснование лишь на некоторых небольших участках новой территории, жизнь в окружении местного населения и в тесных контактах с ним, последующее растворение в местной среде). Но археологу не очень хорошо видно то, что при этом небольшие группы пришельцев захватывали власть над местным населением в ключевых пунктах территории и, объединив его, дали ему правящую династию, создав империю (Рюриковичей). Четких археологических признаков это обстоятельство не имеет и без письменых данных осталось бы спорным и даже маловероятным. Разве что в Ярославских могильниках можно заметить топографические элементы, свидетельствующие о подчиненном положении аборигенов, но это тогда еще не была вполне восточнославянская территория.

Отдельные военные бедствия можно увязать с отдельными же известными по летописям или сагам нападениями норманнов. Так, в 960-х гг. (по данным дендрохронологии) Ладогу охватил пожар, и это совпадает по времени с изгнанием варягов и их возвращением — призванием Рюрика (Кузьмин и Мачинская 1989). В конце X в. Ладогу снова охватил большой пожар, который по хронологии совпадает с известным саге набегом норвежского ярла Эйрика — сага повествует, как он сжег Ладогу (Петренко 1985: 91-92, 115; Мачинский и др. 1986). Есть и в других местах следы пожаров, но пожары в русских городах бывали очень уж часто, могли быть и в мирное время. Если бы не летописи и саги, вряд ли увязка этих пожаров с действиями норманнов была бы возможна. Потребовались бы раскопки более масштабные, детальные и, не в последнюю очередь, с исследовательским везением. Археологу нужна удача.

Нет явных следов повсеместных военных стычек и штурмов, приуроченных к приходу скандинавов, опустошения местности, упадка культуры. Захват мог происходить без заметных непосредственно следов, даже если он был военным (а ведь он мог быть и дипломатическим). Здесь проступает ущербность археологических источников, если их использовать изолированно. История по одним лишь археологическим источникам однобока и неадекватна (Клейн 1978/1995), как, впрочем, и по любому другому одному виду источников, если речь идет о ранних периодах.

Конечно, можно сообразить, что в ключевых пунктах страны вооруженные группы пришельцев расположились неспроста. Можно также учесть и то, что они большей частью богаты, и эта аккумуляция богатств в руках пришельцев показательна. Это косвенные признаки захвата власти. Они, как и другие археологические данные, по-настоящему заиграют только при сопоставлении с русскими летописями, византийской хроникой, арабскими сочинениями, скандинавскими сагами и эпиграфикой, с данными лингвистики и ономастики. Но они не лишние — в этом синтезе они придают выводам глубину, хронологическую и географическую четкость и содержательную насыщенность, увеличивая их доказательную силу.

IX. Биография Г. Ф. Миллера

1. Противник Ломоносова¹⁰

Немец Федор Иванович

Миллеров в истории русской археологии и филологии было несколько. Этот — первый. Он происходит не от английских Миллеров, а от немецких Мюллеров, фамилия которых просто на ранних этапах передавалась на русском так же (происхождение то же, от слова 'мельник'). Историк России С. М. Соловьев (1854) и историограф Академии наук ак. Пекарский (1870-1873) так и пишут его фамилию с исправлением: Мюллер. Исправление не привилось. Этот первый Миллер, Герард Фридрих (в России Федор Иванович), был еще чистым немцем, не обрусевшим, как его нынешние потомки и однофамильцы. Но он стал крупным ученым именно в России (он не был приглашенным специалистом), и именно русским ученым (не просто немцем на русской службе). Дело в том, что он прибыл в Россию не маститым ученым, а безвестным юношей по собственому почину, в поисках работы. И остался на всю жизнь.

Заслуги его перед русской наукой колоссальны (ВйзсМпд 1785; Биографии 1821; Пекарский 1870: 332-334; Соловьев 1854; Каменский 1996; Бахрушин 1999; Дворниченко 2006; Тишкин и Крымская 2006; Тихонов 2006; и др.). Но при жизни они не признавались, а после смерти, особенно в XX в., имя его чернилось и усиленно предавалось забвению: «посредственный немецкий ученый», «немецкий фальсификатор русской истории» (ссылки см. в Миллер 1999: 9). Долгие годы его вспоминали только как «норманиста», чужака и пигмея, дерзнувшего спорить с великим Ломоносовым (об этом см. Белко-вец 1988а; 19886). Соловьев не случайно подчеркивал немецкое звучание его фамилии: с трудов Соловьева идет традиция видеть в истории российской исторической науки борьбу двух тенденций в ней: с одной стороны, истинно русской, патриотической, представленной Ломоносовым, Щербатовым, Болтиным и прочими природными русскими, а с другой — чуждой, немецкой, представленной академиками-немцами на русской службе Байером, Миллером (Мюллером), Шлёцером и др. Традиция эта была раздута до предела в годы сталинской борьбы с космополитизмом. На самом деле в XVIII в. такого четкого распределения не было, и академики группировались по-разному, вне зависимости от этнического происхождения, а Ломоносов, который старался представить борьбу именно так, на самом деле сотрудничал со многими немцами, да и академики-немцы враждовали между собой. Мессершмидта притеснял немец же Блюментрот. Миллера преследовал не только Ломоносов, но и противник Ломоносова секретарь Академии немец Шумахер.

А главное, современная наука признает: Михаил Ломоносов, выдающийся естествоиспытатель, был предвзятым и потому никудышным историком, стремился подладить историю к политике и карьерным соображениям, и в их споре был, несмотря на частные ошибки, несомненно, кругом прав Миллер.

2. В Россию за удачей... и призванием

«Российскому государству служу я с 1725 г., но не имел я щастия в живых застать Петра Великого...» (Миллер 1975/1999: 150). Так, через полвека после приезда в Россию, но еще с немецким синтаксисом, писал Федор Иванович о своем появлении здесь (кстати, непонятно, почему Иванович — имя его отца было Томас, в русской передаче Фома). На самом деле еще мальчиком он все-таки видел Петра, когда тот проезжал через его родной город Герфорд в Вестфалии, и, по преданию, будущий исследователь Сибири долго бежал за царской каретой. Мальчик, родившийся в 1705 г., был сыном ректора местной гимназии, а мать его происходила из семьи профессора теологии города Рин-тельна. В университет Ринтельна Миллер и поступил по окончании гимназии в 1722 г. Не проучившись там и двух лет, перебрался в Лейпциг, где многому научился у философа и историка И. Б. Менке. Во-первых, Менке обрабатывал и издавал исторические источники, а во-вторых, выпускал научно-популярный журнал. И то, и другое потом пригодилось Миллеру в России.

В июне 1725 г. Миллер получил в Лейпциге степень бакалавра и, не став продолжать учебу, следом за старшим братом рванулся на поиски удачи в далекую Россию. В те годы это было обычным среди студентов. «Эти простаки, — писал Шлёцер, — полагали, что нигде нельзя легче сделать себе счастье, как в России. У многих в голове был выгнанный из Иены студент богословия, который впоследствии сделался русским государственным канцлером» (БсЫбгег 1802: 31; Шлёцер 1875: 378). Имелся в виду Остерман, но были и другие: Лефорт, Бирон, Миних...