Тайна 21 июня 1941

Именно оно, до самого последнего момента, даже 21 июня, противилось мерам по приведению войск приграничных округов в полную боевую готовность.

Это продолжалось и тогда, когда Сталин начал сомневаться. Когда веское слово военных, доложенное «со знанием дела», могло убедить его переступить черту.

Это продолжалось и тогда, когда Сталин уже сам начал убеждаться в том, что происходит нечто угрожающее.

Ведь решение о вызове Воронцова из Берлина в Москву состоялось, судя по всему, ранее 21 июня.

Тогда Жукову, чтобы убедить Сталина в необходимости отреагировать на угрозу, не требовалось уже никаких усилий.

А они прилагали усилия к обратному.

Именно они держали его за руки, а не он их.

Ясно, конечно, что никто не мог держать Сталина за руки насильно, против его воли. Но вот держать его своим авторитетом… своими знаниями… своим профессионализмом…

К которым Сталин, что бы ни утверждали о нём обратного, конечно же, прислушивался.

Произошло, видимо, что-то аналогичное вот чему.

А.С. Яковлев. «Цель жизни».

Иначе говоря, единогласное мнение профессионалов могло заставить Сталина согласиться с чем-то даже при условии его собственных сомнений в правильности их позиции. Тем более такое могло произойти в случае, если это самое единогласное мнение казалось Сталину убедительным.

Вечером 21 июня 1941 года на совещании присутствовал еще один человек, чье появление на сцене именно в этот момент не менее красноречиво говорит о позиции Сталина в этот день.

Но сначала об остальных участниках совещания.

Напомню, что в нем участвовали, помимо Сталина и Молотова: Тимошенко, Кузнецов, Воронцов, Берия, Вознесенский, Маленков, Сафонов.

О первых трех я уже говорил. Остались еще четыре человека

Берия.

Берия — это, в данном случае, граница, пограничные войска, которые ему подчинялись, как наркому внутренних дел.

Это еще и разведка. Но тогда логичным было бы присутствие и Меркулова, наркома государственной безопасности. Ведь именно ему подчинялся Иностранный отдел НКГБ (внешняя разведка). А его не было в кабинете.

Значит, погранвойска.

Здесь есть еще один нюанс, о котором мало кто знает. Дело в том, что погранвойска занимались охраной границ не только с помощью следопытов и собак, но и с помощью разведки (в том числе, агентурной) на сопредельной территории. Географически глубина ее проникновения лимитировалась и была сравнительно небольшой, но она охватывала именно те места, где сейчас сосредотачивалась германская армия.

Складываем присутствие в одном кабинете Воронцова и Берии.

Вознесенский и Маленков.

Присутствие обоих для нас ничего не дает. Оба могли присутствовать при обсуждении любых вопросов, как военных, так и гражданских.

Первый — председатель Госплана СССР. Он мог обсуждать как вопросы текущей экономики, так и вопросы мобилизации промышленности.

Второй — секретарь ЦК и член Главного Военного Совета. Маленков был тогда, правда, по сути, представителем партии в Вооруженных силах. Именно на него в тот момент опирался Сталин при общении с военными. Адмирал Кузнецов вспоминал, что, когда он звонил в кабинет Сталина, чтобы сообщить о нападении немецкой авиации, трубку в конце концов снял (в отсутствие Сталина) именно Маленков.

Значит, это его Сталин оставил дежурить в ночь с 21 на 22 июня.

Однако, повторю, их присутствие на совещании нам ни о чем не говорит.

И последний участник совещания.

Сафонов.

Я о таком, признаться, раньше не слышал. Был Григорий Николаевич Сафонов, в ту пору заместитель Прокурора Союза СССР.

Только, что ему было делать в таком составе участвующих?

И почему не присутствовал тогда Прокурор Союза Бочков?

Дело в том, что в журнале посетителей Сталина Поскребышев указывал фамилии без инициалов.

Я усомнился, тот ли это Сафонов?

Оказывается, не тот.

Смотрим в «Малиновке» именной указатель.

«Сафонов — в 1941 г. начальник мобилизационно-планового отдела Комитета Обороны при СНК СССР».

Вот так.

Дело в том, что это только на первый взгляд приведение войск в полную боевую готовность является простым делом. На самом деле еще в мирное время был разработан целый комплекс мер, автоматически запускавшихся вместе с полной боеготовностью армии. Важной их составляющей являлись мобилизационные мероприятия.

То есть, если речь шла о приведении войск в полную боевую готовность, неизбежно всплывали бы и вопросы мобилизационного характера.

Что и доказывает присутствие здесь Сафонова.

Но оно же одновременно доказывает и другое важное обстоятельство.

Оно доказывает позицию Сталина по этому вопросу.

Заметьте. Вместо Сафонова мог ведь присутствовать начальник Мобилизационного управления Наркомата Обороны.

Тогда можно было бы реконструировать события таким образом.

Тимошенко и Жуков уговаривают Сталина привести войска в полную боевую готовность. Сталин сопротивляется (тогда наличие мобработника в его кабинете неуместно).

Предположим, военные нажимают и вынуждают, наконец, Сталина выслушать их.

Тогда вместе с ними вполне мог оказаться в кабинете и их подчиненный, отвечающий за вопросы мобилизации.

Но произошло другое.

Сафонов возглавлял мобилизационно-плановый отдел Комитета Обороны при СНК СССР.

Председателем СНК был Сталин.

Другими словами, Сафонов был подчиненным не Тимошенко, а Сталина.

И ни Тимошенко, ни Жуков не могли приказать Сафонову присутствовать на этом совещании.

Еще раз повторю, что всех их свел в своем кабинете Сталин. Сам. Единолично. По своему усмотрению.

И Воронцова. И Сафонова.

По-моему, этот факт может говорить только об одном.

О том, что именно Сталин, а не командование РККА явился инициатором приведения войск приграничных округов в полную боевую готовность.

Напоследок приведу отрывок из воспоминаний адмирала Кузнецова о начале войны:

Вот это, пожалуй, точно.

Без нажима, без особого акцентирования, бегло так, скороговоркой Кузнецов указывает на самое главное.

Военное командование (именно военное), видимо, до последнего момента не верило в возможность нападения немцев.