В окопах Донбасса. Крестный путь Новороссии

Наряду с вышеописанным идиотизмом, — активизация делопроизводства и полный абзац по всем остальным направлениям подготовки, — остро нарастали кадровые проблемы. Точнее, они активно создавались на ровном месте усилиями нового командира бригады.

Сначала произошёл исключительно оригинальный случай, когда комбриг вызвал меня к себе и в чётко определённой форме запретил проводить допросы и другие следственные мероприятия в моём подразделении. Это было довольно странно, если учесть, во-первых, полное отсутствие каких бы то ни было контрразведывательных структур в нашей бригаде, во-вторых, — традиционно высокую активность вражеских разведывательных и диверсионных служб, а в-третьих, — то, что командир вообще согласно уставу является полновластным хозяином в своём подразделении, полностью ответственным за всё, что в подразделении происходит, тем более — в боевое время. Довольно скоро моё удивление развеялось. Дело в том, что медицинская служба бригады получила довольно много штатной техники, — в том числе столь необходимые для вывоза с поля боя раненых МТЛБ (малый тягач лёгкий бронированный). Все 15, положенные по штату. Правда, большинство из них были в совершенно ужасающем состоянии, а никаких запчастей к ним не было. Итого, к моменту начала боёв из них в строй удалось поставить примерно по 1 машине в медвзводах батальонов и «аж три» — в медроте бригады. Однако как только начались активные боевые действия (буквально через пару недель после этого памятного разговора), в моей роте начались «непонятные» вещи. То «сама собой» открутилась крышка у бака с охлаждающей жидкостью, и вся она вытекла, то оказались перерезанными шланги топливной системы, и происходило такое постоянно. В принципе, это логично: если механик-водитель осознает, что, с одной стороны, поехав на МТЛБ на поле боя, он легко может сгореть в нем, а с другой — знает, что если МТЛБ будет сломан, он никуда не поедет и ему ничего за это не будет, то несложно предположить, какие действия многие из них предпочтут. Оставим за скобками простой и весьма актуальный вопрос — как мне руководить подразделением, если в нём, в боевой обстановке, производятся акты саботажа, а я даже не могу их расследовать?

Однако самое интересное «в кадровой работе» генерала Соколова развёртывалось параллельным курсом. Жаль тратить время на подробные описания совершенно недостойных этого людей, однако «из песни слова не выкинешь» — без этого будет непонятно многое из происходящего далее.

Про то, что у меня завёлся ротный — Мерко Геннадий Васильевич, я писал выше. Причина того, что он стал командиром роты, довольно прозаична. Кому из врачей — офицеров медицинской роты ни предлагалась эта должность — все ответили отказом. Причины этого самые разнообразные: и то, что многие решительные врачи уже давно воевали в боевых подразделениях, занимали там командные пехотные должности, и оставлять своих боевых друзей не хотели. И то, что многие люди с опытом руководящей работы банально сбежали — на Украину или в Россию. И наконец, та частая и весьма досадная причина, что многие порядочные и самоотверженные люди болезненно скромны и избегают командных должностей. При этом на ротного ложилась огромная нагрузка — в плане посещения совещаний, составления документации и так далее. Я, пару месяцев совмещая обязанности начмеда бригады и ротного, понял, что далее так не вытяну, и был вынужден, за полным отказом всех прочих, предложить эту должность Мерко. При этом я изначально слышал от многих, что это человек нечистоплотный и непорядочный, однако надеялся, что путём тщательного контроля удастся добиться от него хоть какой-то пользы на этой должности. Кроме того, повторю, у меня просто не было другого выхода.

Какое-то время он трудился вполне добросовестно, выполнял немало бумажной работы. Потом в его трудовой деятельности наметился и стал всё более активно проявляться некий «перекос». Выражался он в том, что Мерко стал всё больше усилий посвящать попыткам вытеснить со службы наиболее добросовестных, активных и боевых бойцов и командиров нашего подразделения. Вместо них проталкивались его «протеже» — все как один «феноменальных» душевных качеств. То начальник отдела снабжения — человек, который за пару месяцев службы занимаясь только складом, так и не сумел (или не захотел) произвести полноценной его ревизии и учёта материальных средств. То доктор-терапевт Шевцова, — которую со страшными усилиями он затолкал на военную должность. Ещё бы, там зарплата в 2,5 раза выше! При этом я ей внятно объяснил, что военная должность безусловно подразумевает участие в боевых действиях. Она однозначно согласилась. Но как только начались реальные боевые действия — сразу отказалась в них участвовать. Ещё и хватило наглости написать рапорт: «Прошу не отправлять меня для участия в боевых действиях, потому что у меня двое детей». Интересно! Наша гинеколог тоже имела детей, служила на гражданской должности за гораздо более скромное жалованье, — но ездила охотно, безо всякого скандала. Доктор Юдин, который погиб, имел пятерых детей. Да и вообще — дети были почти у каждого из нас. Что же, те, кто идут вперёд, — только выращенные в пробирке мутанты, у которых ни жён, ни детей, ни престарелых родителей, ни страха смерти?

Причины такого подбора кадров более чем просты. Сам Мерко, хотя и позиционировал себя как «офицер» (так как, как и многие в нашей стране медики, числился офицером запаса), был отчаянным трусом. За всё время, пока шли обстрелы Горловки, он не только ни разу не руководил действиями своего подразделения по оказанию медицинской помощи гражданскому населению, но даже и ни разу не выехал с расчётом «Скорой» на помощь пострадавшим. То, что сами мы носились круглосуточно, падали с ног от усталости, поскольку на такой огромный город несколько бригад медслужбы, — это ничего, и я, как начмед, сам не стеснялся ездить, а вот он — совсем другое дело. Навсегда запомнил краткий разговор с ним в штабе, когда он мне объяснял, что, оказывается, это гражданская «Скорая» должна ездить под обстрелами, а мы должны вместе с больными сидеть в бомбоубежище. Я ещё помню, ему сказал что-то про долг и офицерскую честь — он на меня посмотрел удивлённо, просто не понял. Я тогда сообразил, что нужно беседовать с ним на понятном ему языке, и распорядился, чтобы впредь он ночевал в расположении роты (как командиру и положено), а не дома, и выезжал с медицинскими расчётами на вызовы. После этого он стремительно ушёл на больничный. Диагноз был действительно весьма впечатляющ: сахарный диабет, гипертоническая болезнь, тяжёлая черепно-мозговая травма. Каждое из этих заболеваний (а тем более — все вместе) является противопоказанием к несению службы по контракту. Нужно ли говорить, что за всё время ни разу не принял участия в боевых действиях. После того, как я ему пообещал, что при следующем его появлении в роте мы вместе поедем на боевые, он перестал являться к месту несения службы даже по истечении больничного.

Ротный не просто бездельничал, полтора месяца не являясь к месту службы, что в военное время, особенно для командира подразделения, является тягчайшим военным преступлением. Он ещё и постоянно подрывал боеспособность подразделения — звонил сотрудникам, встречался с ними, стращал тем, что их убьют на боевых, призывал к саботажу, неподчинению приказам и совершению других воинских преступлений. То есть по нормам военного времени, уверенно нарабатывал себе весьма «почтенный» багаж. Ах, да! Ещё он фабриковал (вместе с парой соучастников) компромат на меня… Правда, об этом — несколько позже…

Обо всей этой его деятельности командования было подробно проинформировано. Что же в итоге? Предыдущий командир бригады, который создал бригаду и хорошо разбирался в ней, а также, по отзывам знающих его давно людей, имел огромный опыт участия в боевых действиях, на моём ходатайстве об увольнении со службы данного феноменального индивидуума поставил свою визу. Однако потом прислали нам нового — и все прежние кадровые решения утратили свою силу, понадобилось их проводить сначала. А Соколов-Брест вцепился в Мерко со страшной силой. Как и тот в него. Причины этого, думаю, были разнообразны. Точно знаю только то, что Мерко, не являясь на службу, не вылезал из штаба и исходил доносами на меня и коллектив роты. Всё остальное — домыслы разной степени достоверности, не люблю тиражировать и пересказывать слухи.