В окопах Донбасса. Крестный путь Новороссии

Идут годы, проходят десятилетия — но, как в Великую Отечественную, бьёмся против фашистов в тех же самых местах и так же как тогда, местные жители помогают нам.

У элеватора было весьма шумно. Если по всему населённому пункту пули свистели, то здесь они гудели как пчелиный рой. Противник был в нескольких сотнях метров от наших стрелковых цепей, и обе стороны ожесточённо стреляли друг в друга.

Здесь же был мой командир эвакуационного взвода. Оглушенный, еле стоящий на ногах, но живой, чертяка! Он руководил погрузкой раненых в один из МТЛБ пехоты. Мы быстренько засунули их всех в десантный отсек, я сбегал к командирам, объяснил, где у нас развёрнут перевязочный пункт на окраине Горловки. И мы побежали забирать тех, которые уже не раненые… Погибших было много, не менее семи человек. Большинство их раздавило танком.

Погибших закинули на броню, я сел тоже сверху и на ходу руками придерживал тела погибших ребят, чтобы они не попадали с брони. Ангел пересела на место командира и показывала дорогу мехводу. Следом за нами летел МТЛБ с ранеными.

Тягач с ранеными у нашей полевой медицинской точки я задерживать не стал — он понёсся сразу во вторую больницу. Ехать до неё было менее двадцати минут, умирающих среди раненых не было, — тяжелораненого вытаскивать из-под брони на мороз только затем, чтоб спустя те же двадцать минут повезти в ту же больницу, но уже на другом транспорте, совершенно бессмысленно. С ними уехал и контуженный, но, к счастью, живой командир эвакуационного взвода. С нашего МТЛБ начали сгружать тела погибших ребят, аккуратно выкладывать на чистый снег вдоль обочины. Пару тяжёлых раненых аккуратно выгрузили из нашего МТЛБ, и доктора стабилизировали их состояние в «Скорых», перед тем как везти больницу. Потом поодиночке стали прибывать разные единицы транспорта из освобождённых нами Озеряновки и Михайловки — «Уралы», «КамАЗы», реже — бронетехника. Поскольку у нас на медпункте были доктора высшей квалификации, то получалось, что спустя несколько минут после ранения пациенты получали не просто «первую доврачебную», но и «первую врачебную», и даже «квалифицированную врачебную» помощь.

Я кратко доложил обстановку начальнику штаба, и некоторое время «руководил работой полевого медицинского пункта», как обычно пишут в рапортах по результатам боя. На самом деле, — как сказал академик Капица, «руководить — это значит не мешать хорошим людям работать». Медпункт был развёрнут, врачи обеспечены всем необходимым и делали свою привычную работу, конвейер «Скорых» налажен — главное было не мешать.

Из того что ещё запомнилось в этот день — когда привезли очередного тяжёлого раненого, я сразу заметил, что он уже умер. Бывает такое — пока везли, душа оставила этот мир от ранений, несовместимых с жизнью. Однако, по канонам медицины, раненого надо хотя бы попытаться реанимировать. Стандарт для военного времени — две минуты качаем, если запустить сердце и дыхательную систему не удалось — занимаемся другими. Этого откачивали минут 10, скопились другие раненые, нуждавшиеся в помощи. Тогда я сказал доктору-реаниматологу: «Ещё пять минут качаем — если не поможет, прекращаем». Тут, расталкивая раненых, ко мне с воплем «какие пять минут?!» прорвался ещё один боец. Стоя передо мной и гневно глядя прямо в глаза, он отрывисто бросил: «Какие пять минут — это мой брат!» Естественно, я скомандовал, и мы продолжали реанимационные мероприятия — так и загрузили его в «Скорую», продолжая оказывать помощь, и увезли, не переставая пытаться реанимировать — хотя я и видел, что это бесполезно…

Убедившись, что медицинский пункт работает как часы, и моё присутствие здесь не является необходимым, я махнул рукой экипажу — и опять блокпост с флагом ДНР проплыл мимо нас. Мы опять поехали туда, где «теплее» всего.

Не помню, сколько ходок мы сделали в тот раз. Запомнилось только, что когда эвакуировали всех раненых, то крайний раз, вместе с ещё одним МТЛБ, вытащили из населённого пункта наш подбитый БТР. Шёл он плохо, а на проезде через блокпост, на мосту среди бетонных плит заграждения, на самом уязвимом и издалека простреливаемом месте, вообще застрял. Егору пришлось проявить всё свое мастерство механика-водителя, чтобы выдернуть застрявшую машину.

Когда эвакуация раненых закончилась, я по долгу службы поехал во вторую городскую больницу г. Горловки. Там было огромное количество пациентов, опытные хирурги скоро принимали их. Помимо раненых бойцов были их сослуживцы и родственники. Обстановка была тяжёлой — все скорбели о погибших товарищах. Помню, я тогда ещё подумал, что потери всё-таки слишком велики. На тот момент я ещё не знал подробностей…

Если подводить итог происшедшему очень кратко, то получится примерно следующее: наша артиллерия не только не смогла раздолбать вражеский опорный пункт за Озеряновкой и Михайловкой — она толком даже не подавила его. Разведрота попала под плотнейший огонь с него — в итоге сразу погибли командир роты Шайтан, его зам и несколько наиболее решительных и толковых бойцов. Остальные, естественно, взять неподавленный опорный пункт не смогли и отошли. По-нормальному, с пехотой должны были быть танки — и они должны были прямой наводкой разнести на хер этот опорный пункт по брёвнышку. Для этого при нашей бригаде существует целый танковый батальон. Однако в силу неизвестных мне причин мудрое командование бригады из своего батальона не прислало ни одного танка, а «нашло» танк где-то у соседей. Экипаж танка мало того что был не из местных, горловчан (в отличие от танков нашего батальона), он ещё был сильно пьян, — не смог организовать огневую поддержку нашей пехоте, а потом и вовсе — в панике рванул назад, раздавил восемь человек наших пехотинцев и протаранил БТР, который вышел из строя, после чего удрал с поля боя.

На этом несчастья дня не закончились. На теле погибшего командира разведроты была радиостанция «Арахис» с блоком шифровки-дешифровки, а также портативный компьютер со всей информацией разведки бригады. Уже этого должно было быть достаточно, чтобы срочно поднять по тревоге танковый батальон, и прямой наводкой снести опорный пункт, быстрее занять его пехотой. (Это не учитывая того, что по-хорошему, командир бригады должен был заранее подготовить резервы, в том числе танки, на случай неблагоприятного развития обстоятельств.) Однако ничего подобного сделано не было — тела наших ребят пролежали там почти неделю, и укры спокойно разжились всей этой совершенно секретной техникой. Через неделю наши всё-таки собрались и разнесли этот опорный пункт, но по большому счёту, взводный опорный пункт для бригады в наступлении — это задача часа боя, а не недели. Тем более, при таких форс-мажорных обстоятельствах, как упомянутые. Так «славно» началась боевая деятельность нового комбрига — Соколова, позывной «Брест», по командованию нашей бригадой. Я тогда ещё подумал, что всякое может случиться, тем более человек в новой должности совсем недавно — однако это было только начало…

…Результаты этого первого большого наступательного боя были разнообразны, некоторые — весьма существенными. Например, разведрота нашей бригады понесла тяжёлые потери убитыми и ранеными, — прежде всего, в командном составе и наиболее толковых и решительных бойцах. Это вывело её из строя, и в дальнейших действиях она практически не участвовала. Таким образом, наша бригада осталась почти без разведки, что не могло не сказаться самым непосредственным образом на ходе последующих наступательных боёв за Углегорск и Логвиново.

Как сказалось всё случившееся на судьбе всех наших «источников», — всех сочувствующих нам людей, имена и телефоны которых находились в этом планшете, и то, что он попал в лапы СБУ, — легко можете представить себе сами. Учитывая, что нам противостоят самые настоящие фашисты. Вспомните кадры из Одессы, представьте себе, как пытали и зверски убивали по застенкам всех этих русских людей, которые искренне сочувствовали нам и пытались помочь. Вся эта кровь — на грязной совести нашего комбрига, Бреста, который, будучи «целым генерал-майором», не мог организовать пустяковую операцию по уничтожению вражеского взводного опорного пункта.