Тверской гость

- Ты что? - спросил Никитин.

- Я не смею поучать тебя, ходжа, - с деланной смиренностью ответил раб. - Но с индусами не дружат.

- Ну, это не твое дело! - прервал Никитин. - Сам соображу.

Хасан возился над котелком с оскорбленным видом, но Афанасий не пожалел о резкости. Хочет с ним ходить, пусть терпит. Спать легли молча.

А на следующий день вместе с Бхавло опять отправились в Бидар.

Многих знал в Бидаре Бхавло, и Никитин познакомился с несколькими индусскими семьями.

Первый, с кем его свел купец, был старый камнерез, известный всему султанату шлифовальщик алмазов Карна.

- Этот человек - родной брат знаменитой красавицы Нуры, из-за которой опустела земля Райчора, - сказал Бхавло. - Полвека с лишним назад их семья жила на юге, в Мудгале, Нуре тогда исполнилось четырнадцать лет, а Карне было лет шесть. Нуру хотел взять в жены бидарский тарафдар Кутб-ут-дин. Так и случилось бы, хотя он был мусульманин, а Нура верила в богов наших предков. Тарафдары всегда делали то, что хотели.

Лицо Бхавло судорожно дернулось, он умолк, задумавшись о чем-то своем.

- Дальше, - попросил Никитин.

Бхавло потер лоб.

- Да... Но слухи о красоте Нуры дошли до Виджаянагара. Их принесли бродячие певцы и торговцы. И правитель града побед не захотел, чтоб индусская девушка рожала сыновей поработителю. Он напал на Мудгал, решив спасти Нуру и сделать ее раджани. Воины махараджи дрались как львы. Но кто-то предупредил мусульман, и они оказались готовыми к бою, Мудгал отстояли, Нуру и ее семью увезли в Гульбаргу. Там девушку отдали в гарем самого султана Фируз-шаха, который, увидев ее, воспылал страстью. За это Кутб-ут-дин отомстил ему. Война с Виджаянагаром продолжалась, и в одном из боев тарафдар изменил. Чудо спасло Фируз-шаха, получившего удар мечом... Жаль. Этого пьяницу и распутника надо было убить...

- Ну, и...

- Потом война шла еще два года. Вот тогда опустел Райчор, вырезанный мусульманами...

- А Нура?

- Кто знает судьбу девушки, попавшей в гарем? О ней больше не слыхали. А отец Карны остался с семьей в Гульбарге, тогдашней столице. Когда же Ахмад-шах перенес двор в Бидар, он переселил туда и лучших мастеров. С тех пор они живут здесь. Только старший сын Карны, Раджендра, ушел в Дели. Но там и погиб.

- Как?

- Он поверил одному купцу. Они вели дела вместе, а когда наступило время рассчитаться, тот обвинил Раджендру в надругательстве над исламом. С Раджендры содрали кожу...

- Да неужели так может быть?.. Суд-то есть?..

- Суд? - повернулся к Никитину всем телом Бхавло. - Мусульманский суд не верит индусу. Погоди. Ты еще узнаешь этих собак.

Ненависть и глубоко спрятанная боль прозвучали в словах Бхавло. Лицо его словно окаменело, кулаки сжались так, что побелели суставы пальцев.

Разговор навел Никитина на мысль, что и сам Бхавло пострадал. Но купец не стал ничего рассказывать, а спрашивать Афанасий не хотел: зачем бередить раны?

Рассказ о Карне заставил Никитина смотреть на камнереза с особенным любопытством, ждать от ювелира каких-то необычных слов и поступков. В сухом лице камнереза еще оставались следы тонкой красоты, которой в юности природа наделила, видимо, не только его сестру. Но взгляд камнереза был тускл, голос тих. Неизменная ровность в обращении с людьми говорила о большой душевной усталости. Казалось, мир с его страстями уже не существует для Карны. В старого ювелира словно перешел холод камней, которые он привык держать в руках. И странно было думать, что несказанной красоты алмазы отгранены этим равнодушным человеком.

Но Бхавло сказал:

- Равных Карне нет. Только он умеет заставлять простой гранат улыбаться, как человека. - И со странной усмешкой добавил: - Так же, как он заставляет улыбаться Рангу.

Рангу - молодой, очень красивый внук Карны, женатый на застенчивой миловидной женщине по имени Джанки, отец чудесного малыша, которому не минуло и пяти месяцев, - был ученик и помощник старого ювелира.

Рангу и правда всегда улыбался. Никитин не понял Бхавло.

- Как - заставляет улыбаться? - спросил он.

- Рангу - сын Раджендры, - ответил Бхавло. - Того самого сына Карны, с которого содрали кожу. Но мальчик был тогда очень мал. Он не знает правды о смерти отца и не знает, кто был виноват в его гибели. А Карна знает, но скрывает от него.

- Бережет!

- Бережет от справедливой мести?! Мальчик должен отомстить!

Глаза Бхавло сузились, ноздри гневно раздулись.

- Я сам... - вырвалось у него, но он погасил вспышку ярости, покусал губы и закончил спокойнее: - Я сам когда-то думал так же, как Карна... Когда-то...

Среди новых знакомых Никитина был купец Нирмал. Этот невысокий плотный человек занимался скупкой тканей у бидарских ткачей, которых ссужал деньгами и пряжей под будущие изделия.

Мелкий ремесленный люд встречал Нирмала в ветхих балаганах как благодетеля. Каждое слово его выслушивали, будто откровение, униженно кланялись. Никитин понял: эти люди в неоплатном долгу у Нирмала.

Нирмал предложил Афанасию сложиться, чтоб закупить большую партию пряжи. Никитин не колебался. Выгода была явная. Он вернул бы затраты в семерном размере. Теперь он понял, почему так дешево стоили здесь материи: работа мастеров оплачивалась грошами.

А между тем мастера делали свое дело на славу. Такие тонкие шелка, такие удивительные алачи, пестряди и киндяки* сходили с их станков, что оставалось лишь диву даваться! С жар-птицами, с цветами, с веселыми разводами и всех оттенков, какие только в природе бывают.

______________ * Алачи, пестряди, киндяки - названия различных хлопчатобумажных и шелковых материй.

Насчет красок знатоком был Уджал - узкогрудый, чахлый индус средних лет, часто валявшийся в приступах жестокой лихорадки. Говорили, во время болезни он не узнает людей, бредит. Этим хотел попользоваться какой-то хитрец. Но даже в бреду Уджал никогда не проговаривался, и хитрецу так и не удалось выведать секреты красителей. Бхавло предупредил Никитина, чтоб он с Уджалом о составе красок речи не заводил, иначе тот совсем не станет разговаривать. Уджал человек недоверчивый.

В дом Уджала часто приходили никому не известные люди: то монах-буддист в оранжевом плаще, запыленный и пропеченный солнцем, то райот* в драном дхоти, то звериного вида факир со шкурой леопарда на плечах и здоровенной палицей.

______________ * Райот - индийский крестьянин.

Уджал шептался с ними наедине и провожал тайком. Никитин догадался, что пришельцы приносят индусу какие-то травы.

Эти-то травы и придавали тканям, побывавшим в чанах Уджада, поразительный цвет: то вечернего майского неба, когда свежая листва словно бросает на него свой зеленоватый отсвет, то августовской зари, когда она проглядывает сквозь дымку тающего тумана, то багровых закатов, пляшущих над знойной июльской землей.

Выслушав никитинскую просьбу продать красок, Уджал обещал приготовить их.

И Нирмал и Уджал были женаты. Жена Нирмала выглядела старше мужа. Решма, жена красильщика, наоборот, казалась очень молоденькой. Но Никитину трудно было судить о них: он почти не видел этих женщин, всегда занятых с детьми и по хозяйству.

Бхавло, познакомив Никитина с индусами, занялся какими-то своими делами, в которые никого не посвящал.

У самого Никитина особой удачи не виделось. Коня продать не мог - мало давали, гератец Мустафа, обещавший вернуть долг, как в воду канул, житье на подворье оказывалось неудобным: вечная толчея, вечные чужие глаза, опаска за коня и за вещи.

Карна сказал, что хороших камней сейчас мало. Надо ждать, когда вернутся войска, которые всегда приходят с добычей, или идти весной в Шри-Парвати - священный индусский город, куда съезжаются многие купцы-индусы. Карна хотел поехать сам или послать Рангу. Были бы попутчиками.

Дав Нирмалу согласие на покупку пряжи, Никитин в ожидании доходов и поездки поселился в домике неподалеку от индийских кварталов. Дом этот одноярусный, глиняный, с маленьким садиком за высокой каменной оградой продавал мусульманин-кожевенник, получивший его в наследство. Он согласился взять часть платы, а с остальным обождать. Так впервые за два года Никитин обзавелся крышей, более или менее прочно осел на месте. В доме вместе с Хасаном все вымыли, выскребли, выветрили. В дальней укромной комнатушке Афанасий устроил себе покой: застелил набитые соломой тюфяки дешевеньким ковром, поставил сундучок.