Генералиссимус князь Суворов

В последнем случае прямое приказание как бы заменяется советом; безусловные приказания — прибегнуть к телесному взысканию, встречаются редко. Он больше грозит, чем действительно наказывает; это явствует между прочим из того. что подобные приказы Суворов дает обыкновенно в письмах к миру, к старостам, к бурмистрам и лишь в виде исключения в наказах своим управляющим. Да и от крестьян он не мог скрыть и не скрывал своего настоящего взгляда на этот предмет. Грозя пензенским деревням за невысылку оброка, чрез что приходится затягивать отдачу долгов и платить проценты, он говорит: «взыщу с вас мой убыток, да еще на ваш счет пошлю к вам нарочного; он пожалуй и телесно накажет, хотя того у меня и не водится». Оставляя в Ундоле временно-управляющим, на свое отсутствие, одного из своих младших офицеров, Суворов снабжает этого новичка наставлением где, между прочим указывает и на постепенность практикуемых у него взысканий: «1) словесно усовещевать, 2) сажать на хлеб и воду 3) сечь по рассмотрении вины розгами». Вообще у него вовсе не практикуются такие наказания, какие бывали у других явлением заурядным: заковывание в цепи, надевание рогатки на шею, батоги, плети и даже кнут. Граф Румянцев был по тогдашним понятиям помещик строгий, но вовсе не жестокий; сличение же его системы наказаний крестьян с Суворовскою доказывает, что Суворов поступал со своими крепостными гораздо мягче ²⁶.

Часто он прибегал к наказаниям особого рода. В суздальскую вотчину написано: «крестьян, которые самовольно повенчались и были грубы против священника, отдать на покаяние в церковь и приказать говеть им в Филипов пост». У крестьянина Калашникова умерла от оспы малолетняя дочка, и отец при этом сказал: «я рад, что Бог ее прибрал, а то она нам связала руки». По этому поводу Суворов приказывает: «Калашникова, при собрании мира, отправить к священнику и оставить на три дня в церкви, чтобы священник наложил на него эпитемью... Старосту за несмотрение поставить в церковь на сутки, чтобы он молился на коленях и впредь крепко смотрел за нерадивыми о детях отцами». Встречается даже такой случай: двое крестьян были изобличены во лжи; Суворов приказывает справить с одного 5, с другого 10 к. и отдать на церковь. Ложь и лесть он преследует постоянно; в градации пороков они занимают, по его понятиям, едва ли не первое место, ибо под ними он подразумевает крайнюю испорченность. Он приказывает: «чтобы Василий огородник не зальстил, а был радетелен»; меньше всего доверяя дворецкому Николашке, велит за ним присматривать зорко, так как он льстец и лжец ²⁷.

В трех из имений Суворова находились при усадьбах барские дома, которые впрочем были барскими только по назначению, а не в смысле комфорта, или тем менее роскоши. Лучше других был дом в Ундоле по величине, устройству и внутреннему снабжению, но и это случилось отчасти против воли Суворова. Он назначил на постройку дома 200 руб., а когда Черкасов стал возражать и доказывать, что такой малый домик «фамильной вашей особе неприличен», то Суворов согласился на 400 руб. Вышел дом однако в 800 руб., причем Черкасов уверял, что «самое существо с моей стороны здесь беспорочное». В Кончанске дом был старый, выстроенный Василием Ивановичем, в 10 небольших комнат. Были при господских домах и кое-какие сады, но должно быть не важные; Суворов обратил на это внимание, велел садить сады, разводить фруктовые деревья, исправлять огороды, заводить цветники. Таким образом, в Кончанском разведен в 1786 году сад на десятине земли, и ныне существующий; там же «замышлялись» оранжереи, по в подмосковном селе Рожествене они существовали действительно и поддерживались исправно ²⁸.

Постоянною и больною заботою Суворова были церкви. Значительная часть оброков шла на исправление старых и на сооружение новых. он пишет Качалову: «я и всех своих оброков на этот предмет ни мало не жалею». В новгородском имении, в Сопинском погосте, строилась каменная церковь, и строилась долго; хотя Суворов и торопил, но она при его жизни не была еще совершенно окончена. Воздвигалась также небольшая деревянная церковь в Кончанске, в господском саду, которая стоит и ныне, возобновленная по прежнему образцу. Параллельно с заботами о церковных зданиях, утвари и вообще благолепии, отдавались распоряжения о помещениях для причта и его содержании; Суворов лишнего не давал, но в необходимых потребностях церковный причт обеспечивал ²⁹.

Хозяйство при господских усадьбах было не сложное; но где он жил довольно продолжительное время, там оно принимало другой вид и размеры, а в Рожествене было сравнительно очень полное, как в подмосковной средней руки быть надлежало. Из распоряжений его об усадебном хозяйстве видно, что дело это он понимает, ибо дает подробное и обстоятельное наставление о разведении дворовой птицы, указывает как разводить скотину, как ее кормить, как и когда сажать фруктовые деревья, какой землей их засыпать/как сажать рыбу в пруды, сколько возить на огородные гряды навозу, и проч ²².

Какой же однако был конечный результат Суворовского хозяйства в имениях?

Если принять в соображение, что Суворов находился в своих имениях и был в них непосредственным деятелем лишь короткое время, то обобщая его распоряжения, не исключая мелочей и частностей, следует признать его помещиком хорошим. Все остальное зависело от управляющих и доверенных лиц; они в свою очередь, в большинстве случаев, были или порядочными хозяевами, или аккуратными исполнителями воли помещика. Так по крайней мере стояло дело в 80-х годах. И если кто приплачивался лишним, то скорее сам владелец, чем крестьяне. Одному из управляющих, предложившему завести конский завод, он отвечает: «я по вотчинам ни рубля, ни козы, не токмо кобылы не нажил, так и за заводом неколи мне ходить, и лучше я останусь на моих простых незнатных оброках». Если тут и есть преувеличение, то небольшое.

Правда, крестьяне по временам вопили миром вследствие некоторых распоряжений Суворова, например о рекрутах; жаловались на разорение, на всеобщее оскудение, на неизбежное впереди хождение по миру и молили своего «государя» придержаться порядков его родителя. Но все это за чистую монету принимать нельзя; это было не более, как непривычка к новому и попытка выторговать в свою пользу как можно больше всяческими способами. Суворов сердился и конечно настаивал на своем, отдавая приказы чисто военного характера. У подневольного, крепостного люда, который совершенно также жаловался на свою долю при Василие Ивановиче, хотя и указывал при Александре Васильевиче на золотое минувшее время его отца, — оставались другие пути. Кормя на мирской счет лошадей своего помещика, подавали счет, в пять и в десять раз превышавший действительность, хотя поверка этого счета была делом вовсе не мудреным. В подмосковной рубили господский лес, лупили бересту, возили дрова в Москву, якобы «из непотребного леса», и потом, для скрытия истины, остатки поджигали и тем портили лес нетронутый. В один год таких дров было насчитано 380 сажен. Недоимщики слезно жаловались на свое разорение, на безысходную нищету и денег не платили. Такие факты не доказывали еще ни дурного управления и хозяйства, ни действительной бедности крестьян. Недоимщики являлись на сходы с готовыми деньгами за пазухой и уносили их опять домой; господский лес воровали и портили люди зажиточные; несостоятельными при взносе оброчных денег объявлялись крестьяне, имевшие по четыре коровы и по нескольку лошадей. Если в связи с этими документальными данными припомнить случай, когда Суворов пришел в ужас, что у крестьянина Иванова всего одна корова, и принять в соображение, что оброки иногда требовались и вносились за полгода и за год вперед, без заметного отягощения плательщиков, то истинное состояние Суворовских крестьян представится очень удовлетворительным. Это подтверждается многими соображениями и выводами; для примера укажем на одно обстоятельство. Когда Суворов купил имение во владимирском наместничестве, то стали возвращаться восвояси крестьяне, бежавшие при прежнем владельце. Приходили они даже из дальних мест. из-под Астрахани и из земли Донского войска, ибо про нового помещика шла хорошая слава).