История России. XX век. Деградация тоталитарного государства и движение к новой России (1953—2008).

До 1956 г. все западноевропейские компартии были тесно связаны с СССР и КПСС («югославский случай» с отпадением Тито – дело совершенно особого рода), разделяли советскую внешнюю политику, восхваляли внутреннюю и получали от советской власти огромную поддержку, в том числе и финансовую.

Положение стало меняться с XX съездом КПСС и разоблачением «культа личности» Сталина, вызвавшим первый кризис внутри компартий, который усугубился венгерской революцией и советским военным вмешательством. Компартия Великобритании, к примеру, просто развалилась после этого. Но в это время компартии, несмотря на выход из их рядов многих членов, твердо сохраняли верность Советскому Союзу и, как Пальмиро Тольятти, полностью поддержали подавление венгерского восстания. Двенадцать лет спустя, в августе 1968 г., советская интервенция в Праге уже не была поддержана, тем более что «социализм с человеческим лицом», то есть предпринятый Дубчеком курс демократических реформ, вызвал симпатию и надежды и среди западных компартий, которые выразили свое «осуждение» интервенции советских войск.

Мировая ситуация требовала перемен в политике западноевропейских компартий и изменений в их отношениях с СССР и КПСС. «Еврокоммунизм» с его поисками демократического пути к нетоталитарному социализму и хотя бы относительной автономии от советского «центра» был попыткой ответа на эту новую ситуацию: он умеренно критически относился к некоторым формам советской политики, считавшимся неприемлемыми или ошибочными, но не допускал разрыва традиционных отношений с советским «центром».

Хотя три крупнейшие еврокоммунистические партии на официальных встречах и в межпартийных контактах стремились достичь определенного единства, каждая из них вела собственную линию: самым непримиримым в критике СССР был Каррильо, лидер наиболее мелкой партии, в то время как французская компартия, несмотря на некоторые формально критические позиции, оставалась наиболее верной советской политике. Самую последовательную еврокоммунистическую политику, но всегда в рамках отказа дистанцироваться от Советского Союза, а тем более порвать с ним, вела итальянская коммунистическая партия, при сопротивлении определенной части ее руководства. Но неизбежно это была двусмысленная и бесперспективная политика, потому что проект коммунизма, уважающего свободу и демократию, плюрализм и права человека, автономию национальных компартий и критику «реального» коммунизма, не имел ни малейшей возможности развития и не вызывал доверия в рамках традиционных схем (миф Октябрьской революции, ленинизм и т. д.), которые «еврокоммунизм» принимал или, по крайней мере, формально признавал.

Недолгий сезон «еврокоммунизма» был обречен на неудачу: политика Берлингуэра строилась на хрупких иллюзиях и упованиях, хотя и была продиктована самыми благими демократическими намерениями. Кроме того, независимость компартий была показной, на публику. Не следует также забывать, что ИКП, так же как и другие еврокоммунистические партии, продолжала даже в 1970-е гг. получать тайную помощь из Москвы в размере многих миллионов долларов. Советские партийные функционеры (среди них М. С. Горбачев) ездили «туристами» в Италию, на коммунистические фестивали. Уже в последний период жизни Берлингуэра термин «еврокоммунизм» вышел из употребления. В каком-то смысле, правда, без этого термина, некоторые еврокоммунистические импульсы проявились в СССР с перестройкой, с теми же противоречиями и иллюзиями. И так же потерпели неудачу.

J. B. Urban. Moscow and the Italian Communist Party from Togliatti to Berlinguer. London, 1986.

V. Zaslavsky. Lo Stalinismo e la Sinistra Italiana. Dal mito dell’Urss alla fine del communismo 1945–1991. Rome: Mondadori, 2004.

5.2.10. Разрядка и соглашения с Западом. Продолжение военной гонки. Хельсинкские соглашения и русское общество. Борьба за права человека

В 1970–1972 гг., после переговоров по тайным каналам, канцлер Западной Германии Вилли Брандт и президент США Ричард Никсон пошли на заключение важных договоров и соглашений с советским руководством. 12 августа 1970 г. в Москве был подписан договор между СССР и ФРГ о ненападении и признании границ, сложившихся в 1945 г. В сентябре 1971 г. три западные державы согласились с СССР, что Западный Берлин не является частью ФРГ. Брандт также признал режим ГДР и подписал договор с Польшей о признании польско-германской границы. 29 мая 1972 г. в Москве Ричард Никсон и Брежнев подписали соглашение об ограничении стратегических вооружений, договор об ограничении противоракетной обороны и «основные принципы советско-американских отношений». Были также подписаны документы о советско-американском сотрудничестве в торговле, науке, образовании, освоении космоса и т. п.

Такого дипломатического урожая СССР не собирал давно. Брежнев торжествовал. Ему удалось, без кризисов и бряцания оружием, то, что не удалось сделать ни Сталину, ни Хрущёву: Запад фактически признал половину Европы и треть Германии частью советской империи. В народе Брежнев предстал миротворцем, а среди своих коллег в Политбюро – признанным лидером сверхдержавы. Опираясь на такой авторитет, Брежнев завершил кадровую перестройку правящей верхушки, убрав соперников и критиков – Шелепина, Шелеста и др., и выдвинув верных соратников – Громыко и Андропова.

Исследования и документы показывают, что главный импульс для разрядки пришел с Запада. Брандт и западные немцы, особенно на социал-демократическом фланге, разуверились в объединении Германии. Никсон и его советник Генри Киссинджер пытались, с помощью СССР, вытащить США из трясины вьетнамской войны. Политическая поддержка разрядки на Западе, особенно в Западной Европе, исходила из левых кругов, питалась страхом перед ядерной войной, иллюзиями о том, что СССР стал «нормальной» страной, а также в ожидании растущих выгод от торговли с СССР.

В партийно-государственной верхушке, особенно среди военных и верхушки ВПК было большое сопротивление улучшению отношений с западными странами. Многие идеологически убежденные аппаратчики не верили в возможность мирного сосуществования с капитализмом и считали, что «хорошие коммунисты» при любой возможности должны стремиться подорвать позиции США и «дать по морде империализму». Министр обороны маршал Гречко, секретарь ЦК КПСС по оборонной промышленности Дмитрий Федорович Устинов, председатель Военно-промышленной комиссии В. Л. Смирнов, генералы и маршалы верили в то, что СССР должен готовиться к победе в любой, даже ядерной войне. Военные считали дипломатов, ведущих переговоры с американцами, потенциальными предателями. Весной 1972 г., когда США вели интенсивные бомбежки Вьетнама, страсти в Политбюро накалились. Многие хотели отменить приезд Никсона в Москву.

Брежневу и его союзникам пришлось потратить немало сил и нервов, чтобы разрядка не сорвалась. Его поддерживали министры-хозяйственники, прежде всего Косыгин, которые рассчитывали на западные кредиты и технологии. Громыко и Андропов уже давно пытались убедить «ястребов» в том, что лучше наращивать экономическую и военную мощь, маскируя ее мирными инициативами. Еще в январе 1967 г. Громыко писал в Политбюро: «В целом состояние международной напряженности не отвечает государственным интересам СССР и дружественных ему стран. Строительство социализма и развитие экономики требуют поддержания мира. В обстановке разрядки легче добиваться укрепления и расширения позиций СССР в мире». Он же писал: «Все же именно от состояния отношений между СССР и США зависит ответ на вопрос – быть или не быть мировой ракетно-ядерной войне».

В то время как Брежнев говорил о мире, советские военные интенсивно вооружались. Как мы помним, в декабре 1959 г. в СССР были основаны Ракетные войска стратегического назначения и начато их оснащение межконтинентальными ракетами. В последующие два с половиной десятилетия этот вид оружия стремительно развивался. Число пусковых установок было взаимно ограничено договором между СССР и США 1972 г., но начиная с 1974 г. Советский Союз, следуя американскому примеру, стал ставить на одну ракету несколько боеголовок. Потому, хотя число ракет остановилось на уровне около 1300, число боеголовок в конце 1980-х превысило 6600. Если считать, что в США около 310 городов с населением от 100 тыс. до 10 млн, то на каждый из них приходилось по 30 советских боеголовок, каждая из которых была в десятки раз сильнее бомб, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки. На языке военных это называлось «сверхдостаточностью». Атомные заряды создавались не только для стратегических ракет, но и для армейской артиллерии и флота – атомные торпеды, артиллерийские снаряды и крылатые ракеты.