Площадь павших борцов

(К этому мнению Шапошникова, пожалуй, примкнул бы и генерал Рокоссовский, который о битве под Москвой говорил в иных словах, никак не совпадавших с мнением официальной пропаганды: Константин Константинович не считал Московскую битву примером военного искусства; он говорил, что изматывание отступающего противника достигалось путем непосильного изматывания своих же войск, к дальнейшему наступлению уже не пригодных.)

Но после впечатляющих сводок по радио, после восторженных статей в газетах речь Шапошникова подействовала на Батова, как ушат ледяной воды. Павел Иванович стал рассуждать о делах в Крыму, где продолжал битву героический Севастополь, но Шапошников торопливо прервал его:

- Не надо, голубчик. Тамошняя обстановка мне известна. Но сейчас работу Генштаба более тревожит ситуация, которая может сложиться к лету сорок второго.

Об этом же думал тогда и Рокоссовский:

- Как можно забывать, что вермахт к лету оправится от московского потрясения и снова устремится вперед, чтобы выйти на запланированную ими и роковую для нас линию Архангельск - Астрахань... Вот здесь!

Рокоссовским слово "Сталинград" произнесено не было, но его ладонь разом накрыла и большую излучину Дона и даже нижнюю Волгу. Рокоссовский (как и другие полководцы) уже побаивался летней кампании, а жестокие выводы Рокоссовского, сделанные им из опыта битвы под Москвой, потом были выброшены из его мемуаров рукою М. А. Суслова, ибо эти выводы никак не укладывались в привычную схему войны, облюбованную еще Сталиным и прилизанную его наследниками до нестерпимого блеска.

Вот только сейчас, в новые времена, мы начинаем публиковать то, что вырезано ножницами наших партайгеноссе...

5. В гостях у Чуянова

Не хотел удивляться, а придется...

БАМ, о котором так много шумели в недавние годы, имеет прямое отношение к Сталинградской битве. Правда, до 1941 года он назывался БАМлаг, а из всего, что НКВД успело создать на костях "врагов народа", уцелела лишь станция Тында, где надобно бы ставить памятник не комсомольцам-добровольцам, а именно им - избитым, голодным, умирающим и пристреленным прямо на шпалах. "Это была страшная сталинская мельница, под жернова которой сплошным потоком сыпались осужденные". Стройка была строжайше засекречена, о ней никто в мире не знал, и нам, читатель, до сей поры не известно, сколько десятков (или сотен) тысяч людей там погибли.

Но вот грянула война, и в бухгалтерии НКВД подсчитали - сколько осталось? Выжили только десять тысяч. Рельсы, что были проложены, сняли. И увезли их. Куда? Каторжников запихали в товарные вагоны и тоже повезли. Куда? И увидели они Волгу... Уже осенью началось строительство объездной железной дороги Сталинград - Саратов - Владимировка, "чтобы, - как писал А. С. Чуянов, - обеспечить выход за Волгу". Тогда же и началась жуткая - иного слова мне не найти! - прокладка стратегической трассы от Кизляра до Астрахани, дабы перегонять железнодорожные составы с бакинской нефтью. Раньше поезда с цистернами шли через Ростов, но под Ростовом хозяйничали танки Клейста...

Никто из жителей Сталинграда, ни сам секретарь обкома, ни последний попрошайка на вокзале - никто не знал, что в далеком Цоссене решено: Сталинграду пасть не позже чем 25 июля 1942 года. Вернувшись вечером домой, Чуянов говорил жене:

- Боже, какие мы нищие! Рельсы черт знает откуда привезли, так шпал нету. Кладут рельсы прямо на землю. Ни лопат, ни тачек - одни конвоиры да лозунги. Привыкли жить, думая, что мы баснословно богаты. А когда нужда приперла, так все аптеки в городе обеги - таблетки аспирина не сыщешь. Вот и крутись как знаешь. А виноватых днем с огнем не найдешь. Тем и кончится, что в конце концов я виноват останусь...

* * *

Осень в Сталинграде выдалась ранняя, дождливая. В канун битвы под Москвой Чуянов звонил во Владивосток приятелю Г. И. Масленникову и был поражен отличной слышимостью.

- У нас тоже пиковое положение, - доносилось с берегов Тихого океана. - Живем, как и флот, в готовности номер один. Сам знаешь, от соседей добра не жди.

Надеясь на сообразительность Масленникова, Чуянов отвечал нарочито легкомысленным тоном:

- А у нас по-старому. Живем, хлеб жуем. Тебе шлют приветы.

- Значит, помнят меня в Сталинграде? А - кто?

- Женщины. С чулочной фабрики Крупской, со швейной имени Восьмого марта. Работаем... телогрейки шьем, да ватники. Сам знаешь, что нужно для бойца в первую очередь.

- Толстые ватники, - догадался Масленников.

- По последней моде - сорок пять миллиметров...

Легкие на помине явились женщины. Целая делегация - как раз с тех фабрик, о которых он помянул. Жаловались на необычную дороговизну продуктов, рынок стал безбожно вздувать цены.

- И у нас дети Как прокормить? Молока нет. Раньше помидорами свиней кормили, а теперь помидоры на базаре кусаются.

- Дорогие мои, - отвечал Чуянов, - я вам не Бог, не царь и не герой. С частниками драться не стану. Это дело их совести. Но вот на колхозную торговлю нажать еще вправе и потому кое-кому влетит от меня по первое число...

Воронин из НКВД пришел с бумагами. Пользуясь затемнением города, шпана грабила прохожих. Их судили.

Воронин сказал:

- А не жалко? Молодые и - под расстрел?

- Сейчас телячьи нежности неуместны, - отрезал Чуянов. - А перевоспитывать некогда. Под расстрел не надо. Гони всех в штрафбат - там немцы их не помилуют...

Звонил из Москвы Ванников, ведающий вооружением:

- Привет. Тут маршал Кулик до меня напортачил. Исправлять все на ходу надо. Он, лопух, вместо автоматов, спихнул на армию серию винтовок СВТ... Брось один раз на землю - и больше из СВТ уже не выстрелишь. Сейчас необходимо как воздух автоматическое оружие... ППШ! Слышал о таком?

- Выезжаю в Москву, на месте все и решим, хотя для моих заводов - дело новое. Но освоим, освоим. Обещаю. Ладно.

В столице Чуянов пробыл недолго, застав Москву как раз в тот период, когда метро уже не работало; среди жителей возникла паника, удиравших на машинах рабочие сворачивали в кювет вместе с машинами, кому-то били морду. На обратном пути в Сталинград секретарь обкома впервые в жизни угодил под бомбежку, а вернувшись, сразу вызвал Воронина:

- Пора отрывать на дворах щели, подвалы очистить под бомбоубежища. Пусть наши бабки не воют - весь хлам из подвалов и чердаков выбросим. Я-то вот в поезде, когда бомбы засвистели, так, народу не стыдясь, под лавку нырнул и кепочкой накрылся...

Новое дело: мука есть, а хлеба нету. Мукомольня и хлебопекарням не хватает тока. Не дают электроэнергии. Зубанова было не узнать высох, почернел, вдобавок еще и зубы болят.

- СталГРЭС рвут на части! - простонал он. - Каждый день мучаюсь у щита распределения: кому ток важнее? СТЗ или булочным?

- Танки нужны, как и хлеб.

- О-о-ой, - провыл инженер-энергетик.

- Не вой, - сказал Чуянов. - Поезжай в Бекетовку там есть такая дивная краля, Клавдия Терентьева, на Плеханова. Видел?

- На кой ляд? До баб ли нам тут? Ой... опять схватило!

- Скажи этой красуле, что я велел тебе зубы вырвать. Она дантистка. А потом и думай - что на Т-34, а что на буханки.

Зубанова через день встретил - тот чуть не плачет:

- Больно было? - посочувствовал ему Чуянов.

- Лучше бы ее не видеть! Влюбился, как последний дурак.

- В кого влюбился?

- Да вот в эту... которая зуб вытащила.

- Мое дело сторона. Я тебе не сват. Сам разбирайся...

Были первые дни ноября. Вдруг на СТЗ не стало деталей для танков, которые всегда поставлял Тульский завод. Чуянов позвонил Жаворонкову.

- А его нету, - отвечали из Тулы. - Он с утра взял автомат и выехал на передовую, чтобы отстреливаться, А у вас какое к нему дело?

Чуянов вкратце объяснил.

- Мама дорогая! - удивились туляки. - Да у нас тут Гудериан под самым боком. Вот, погодите, отгоним от Тулы и дадим детали. У вас-то тихо?