Карл I Стюарт (СИ)

Решение о созыве Короткого парламента, как известно, было принято по инициативе Уэнтворта, получившего в 1640 г. титул графа Страффорда, которого король в критический момент войны с Шотландией отозвал из Ирландии. Корона сразу предъявила требование субсидий, после чего была готова рассматривать жалобы депутатов. Пим в своей речи заявил, что обсуждать субсидии на войну можно только после того, как будут удовлетворены требования палаты. Когда стало известно, что депутаты намерены поставить вопрос о разумности шотландской политики короля, он распустил этот парламент, просуществовавший всего две недели. Новые поражения и вторжение шотландской армии в Северную Англию сделали неизбежным в ноябре 1640 г. созыв Долгого парламента, арестовавшего Лода и казнившего Страффорда. Карл I из боязни за безопасность своей семьи вынужденный подписать смертный приговор Страффорду, который сам попросил суверена об этом, никогда не избавился от чувства вины и считал свою судьбу возмездием за слабость: "Карл не простил себе этого никогда. Он верил по-настоящему, что смертный приговор, вынесенный в отношении его самого восемь лет спустя, был справедливым божьим наказанием за то, что он дал согласие на смерть своего верного слуги" ^[38]. Подписывая приговор 10 мая, со слезами на глазах, Карл даже не придал значения тому, что одновременно подписал другой, потенциально более революционный акт: отныне парламент не мог быть распущен иначе, как по собственному решению. Возможно, это было сделано в надежде на то, что палата лордов рассмотрит его обращение к ней и проявит милосердие, заменив Страффорду смерть на пожизненное заключение.

Билль о нераспускаемости парламента был отчасти порожден самим Карлом I, рассчитывавшим на "армейский заговор" для спасения Страффорда. Законодательство Долгого парламента, которое Карл был вынужден признать, свидетельствует, что парламентарии не только стремились восстановить попранные права парламента, но и ограничить традиционную королевскую прерогативу. Немалым препятствием для соглашения была и позиция "хунты Пима", действительно ошибочно полагавшей, что Генриетта-Мария, Лод, ряд королевских советников и, как считали некоторые, сам король, составили заговор с целью восстановления католицизма в Англии. Эти подозрения усугублялись католическим восстанием в Ирландии, начало которого, "несомненно, было несчастьем для Карла" ^[39]. Это делало соглашение невозможным, следствием чего стала "Великая ремонстрация", а в январе 1642 г. была предпринята попытка короля арестовать пятерых лидеров оппозиции, отражавшая непонимание им глубины конфликта. Он действительно считал, что имел дело с заговором, уверенный в том, что если устранить группу "зловредных людей", согласие с подданными будет найдено. Можно обратить внимание на мнение К. Рассела: "В исторической памяти англичан настолько укрепилось, что обвинения в адрес пяти членов провалились, что требуется напомнить, что их легальная основа была вполне обоснована". И если бы суд состоялся, доказательств измены было бы неизмеримо больше, чем в процессе Страффорда ^[40]. Рассел считал, что основная доля вины за неудачный результат последней попытки достичь соглашения весной 1642 г. лежит все же на короле: "Необходимость договариваться с парламентом, вести переговоры с ковенанторами, заключить мир после гражданской войны ставила Карла в поле глубочайшей его слабости. Будучи вынужденным иметь дело с теми, кому он не доверял, король раздражался и злился, что подливало еще больше масла в огонь" ^[41].

В августе 1642 г. Карл Стюарт поднял королевский штандарт над Ноттингэмским замком в знак начала военных действий против мятежного парламента. В отличие от оценки всех предыдущих этапов его правления, в отношении деятельности короля в годы гражданской войны в новейшей историографии не существует, кажется, больших расхождений. С одной стороны, признается, что источники однозначно подтверждают личную храбрость Карла, проявившуюся во многих военных событиях. "Невозможно усомниться в его храбрости", - пишет Ч. Карлтон и подтверждает этот тезис многими примерами ^[42]. Он разделял тяготы военной жизни; это было время постоянных перемещений по стране. Этот историк подсчитал, что, например, с 9 апреля по 23 ноября 1644 г. Карл был на коне 92 дня, или 40% времени. Тогда он преодолел 949 миль ^[43]. С другой стороны, он не располагал необходимой харизмой. Как относились к Карлу I солдаты и офицеры его армии? Судить об этом нелегко, хотя интересная попытка сделать это есть в новейшей историографии. После Реставрации правительство Карла II предприняло меры, чтобы облегчить положение ветеранов-инвалидов, раненых в боях с круглоголовыми. Для получения помощи требовалось подать петицию. Петиции девонских ветеранов использовал как источник британский историк М. Стойл ^[44]. Оказалось, что дать точный ответ нелегко: просители чаще всего прибегали к официальным титулам, включенным в текст акта 1662 г.: "благословенной памяти король, отец Его Величества", реже использовались фразы "покойный король", еще более редко "наш король-мученик", "Карл-мученик". Отсутствие таких эпитетов в официальных текстах отражает стремление не возрождать прежней вражды. Почему же эти люди сражались за короля? Ответ дают такие слова, как "послушный", "верный", "обязательный", чаще всего употребляется слово "лояльный". О чем петиции позволили судить более определенно: многие простые солдаты роялистской армии и после гражданской войны сохраняли чувство вовлеченности в общее дело, в частности, через те контакты, которые они поддерживали в течение десятилетий со своими бывшими офицерами и сослуживцами.

Возвращаясь к вопросу о роли Карла I в гражданской войне, отметим, что, по мнению историков, он не обладал военно-стратегическими талантами. У него не было перспективного видения войны, он был скорее склонен следовать спонтанным решениям, советам тех, кто оказывался рядом в последний момент. Ч. Карлтон полагает, что был только один эпизод войны, когда король преодолел эту вредную привычку и проявил полководческие качества. Он имеет в виду Лоствительскую кампанию 1644 года ^[45]. В целом же за годы войны Карл допустил целый ряд серьезных стратегических просчетов. Он не использовал двух открывавшихся для него возможностей взять Лондон - после Эджгилла в 1642 г., что предлагал сделать принц Руперт, и после осады Глостера и Гулля в 1643 году. Он привлек для службы ирландских солдат, а это мало что дало с военной точки зрения, но принесло огромный психолого-пропагандистский вред. В начале 1644 г. он снял гарнизоны, охранявшие подходы к Оксфорду, что повлекло за собой самые опасные последствия. Наконец, в 1645 г. он разделил роялистские силы и вступил в сражение при Несби, не дождавшись подхода генерала Горинга, как ему советовали. Король также оказался неспособным приостановить распри в среде его командиров. "Непригодность Карла как военного лидера была только одной из самых важных причин, которые загнали в гроб роялистское дело в 1642 - 1646 гг.", - считает К. Дурстон ^[46].

Это мнение вполне разделяет Карлтон: "Уже в первой кампании проявились две фатальные слабости Карла как военнокомандующего: во время битвы он проявил неспособность использовать преимущества своего положения или приостанавливать атаку; в военном совете он был неспособен координировать усилия и ограничивать фракции" ^[47]. Отмечают также, что кроме личного соперничества, среди командиров роялистов были и разногласия по принципиальным вопросам, в частности об условиях достижения мира. Тогда как умеренные, в том числе Э. Гайд (позднее граф Кларендон), искали соглашения на приемлемых условиях, король все более прислушивался к советам крайних, в том числе королевы, принца Руперта или лорда Дигби. Последний был назначен им государственным секретарем после гибели умеренного лорда Фолклэнда в 1643 году ^[48].