Эволюция военного искусства. С древнейших времен до наших дней. Том второй

Беда заключалась не в тех или иных недостатках устава, а в том толковании, которое он получал в армии. Гольштейн-Готорпская династия принесла в Россию влюбленность в парад: Павел I, Александр I, Николай I, Александр II не обладали талантами и закалом военных вождей, но глубоко ценили и понимали искусство парада. После большого парада в Вознесенске Николай I писал императрице: «С тех пор, как в России существуют регулярные войска и, полагаю, с тех пор, как вообще существуют в мире солдаты, никогда не было видано что-нибудь более прекрасное, совершенное, могучее. Весь смотр прошел в удивительном порядке и законченности… Все иностранцы не знают, что и сказать — это был действительно идеал…»

Эти парадные тенденции, могущественно поддерживаемые царской властью, находили благодарную почву в реакционном высшем командном составе. Меньков рассказывает о немце, корпусном командире, который связывал успех парадов с надлежащей пригонкой киверов к солдатским головам; поэтому он требовал изучения ротными командирами антропологии, так как начальник, не сведующий в круглых и удлиненных формах человеческого черепа, не сумеет надлежащим образом пригнать кивера и провалится на параде. Фельдмаршал Паскевич, «слава и история царя царствующего», в молодости, под впечатлением борьбы с Наполеоном, обнаруживал здравые взгляды и жестоко критиковал Барклая де Толли за склонность к педантической муштре: «Что сказать нам генералам дивизий, когда фельдмаршал свою высокую фигуру нагибает до земли, чтобы равнять носки гренадер. И какую потом глупость нельзя ожидать от армейского майора?»

Однако, николаевский режим переработал на свой лад и Паскевича; последний стал уделять исключительное внимание церемониальному маршу, и с театра войны писал государю, как хорошо тот или иной полк маршировал мимо него.

Удивительно ли, что при ничтожных средствах для обучения, при отсутствии казарм, хороших стрельбищ, учебников, внимания к тактической подготовке, малограмотном командном составе, все усилия сосредоточились на парадной стороне военного дела? Некоторые полки, великолепно проходившие церемониальным маршем, только прибыв на театр войны, за несколько дней до боя, впервые начинали обучаться высылке стрелковых цепей… Сам Николай I требовал, чтобы стрелковые цепи на полях сражений находили себе широкое применение. Однако при реакционности высшего командного состава, при недоверии каждого начальника к своим подчиненным, — скептицизме сверху и пассивности снизу, — добиться расчленения боевых порядков, действий врассыпную, было невозможно. Искусство командования понималось у нас, как искусство сохранения солдат в своих руках — и это было только продолжающейся в тактику политикой.

В армии устраивались маневры, но они, по образцу, даваемому Красносельским лагерным сбором, обращались в то же парадирование. Вместо соображения с местностью, нормальные боевые порядки строились по линейным. К батареям, действовавшим в интервале между полками дивизии, предъявлялось требование — не занимать позиции на продолжении пехотного строя, чтобы не мешать равнению первой линии пехоты дивизии. Стрелковые цепи равнялись и шли в ногу. Преподавание тактики в Военной Академии тесно сливалось с «опытом» Красносельского лагеря, и проповедовало стройные внешние формы, ничего общего с боем не имевшие.

Убогая тактика отвечала убогим представлениям высшего командного состава. Генерал Панютин, вождь русского авангарда в 1849 г., на вопрос, чем он объясняет ряд своих успехов над венгерской революцией, отвечал: «Неуклонным применением первого нормального боевого порядка во всех случаях».

В течение Восточной войны главнокомандующего армией князя Горчакова обвиняли за вмешательство в круг ведения подчиненных; но последнее становилось необходимым: «Недостаток в способных людях приводит меня прямо в безумие. Без приказания ни один из моих подчиненных не двинет и мизинцем». Действительно, инициативы искать в николаевской армии не приходилось. Тот же Горчаков, в письме к Меньшикову от 5 декабря 1854 г., давал следующую характеристику: «В последний раз вы мне писали, что генерал Липранди всегда и всюду на своем пути видит затруднения. Правда, он совсем не русский человек. Но что такое наши генералы: призовите одного из них и решительно прикажите ему штурмовать небо; он ответит „слушаю“, передаст этот приказ своим подчиненным, сам уляжется в постель, а войска не овладеют и кротовой норкой. Но если вы спросите его мнение о способе выполнения марша в 15 верст в дождливую погоду, то он вам представит тысячу соображений, чтобы доказать невозможность столь сверхчеловеческого усилия. Имеется только один способ придти с ними к какому-либо результату: спросить их мнения, выслушать все идиотские затруднения, которые они вам доложат, объяснить им, каким путем их можно и должно преодолеть и, объяснив им все с большим терпением, отдать приказ, не допускающий прекословия. Я думаю, что если вы будете действовать таким путем с Липранди, это будет человек, который лучше других сделает дело. Понятно, что при этом случае вы ему скажите, что задача, которую вы ставите ему, имеет самое важное значение, и что только он один, по своему уму и энергии, годится для того, чтобы разрешить ее…» [11]

Ограниченные цели Восточной войны. Завоевание Кавказа Россией в 1853 г. не было еще закончено; борьба с Шамилем приковывала до 60 тыс. русских войск; однако, искусная линия национальной и классовой политики, взятая русскими с 1847 г. на Кавказе, уже подрывала единство и силу сопротивления горцев.

Кажущаяся покорность Европы обусловила постановку Николаем I вопроса о разделе наследства «больного человека»; больным признавался турецкий государственный организм; естественная или насильственная смерть его ожидалась в ближайшее время. Еще за полтора десятилетия до Восточной войны началась подготовка к захвату десантом Константинополя. Черноморский флот энергично развивался; туда направлялись лучшие адмиралы, на него не жалели средств. В последний момент, однако, прорыв русской эскадры через Босфор был признан неосуществимым, и энергичное дипломатическое наступление русских завершилось решением оккупировать дунайские княжества — Молдавию и Валахию, находившиеся в вассальных отношениях к Турции и представлявшие крупную экономическую ценность.

Дунайские княжества представляли плодородную страну, являвшуюся в середине XIX века самым серьезным конкурентом России в мировых поставках пшеницы. Чтобы успокоить возбуждение европейских государств, было дано обещание, что русские войска не перейдут Дуная, а флот не предпримет враждебных действий против турецкой территории.

Турция, чувствуя на своей стороне поддержку европейских государств, отклонила посредничество, 15 октября 1853 года завязала на Дунае военные действия и отправила в Черное море под конвоем своей эскадры транспорт оружия для снабжения кавказских горцев. Английская и французская эскадры стянулись к Босфору.

Русская эскадра адмирала Нахимова 30 ноября 1853 г. атаковала на Синопском рейде турецкую эскадру, конвоировавшую перевозку оружия к кавказским берегам, и уничтожила ее. Это был тяжелый удар по престижу Англии, которая создавала турецкий флот своими инструкторами; соперничество Англии с Россией, явившееся в результате низложения гегемонии Наполеона, и обостренное усвоенной Россией покровительственной таможенной политикой и начавшимся проникновением русских на средний Восток, вскрылось. Англия получила возможность опереться на союзника на континенте Европы и решила вступить в войну; конкретной целью ее явилось ослабление России и уничтожение русского Черноморского флота, представлявшего нависшую над Турцией угрозу.

Союзником Англии явилась Франция Наполеона III, для которого представился удобный случай разложить господствовавший над Европой политический союз России, Австрии и Пруссии. Немецкие, в особенности австрийские интересы заключались в сохранении свободы судоходства на Дунае, и Австрия не могла согласиться на нашу оккупацию его нижнего течения. Наполеон III мог рассчитывать на ее дипломатическую и даже вооруженную поддержку. Для Наполеона III Восточная война имела и династический интерес; выступая на защиту интересов Европы против русского самодержавия, Наполеон III рассчитывал нажить внутренний и внешний авторитет, примирить общественное мнение с декабрьским государственным переворотом 1850 г., сделавшим его властелином Франции. Прибыв к Севастополю, командующий французской армией маршал Сент-Арно, один из виднейших деятелей декабрьского государственного переворота, рассчитывал: «через 10 дней ключи от Севастополя будут, в руках императора… теперь империя утверждена, и здесь ее крестины».