Александр Керенский. Демократ во главе России

Если приглядеться к облику Александра Федоровича, к его отнюдь не классическим чертам лица, к такому, как его изображали художники в шаржах и карикатурах, то он становится весьма похожим на инопланетянина в представлении современных живописцев. Стоило немного утрировать черты его лица, фигуру, жесты – и сразу проявлялось его своеобычие, наводящее на мысль о космическом происхождении. Не будем брать за основу образа Владимира Ульянова массу приторных до слащавости его портретов и скульптур. Смените на нем костюм на робу – и перед вами предстанет готовый уголовник из зоны. Есть в городе Иванове посмертная скульптура Ильича в его истинный рост, изображенного реальным, таким, каким он был в жизни, – с искаженным от злости лицом, пустыми, холодными глазами, – настолько реальным, что местные партийные власти убрали его с центральной площади и упрятали в местный музей, заменив высоченным трафаретным вождем с протянутой рукой, возможно, в направлении той планеты, что сбросила его на Землю с явно недобрыми намерениями.

А если уйти от иронии, то при всех противоречиях между ними этих людей объединяло детство в Симбирске, о котором Александр Федорович помнил до конца жизни, а в разговоре с одним известным россиянином признался, что «уважает Владимира Ульянова как земляка-однокашника». Может, поэтому и сохранил ему жизнь, хотя считал предателем и не любил. И было за что – не столько за убеждения, сколько за злодейство, о фактах которого знал преотлично. И переживал, когда в старости читал советскую прессу, где искажали их взаимоотношения и создавали легенду о великом, честном и благородном основателе первого в мире социалистического государства.

Многое оживало в памяти Александра Федоровича. Даже первое публичное выступление. Случилось это на лестнице у центрального входа в университет. Он увидел массу студентов, заполнивших пролеты лестницы, о чем-то спорящих громко и возбужденно. То ли ему передалось их волнение, то ли оно давно накопилось в его душе и требовало выплеска, но какая-то совершенно необъяснимая, неведомая сила подняла его на верх одного из пролетов и заставила говорить так страстно и громко, что студенты приумолкли, полностью обратив внимание на него, еще далеко не всем знакомого второкурсника. Он не готовился к речи, поэтому говорил сбивчиво, переключаясь с факта на факт, но не отклоняясь от основной темы, от размышлений о том, как помочь народу в его освободительной борьбе: «Террор не спасет людей от тирании. На смену убитому диктатору придет другой, возможно еще более кровавый. Царю не нужна даже Дума, где представительство масс народа невелико. Еще в начале своего правления Николай II назвал попытки либералов внести поправки в его режим „бессмысленными мечтаниями“. Царица писала самодержцу: „Никому не нужно их мнение – пусть они лучше всего займутся вопросом о канализации… Россия, слава богу, не конституционная страна, хотя эти твари пытаются играть роль и вмешиваться в дела, которых не смеют касаться“. Господа! Кто мы с вами на самом деле? Бессловесные твари, которые пошли учиться в университет только с одной целью – научиться налаживать канализацию? Или мы самостоятельные люди, самостоятельно мыслящие и осваивающие науки, чтобы потом помочь народу стать свободным? Господа, мы часть народа и живем его бедами и надеждами!» Речь студента Керенского не раз прерывалась криками: «Правильно! Правильно! Мы – люди! С нами нельзя не считаться! Даже царю и царице!» – а закончилась шумными аплодисментами студентов. Саша пошел к выходу, а они еще звучали в его ушах, и ему казалось, что он плыл по воздуху, одухотворенный и счастливый. Приземлился на следующий день в кабинете ректора университета. Их разделял длинный стол, за которым ректор принимал преподавателей. По гневному лицу ректора Александр Керенский почувствовал, что сближаться с начальством ему не стоит, но и расстояние не спасло студента от расправы. «О вашей дерзкой речи говорит весь университет! – раздраженно произнес ректор. – Нашли место для митинга! В святых стенах! Безумствовали более часа! Молодой человек, не будь вы сыном уважаемого Федора Михайловича, внесшего большой вклад в служение стране, я немедленно выгнал бы вас из университета! Не раздумывая! В сию же минуту после вашего проступка, пусть неосмысленного, объяснимого вашей нервностью и несдержанностью, свойственной молодости и глупости! Но ваш отец… Поклонитесь ему… Выдающаяся личность! Сеет зерна разума в труднодоступном, далеком от столицы краю! М-да… Что же делать с вами? Гнать поганой метлой? За вашу кощунственную речь? Вы заслужили это. Поймите! Я больше не хочу разговаривать с вами, молодой человек! Предлагаю взять отпуск и некоторое время пожить с семьей. Все! Идите!»

Александр вышел из кабинета удрученный наказанием, но не столь страшным, как он ожидал, – его не выгнали из университета, чего он страшился более всего. Наказание показалось ему не только мягким, но и в какой-то мере престижным, даже льстило ему. Студенты с восхищением смотрели на него, дружелюбно здоровались. У входа в университет прохаживалась Оля Барановская. Она ждала его. Увидев, бросилась навстречу: «Не выгнали! Я уже знаю! Как ты не испугался?! Один! Перед сотней человек! Клеймить власть! Я не думала, что ты такой смелый! Я горжусь тобою, Александр! На меня и твоих сестер студентки теперь смотрят как на героинь!» Душа Александра ликовала, и в этот вечер он впервые поцеловал Ольгу, а она чувственно прижалась к нему. «Придется уехать домой», – как бы между прочим заметил ей Александр. «Возвращайся скорее, я буду ждать!» – трепетно произнесла Оля Барановская и в темноте быстро нашла своими губами его губы. Но он не оценил чувства девушки и через минуту заговорил о своей речи. «Ты знаешь, кто теперь я? Ссыльный студент! – не без юношеского хвастовства вымолвил он. – Это своего рода знак отличия, который я получил в борьбе за свободу», – задрал он подбородок и подумал, что стал в один ряд со студенткой Верой Ветровой, которая за свои свободолюбивые идеи была заключена в Петропавловскую крепость и подвергла себя самосожжению, облив одежду керосином из лампы. «Мы теперь не скоро увидимся!» – выдохнула Ольга, и Александр, забыв о своих достижениях в области свободомыслия, крепко обнял Олю и ловко расстегнул верхнюю пуговицу на ее студенческом платье…

Позже в мемуарах он вспомнит это время, не только свою жизнь, но и положение в стране: голод 1891-го и 1892 годов, вызванную им эпидемию холеры, обращение Льва Толстого к царю – все это способствовало оживлению политической активности. Молодые просвещенные люди Ташкента встретили его как героя. Зато отец был донельзя расстроен случившимся; не позволив сыну отдохнуть после тяжелой дороги, повел с ним серьезный разговор, скрывая боязнь, что он пойдет по пути братьев Ульяновых: «Ты еще слишком молод, чтобы понять нужды страны и разобраться в том, что в ней происходит. Станешь старше – поступай, как тебе заблагорассудится». Александр согласился с отцом – он, по существу, не имел достаточного представления о жизни в России и обещал держаться в стороне от всякой политической деятельности до окончания университета. Он готовился к академической карьере в области права, но в глубине души уже тогда понимал, что «его место среди тех, кто борется с самодержавием, что нужно быстрее добиться принятия конституции в стране. Многие вступали в ряды революции не оттого, что изучали запрещенные идеи. На революционную борьбу толкал сам режим. Размышляя о судьбе России, я понял, что в ее бедах виновно не правительство, а верховная власть».

События в стране подтверждали правоту мыслей Керенского. Произошло резкое ограничение свобод в Финляндии, что вызвало недовольство среди лояльных и законопослушных финнов. На Кавказе стали конфисковывать собственность Армянской апостольской церкви в духовном центре Эчмиадзин. Просьбу католикоса остановить уничтожение армян царь оставил без внимания. На пост министра внутренних дел вместо Сипягина был назначен воинственный и безжалостный реакционер Вячеслав Константинович Плеве. Вскоре после его назначения в Кишиневе в Пасхальный день 6 июня 1902 года состоялась массовая резня евреев. В личном письме царю Сергей Юльевич Витте писал: «Господь Бог поможет вам лишь в том случае, если Вы, царь России, будете представлять одно, единое государство». В 1901 году власти провели несколько карательных экспедиций в Полтавской и Харьковских областях, где после неурожая и голода крестьяне отобрали часть зерна у помещиков. За это телесным наказаниям подверглись сотни человек. Царь не вошел в их положение и призвал повиноваться представителям дворянства, что «в начале двадцатого века выглядело наивно». Поэтому царь принял сторону Плеве, отстаивавшего привилегии дворянства, и сделал его преемником Витте. «Осознав все это, – писал Керенский, – я пришел к выводу, что по вине верховной власти Россию ждут великие испытания и беды».