В гареме Сына Неба. Жены и наложницы Поднебесной

Однако недовольными на этот раз оказались наложницы Цзин И и Жун Хуэй. Не знаю, о чем спорили наложницы и князья, — вспоминал Пу И, — но Жун Хуэй предложила следующее:

Поскольку его величество сделал отметку на фотографии Вэнь Сю, она теперь уже не может выйти замуж за простого смертного, поэтому ее можно взять в качестве наложницы.

Я подумал, что и в одной-то жене не вижу особой необходимости, а тут вдруг сразу две! Мне не очень хотелось соглашаться с таким предложением, однако возражать против доводов князей я не мог. Согласно традициям предков, император должен иметь и императрицу, и наложницу. Я подумал, что раз это дозволено только императору, то я, конечно, должен быть к этому готов, и согласился».

От служанки до главной жены

В семейной иерархии у каждой женщины было строго определенное место: служанки подчинялись наложницам, наложницы — женам, жены — главным женам, и все без исключения — первой госпоже, главной жене отца, а в случае его смерти — главной жене старшего сына. А в гареме Сына Неба императрица заведовала всеми второстепенными женами.

^{Ван Жун — жена императора Пу И}

Второстепенные жены, а также наложницы не имели права сидеть при первой или главной жене. Это выразилось даже в написании иероглифа «це» — наложница, который состоит из двух частей: сверху иерогиф «ли» — «стоять», а снизу «нюй» — «женщина, девица». Как вспоминал последний китайский император Пу И, в детстве, когда его ввели во дворец в качестве приемного сына императоров Тунчжи и Гуансюя (так как у них не было детей), все их жены и наложницы высших рангов стали «матерями» Пу И. Но главной среди них была вдова Гуансюя императрица Лун Юй, которая постоянно вела «холодную войну» с наложницами третьего ранга Юй, Сюнь и Цзянь за главенство во дворце. И когда восьмилетний император встречался за обедом с Лун Юй и тремя наложницами, то он и Лун Юй сидели за столом, а остальные три женщины должны были стоять.

«Тому, кто низводит главную свою жену в положение второстепенной, — говорилось в законах династии Цин, — назначается 100 ударов; кто при жизни главной супруги дает такое же звание второстепенной, тому назначается 90 ударов; в обоих случаях жены должны быть возвращены в свое первоначальное положение».

Жены и наложницы Сына Неба жили во дворцах. В пекинском комплексе Гугун бывшего Запретного города к востоку и западу от трех дворцов, изначально отведенных под резиденцию императора, имеется по шесть дворцов, предназначавшихся для императриц и наложниц.

Обычно в последнюю эпоху Цин вдовствующая императрица носила светло-желтый халат, расшитый драконами, а наложницы высших рангов — темно-желтый. Наложницы старались угодить жене своего господина, расположение которой почти наверняка обеспечивало к ним хорошее отношение со стороны самого господина.

^{Вдова Гуансюя — императрица Лун Юй}

По мере поступления в дом хозяина наложницы получали свои порядковые номера: наложница № 1, № 2, № 3 и т. д. Чем больше порядковый номер наложницы, тем меньшую цену имела она в глазах общества. Если хотели обидеть мужчину или женщину, то про нее или про него говорили: «Он сын (или она дочь) пятнадцатой наложницы». Такое выражение стало народной поговоркой.

В гареме наложницы должны были оставаться до двадцатипятилетнего возраста, а затем, если у них не появлялось детей, они удалялись из дворца. Наложницы же, родившие от Сына Неба детей, оставались во дворце и могли претендовать на роль жены императора, то есть императрицы.

Известно, что будущая императрица Цыси за красивую внешность была отобрана вербовщиками-евнухами на «смотрины» для пополнения гарема императора. Оказавшись в гареме, она играла довольно незначительную роль, пока не была замечена императором Сяньфэном в тени платанов в летнем императорском дворце. Как это произошло, красочно описывает Сюй Сяотянь в «Сказании о тринадцати маньчжурских императорах».

«Обычно здесь (в местечке, называвшемся Тень платанов. — В. У.) жили только четыре служанки, присматривавшие за домом и убиравшие его, но сейчас к ним добавили двух наложниц. Второй была Ласточка, девушка из большой и состоятельной семьи, для которой чинная придворная жизнь казалась невероятно тоскливой, а хорошая еда и одежда не составляли ничего удивительного. Вспоминая своих родителей, многочисленных братьев и сестер, она плакала с утра до вечера. А Орхидея (так звали Цыси. — В. У.), вволю настрадавшаяся, чувствовала себя в парке как нельзя лучше и радовалась каждому новому платью или вкусному кушанью. К тому же здесь у нее были служанки! С ее веселым, непосредственным характером она быстро превратила платановую рощу в место беготни и смеха и почти забыла о матери, сестре и брате.

^{Дамы дворца}

Девушке нравилась и изысканная уединенность этой рощи, где платановые листья, закрывавшие полнеба, бросали малахитово-зеленую тень на стены дома. Попросив принести ей альбомы со знаменитыми рисунками и прописями, Орхидея увлеченно занялась живописью и каллиграфией, к которым она имела склонность с самого детства. Овладев красивой скорописью, девушка начала писать на оконной бумаге стихи и рядом с ними изображала орхидеи. Вскоре она разрисовала все окна, а во дворе посадила „орхидеи четырех сезонов“, чтобы окружавшие могли постоянно вдыхать аромат цветка, название которого было ее именем…

Вы думаете, Орхидея украшала свое жилье только ради забавы? Нет, она делала это с далеко идущими намерениями, понимая, что летом в таком тенистом месте вполне может появиться император. Более того, она стремилась ускорить этот счастливый миг — при помощи тех денег, которые Управление двора ежемесячно выдавало наложницам. Орхидея с самого начала не тратила их, а откладывала и, скопив лянов двести-триста, дарила евнухам. Те, ублаженные столь щедрыми дарами, все время ждали, что девушка о чем-нибудь попросит их, но она ничего не просила, и тогда евнухи по собственному почину стали докладывать ей о каждом шаге императора. Орхидея слушала их, как ни в чем не бывало.

Тем временем весна кончилась, погода становилась все жарче. После обеда император Сяньфэн ежедневно садился в легкий паланкин, который несли восемь евнухов, и ехал отдыхать в Павильон воды, деревьев и чистого цветения. От спального дворца к этому павильону вели две дороги: одна шла через Горный кабинет, другая — через Тень платанов. До сих пор евнухи пользовались первой дорогой, потому что она ровнее и короче, но Орхидея, узнав об этом, подкупила главного управляющего и попросила его отныне носить императора по второй дороге вдоль невысокой стены, которой была огорожена платановая роща.

Когда паланкин Сяньфэна поравнялся с рощей, на него пахнуло свежим ветерком, принесшим мелодичные звуки песни. И то, и другое заинтересовало императора, изнывавшего от жары. Он молча указал на стену, и главноуправляющий тут же велел евнухам нести паланкин в Тень платанов.

^{Орхидеи. Художник Шэн Лян Янь}

За воротами Сяньфэн действительно обнаружил прохладную тень, густой аромат цветов, поднимавшихся с обеих сторон дорожки, и воскликнул: „О, какое прекрасное место!“. Ласточка и служанки, увидев священный паланкин, поспешно выбежали из дома и встали на колени посреди двора. Но невидимая певица не умолкала. Заинтересованный Сяньфэн решил сам найти ее и, велев остальным не произносить ни звука, вошел в дом. Там никого не оказалось, однако стихи на окнах и картины с изящной росписью „Маленькая Орхидея“ привлекли его внимание. Следуя за голосом, который волновал его все больше и больше, император вышел на задний дворик и тут, на берегу пруда, увидел искусственный холм, поросший бирюзовым бамбуком, под которым сидела девушка в маньчжурском наряде: красном халате, зеленых штанах и расшитых туфлях, надетых на белые чулки. Она сидела почти спиной к Сяньфэну, медленно обмахиваясь белоснежным веером их гусиных перьев, а в ее черные, словно крылья цикады, волосы, собранные над точеной шеей, был воткнут большой красный цветок. Край ее розового личика то и дело покачивался в такт песне, тонкая талия изгибалась, как ива…»