Богдан Хмельницкий

посылает мещан на черные работы, которые не следовало возлагать на мещан. На

такую жалобу не последовало от великого князя ничего, кроме нравоучения воеводе,

чтобы он вперед так не делал и не ирисвоивал себе суда над мещанами, которых судить

должны были войт, бурмистр и радцы 1). В Черкасах по смерти Евстафия Дашковича

появились одни за другими новые старосты: против одного из них, Тышкевича,

взбунтовались мещане; по следствию оказалось подозрение в поджигательстве к бунту

на некоего Пенко, который, однако, оправдался 2). Потом Пенко стал старостою и

черкасские мещане жаловались, что этот новый староста заставляет их на себя

работать, возить дрова и сено, не позволяет возить в Киев на продажу мед, не дает

ловить рыбу и бобров, отнимает издавна принадлежавший мещанам днепровский

порог Звонец, собирает с них двойные коляды на праздник Рождества Христова и

отягощает их поставкою подвод. Мещанские повинности под его управлением были до

того тяжелы, что иные мещане поступали к нему в служебники, чтобы освободиться от

мешанских повинностей, которые, чрез уменьшение числа тяглых, не облегчались для

остальных, оставшихся в мещанстве. По этой жалобе', киевский воевода Немирович,

тот самый, на которого жаловались киевские мещане, производил, с двумя

королевскими дворянами, дознание и нашел старосту невиновным 3). Уже этих

примеров достаточно, чтоб видеть, как тогдашнее положение городов способствовало

тому, чтобы мещане выходили из своего звания и поступали в козачество. За мещанами

сельские люди стали делать то же, когда недовольны были своими панами или

поставленными от них для управления лицами. Запорожье наполнялось беглецами.

Побывавши на Ннзу п возвратившись в Украину, эти беглецы умножали собою число

людей, называвших себя вольными козаками, не хотевшими подчиняться прежним

своим властям.

Простота жизни, готовность на всякую опасность, благочестие, целомудрие,

совершенное братство между собою и строгое повиновение воле начальства—то были

нравственные требования запорожской братчины, приближавшие ее, за исключением

военного занятия, к монастырской. Запорожцы собирались на раду—сходку, подобную

старинным вечам. На раде выбирались начальники. Главным был атаман, носивший

название кошевого, а вся запорожская община, в правительственном смысле,

называлась кошем — слово татарского происхождения, означавшее вообще стан. Кош

разделялся на курени; над каждым куренем был выборный куренный атаман,

подчиненный кошевому. Кроме этих начальствующих лиц, выбирались радою:

полковой писарь (заведывавший письменным производством) и асаулы

(распорядители). Коца предпринималась какая-нибудь экспедиция из ограниченного

числа запорожцев, то начальником над такими был полковник, нарочно выбираемый

для такого предприятия. Кошевой имел безусловную власть над кошем, но по

окончании

года отдавал отчет в управлении, и в случае злоупотреблений подвергался смертной

казни. С этой целью, чтоб он не зазнавался, существовал обряд: новоизбранному

кошевому мазали лицо грязью. Пища у запорожцев,—говорит украинский летописец

*),—была ржаное квашеное тесто, называемое соломаха, редко сваренное, а более

праздничное кушанье—рыбная похлебка, называемая щербою. Они жили в куренях,

человек по сту пятидесяти в одном; в конце XYI века это были шалаши, сплетенные из

хвороста и покрытые для предохранения от дождя лошадиными шкурами 2); ссора

между собою строго запрещалась; суровые и даже бесчеловечные на войне, запорожцы

казнили смертью своих товарищей, делавших насилия и разбои в мирных

христианских поселениях; воровство наказывалось повешением; «за едино путо

вешают на древе». В товарищество поступали и холостые и женатые, но ввести

женщину в Сичу запрещалось под смертною казнью. За блудодеяние жестоко

наказывали палочными ударами. Запорожец, вступая в Сичу, обещал воевать за

христианскую веру и биться против её врагов. Он должен был хранить посты и обряды

по уставу восточной церкви. В первые времена существования Сичи нет нигде

упоминания о том, чтобы там был храм, как было уже впоследствии. Вероятно, его

тогда не было, по крайней мере, как постоянного здания для всегдашнего

богослужения, потому что и определенного места для Сичи долго не было; мы

встречаем Сичу то на Хортице, то на Томаковке, то на Микитином Роге, то на

Базувлуке... Уже позже, когда местопребывание Сичи установилось при устье

Чертомлыка, она сделалась как бы постоянным городом; до того времени это был

военный стан, часто переносившийся с места на место, обитатели его в большинстве

состояли из временных посетителей—промышленников.

Так жили по описанию, переданному малорусскими летописями, первые

запорожцы, остававшиеся на более или менее продолжительное время в Сиче. Большая

часть удальцов, которым суждено было не погибнуть и не попасть на войне в плен,

возвращалась осенью домой, обогащаясь добычею, несколько раз потом в следующие

годы повторяла свои походы на Низ, или лсе из них образовывались козацкия шайки,

которые выбирали предводителей, величаемых гетманами, шатались по Южной Руси и

делали наезды в чужия земли, или же, отведавши козацкого житья, поступали под

предводительство какогонибудь пана, который, в таком случае, называясь их гетманом,

обращался с ними, как с вольными людьми. Такие вольные козаки служили у князей

Вишневецких и Ружинских. Единого начальника над всеми украинскими козаками еще

не было. Крайнее равенство прав господствовало в их быте. Шляхтич ли, князь ли,

мещанин или сельский хлоп шел в козаки — он был равен своим товарищам. Сперва

вольное козачество наполнялось мещанами, а потом большинство в нем состояло из

сельских хлопов, не хотевших повиноваться своим павам. Век Сигизмунда-Августа

был эпохой значительного ополячения русского дворянства. Оно принимало польский

образ жизни, усвоивало польские нравы и польскую речь, начинавшую мало-по-малу

их усложнились и требовали усиления доходов и через то положение хлопов стало

тягостнее, а между тем им было большое искушение—возможность убегать от панов, и

они убегали в козачество. Не только из Южной Руси, но из Литвы и Польши приходили

искатели свободы. Место жительства Козаков не ограничивалось Черкасами и Каневом,

как было в начале; по всему пространству нынешних губерний: Киевской, Полтавской

и южной части Подольской проживали козаки, люди вольные, не хотевшие подчиняться

установленным властям, и связанные с центром козацкой вольности — Запорожскою

Сичыо. Одна из украинских летописей говорит, что царь турецкий сделал вопрос:

сколько в Украине Козаков? Ему отвечали: «У нас где крак (куст), там козак, а где

байрак (буерак), там сто Козаковъ». Козацкие походы не ограничивались уже стычками

с татарами в степях и разбиванием купцов; на своих чайках, как назывались их челны,

обшитые тростником и умещавшие до шестидесяти человек, козаки пускались в

открытое море, проникали в Румелию, Анатолию, нападали на мусульманские города,

избавляли из галер и темниц христианских пленников, появлялись даже под стенами

столицы падишаха. Возвращаясь домой с добычею, некоторые из бедняков становились

богачами и своим примером увлекали других на козацкие подвиги.

Польское правительство не покровительствовало умножению козачества: оно не

могло не видеть в нем подрыва существующего порядка, так как козачество

наполнялось людьми, убегавшими от повинностей; притом оно боялось, что козацкие

набеги на Крым и Турцию будут вызывать неприязненные действия против Польши со

стороны мусульманских соседей, с которыми оно не хотело вести войн. Польским и