Осада Будапешта. Сто дней Второй мировой войны

Маршруты прорыва в Буде.

В районе Варошмайор, около госпиталя Яноша и в Будадьёндьё прорывающимся группам удалось с помощью гранатометов «Панцерфауст» (фаустпатрон) вывести из строя несколько советских танков. Следует отметить, что советские бронированные машины стали вводиться в бой примерно после 21.00. Но солдаты могли нести с собой всего по 5–6 км груза, либо несколько ручных гранат, либо винтовку или автомат и к нему не более семи магазинов, либо, в редких случаях, «Панцерфауст». И лишь у очень немногих были ручные пулеметы, которые были тяжелыми и требовали расчета из двух человек, один из которых нес боеприпасы. В результате уже после первого километра марша многие остались совсем безоружными.

Начальник штаба венгерской 1-й бронетанковой дивизии капитан Фридьеш Вацек подробно рассказал об одном из эпизодов прорыва. Штаб дивизии и приданная штурмовая группа, в которую входили и саперы, в составе тридцати человек с автоматами попытались вырваться из кольца в районе площади Мехварт. Однако они встретили сильное сопротивление со стороны противника и были остановлены. Отряд вернулся на улицу Баттхьяньи и через площадь Сена вышел на улицу Ретек, когда вдруг загорелись два имевшихся в его составе танка. Опасаясь взрыва боекомплекта, солдаты укрылись в здании мясной лавки на углу. Там командир дивизии полковник Янош Вертешши, после того как он упал лицом вниз и сломал последний зуб, разочарованно вздохнул: «Сегодня не мой день». Ровно 30 лет назад в тот же день, во время Первой мировой войны, он, будучи пилотом самолета, попал в плен после того, как совершил вынужденную посадку. Вертешши три года провел в лагере для военнопленных, после чего ему удалось бежать. На этот раз, когда ему вновь предстояло оказаться в плену, полковник предпочел застрелиться, что произошло на следующие сутки. Между 22.00 и 23.00 группа вышла к перекрестку с аллеей Олас. Со стороны площади Селля Кальмана сюда приближалась огромная толпа, в том числе женщины с колясками, старики и прочие гражданские лица.

Вацек вспоминал:

«Вдруг с улицы Пашарети выкатились три танка, которые открыли огонь осколочными снарядами и трассирующими пулями по толпе. От них до тесно сгрудившихся людей было около 400 м. Каждый выпущенный снаряд забирал с собой по восемь — десять человек. Тот, кто пытался спрятаться, должен был в буквальном смысле слова идти по упавшим людям, которые заходились в истошном крике. Людская масса пыталась найти убежище в сгоревших домах. Танки все-таки удалось подбить из фаустпатронов. И толпа с криками «ура!» вновь ринулась вперед. Это была форменная мясорубка, которая превращала людей в фарш. Впереди опять появились советские танки. И опять началась бойня. Те, кому посчастливилось выжить, бежали на улицу Филлер, откуда устремлялись на северо-запад».

Первая волна прорывавшихся, состоявшая из нескольких тысяч солдат, пробилась через советские позиции на участке 180-й гвардейской дивизии и продвинулась примерно на 2,5 км по аллее Олас до Будадьёндьё. Однако их потери были так велики, что те, кто двигался за ними во второй волне, примерно в 22.00–23.00 выйдя к передовым позициям русских в районе площади Сена, боялись следовать за ними. Обер-лейтенант резерва Эрнст Швейцер, который служил в немецкой 13-й танковой дивизии, так описывал то, что происходило на площади Сена и на улице Лёвёхаз: «Мы смогли продвинуться вперед на 300–400 м в западном направлении, где попали в толпу бесчисленных солдат, искавших укрытия за похожим на конюшню зданием перед большим открытым пространством. Это и была передовая. Обойдя край здания, мы увидели, что площадь простреливается с обеих сторон русскими пулеметчиками и противотанковыми пушками. Куда ни глянь, все впереди было усеяно множеством трупов и телами раненых. Буквально у нас под ногами лежало с дюжину мертвецов. Все они были убиты, когда их выталкивали вперед из-за угла здания… Теперь нас самих толкают под пули те, кто напирает сзади. Не колеблясь ни минуты, я беру ручную гранату и кричу: «Вперед!» Мы бежим вперед через площадь, пытаясь спасти свою жизнь. Позади свистят пули, но нам сопутствует удача. За несколько секунд мы покрываем расстояние в 300 м, эту дорогу смерти. Теперь мы оказываемся в узком переулке, который образован пяти- и шестиэтажными зданиями. Но тут снова раздалась пулеметно-автоматная пальба. Нас обстреливают с верхних этажей. Мы наугад палим наверх, но кто знает, где укрылся враг?»

Многие из тех, кто пытался прорваться, оставили свои попытки именно здесь, поддавшись апатии. Один фельдшер вспоминал то, что происходило в тот день на площади Селля Кальмана:

«Тела убитых и раненые лежат в каждом подъезде и прямо на улице. Отовсюду доносятся стоны, крики, кто-то, плача, умоляет: «Пристрели меня, приятель, пожалуйста, пристрели». Потом просит еще более настойчиво: «Неужели у вас нет сердца? Пистолет здесь, у меня на боку. Пожалуйста, пристрели меня, потому что сам я не могу. У меня нет обеих рук».

Командир 13-й танковой дивизии генерал-майор Герхард Шмидхубер погиб на улице Ретек сразу же после прорыва через площадь Сена. Его тело, как и тела многих защитников города, бросили в противотанковый ров на улице Оштром. Где-то здесь совершил самоубийство и командир 22-й кавалерийской дивизии СС бригадефюрер Август Цеендер после того, как он потерял правую ногу. Командир 8-й кавалерийской дивизии СС бригадефюрер Йоахим Румор и трое из его офицеров также предпочли покончить жизнь самоубийством. Повсюду на улицах, которые вели из Буды, лежали тяжелораненые, умолявшие избавить их от мучений. Один из солдат отряда, которым командовал Билльнитцер и который вышел к площади Сена примерно к 23.00, вспоминает:

«В темноте, постоянно слыша звуки шедшего неподалеку боя, я старался постоянно держаться вблизи от «дяди Билла» (Билльнитцера) и его адъютанта. Было, наверное, примерно около полуночи. В самом центре площади горел средний танк с явно различимыми немецкими опознавательными знаками на броне. Пламя освещало всю площадь, и следы боя были хорошо видны. Отсюда началась первая попытка прорыва в сторону аллеи Олас. Повсюду мы видели мертвые тела и разбитые машины. Мы вышли к началу улицы, туда, где начиналась аллея Олас. За окнами первых этажей лежали раненые немецкие солдаты, которые клянчили у нас сигареты, чтобы хоть как-то облегчить свои страдания. Они рассказали мне, что попытка прорыва не удалась, что они видели большое количество убитых. В то время на улице было относительно тихо. Можно было расслышать потрескивание горящих машин и обрывки разговоров брошенных раненых».

Возле площади Мехварт советским войскам удалось на какое-то время остановить прорыв после того, как замаскированное в одном из кафе 76-мм противотанковое орудие открыло огонь в секторе между бульваром Маргит и районом Замка. Однако к 23.00 немцам удалось продвинуться на этом участке так далеко, что расчет бросил орудие и укрылся в одном из близлежащих зданий вместе с гражданскими лицами, которых советские солдаты заставляли носить снаряды к пушке. В результате вплоть до рассвета немецкие и венгерские подразделения и гражданское население продолжали просачиваться через образовавшуюся брешь в позициях противника между холмом Рожадомб, улицей Филлера и расположенным за ними парком.

Другим участком, на который пришлась попытка прорыва, оказались советские позиции в Будадьёндье, на улицах Вираньош и Тёрёквеш. Некоторым немецким подразделениям (в основном из состава 22-й кавалерийской дивизии СС) удалось прорваться на запад к улице Иштенхедь и холму Киш-Шваб-Хедь, а также улицам Нормафа, Матьяшакирая и Белы Кирая у Киш-Шваб-Хедь. Однако им не удалось пробиться к улице Хювёшвёльди, к северо-западу от Будадьёндье. Швейцер вспоминал:

«Мы нашли укрытие у входа в один из дворов. Всего через несколько минут здесь собралась большая часть офицеров из штаба дивизии. Почти все они, пытаясь отогреться, направились в подвал. Там они застали сидящую при свете свечи старушку, которую попросили показать место их пребывания на карте города… Меня же мучили боли от моего ранения, а потому я прохаживался туда-сюда по двору. В этот момент явился старший лейтенант (Ганс) Леман, у которого был большой пакет с бинтами и который помог мне обработать рану… Я заметил, как во двор нетвердой походкой шагнул эсэсовский офицер. Он сказал: «Я ранен и намерен покончить со всем этим». Я спросил его, откуда он прибыл. Он сообщил, что пробовал пробраться проулком на левом фланге, но там все были убиты или ранены. Он шел с группой в тридцать человек. Позже этот офицер застрелился».