Осада Будапешта. Сто дней Второй мировой войны

Некоторые привыкли мыслить так, что солдатский долг заключается в том, чтобы сражаться до последнего патрона, а не пытаться выжить. Хорошо известным примером здесь может послужить французская императорская гвардия, отказавшаяся сложить оружие в битве при Ватерлоо; несмотря на всю безвыходность ситуации, гвардейцы предпочли продолжить сражаться. Такое отношение к долгу находило себе все больше сторонников среди немецких солдат и офицеров во время Второй мировой войны. Другим подходом является коллективная капитуляция. В случае с Будапештом это означало бы, что немецкое командование намерено либо бросить вызов собственной политической системе, либо признать, что положение настолько безнадежно, что любая попытка дальнейшего сопротивления не даст никаких существенных результатов и будет равносильна тому, чтобы напрасно пожертвовать жизнью солдат. Несмотря на то что с военной точки зрения в нашем случае лучшим выходом была бы именно общая капитуляция, Пфеффер-Вильденбрух не сумел прийти к этому выводу — точно так же, как раньше он не смог вовремя принять решение о прорыве. Тем самым он обрек своих солдат на верную смерть.

Взгляды солдат не отличались от взглядов командиров. За время всей войны ни разу немецкий гарнизон не сдавался Красной армии, если имел малейший шанс на прорыв. Помимо общего нежелания сдаваться врагу, здесь действовал фактор страха перед русскими, страха перед отправкой в Сибирь. Немцы сражались до последнего патрона не только из чувства долга и повиновения приказам, но и потому (поскольку война на Восточном фронте носила идеологическую окраску), что они боялись того, что может случиться с ними в случае, если они сдадутся или будут захвачены в плен. Один из очевидцев вспоминает последние часы, проведенные в цитадели:

«Это было 10 февраля. Гора была окутана туманом. Выпал тонкий слой снега, и я дрожал от холода. Немцы вели себя так, будто на учениях. Заполнялись бланки, в помещениях цитадели новые приказы, которые подвозили курьеры, никому не давали заснуть. Несколько немецких офицеров в ухоженных мундирах инструктировали пехотные группы. Они определяли места установки пулеметов, уточняли месторасположение переднего края противника и определяли систему огня, отдавали приказ его открыть. Солдаты лежали на снегу и стреляли, а офицеры стояли рядом в полный рост и вообще не обращали внимания на свистящие вокруг пули. Это было похоже на сон. Когда падал один из офицеров, другой тут же занимал его место, очевидно даже не обращая внимания на то, что товарищу пришел конец. Наверное, все они искали смерти, так как для них больше не было иного решения».

И только теперь Пфеффер-Вильденбрух решил действовать. Помня о запрете Гитлера, он до самого последнего момента не радировал в группу армий «Юг» о своем решении. Радиограмма была передана в 17.50 11 февраля:

«Все наши запасы израсходованы, вот-вот закончатся патроны. Для Будапештского гарнизона остается выбор между капитуляцией и истреблением. По этой причине я с последними боеспособными частями немецкой армии, Гонведа и бойцами партии «Скрещенные стрелы» предпринимаю наступательную операцию, чтобы вновь обеспечить для них продовольствие и боеприпасы.

Прорыв состоится 11 февраля с наступлением темноты. Предлагаю ждать нашего выхода из окружения между Сомором и Мариахаломом. Если это не удастся, то удар будет нанесен к горам Пилиш. Прошу подготовить встречу северо-западнее Пилишсентлелека.

1. Опознавательные сигналы: две зеленые ракеты — свои.

2. Имеющиеся силы — 23 900 немцев, из них 9600 ранены; 20 тысяч венгров, из них 2 тысячи ранены, от 80 тысяч до 100 тысяч гражданских лиц».

Передав радиограмму, операторы, как им было приказано, сразу же приступили к уничтожению аппаратуры. Таким образом, команду на прорыв стало невозможно отменить.

К этому времени вся тяжелая артиллерия оборонявшихся, развернутая между горой Геллерт-Хедь и Замковой горой, была либо потеряна, либо участвовала в уличных боях. Из имеющихся первоначально 120 бронированных машин (очевидно, в Буде, во всем городе было гораздо больше с учетом ремонтируемых. — Ред.) и более 450 орудий теперь в распоряжении защитников города осталось 12 танков «Пантера», 9 штурмовых орудий «Хетцер» и 10–15 танков прочих типов, 6 других штурмовых орудий, 50–60 пушек разного калибра. Кроме того, все еще можно было использовать в боях какое-то количество бронетранспортеров, точное число которых не подсчитали. Большую часть этой техники спешно взорвали перед тем, как идти в прорыв, так как она была сосредоточена в районе горы Нап-Хедь и ее невозможно было без подготовки перегнать в исходную точку, назначенную для прорыва.

Какое-то количество танков и бронетранспортеров, имевшихся в северной части района Замка, скорее всего не больше 8—10 машин, удалось сохранить, невзирая на приказ, и они участвовали в прорыве.

ПЛАНЫ И НАМЕРЕНИЯ СТОРОН

Утром 11 февраля Пфеффер-Вильденбрух созвал военный совет, который после длительного обсуждения принял решение прорываться небольшими группами через леса, а всю тяжелую технику бросить. Применение танков в любом случае было бы проблематичным, так как состояние дорог вряд ли позволило бы им вовремя прибыть к точке прорыва, а передвижение любых больших групп техники, по крайней мере в дневное время, сразу же выдало бы все планы противнику. Но самой большой проблемой было то, что все улицы, особенно в районе площади Селля Кальмана и площади Сена, были изрыты глубокими противотанковыми рвами, сделанными самими защитниками города. Эти заграждения было сложно преодолеть даже пехоте. Поэтому на штурмовые группы была возложена обязанность иметь при себе лестницы.

Прорыв должен был начаться в 20.00 того же дня. В первую волну входили на левом фланге немецкая 13-я танковая дивизия и на правом фланге 8-я кавалерийская дивизия СС «Флориан Гейер». Личный состав разбили на группы примерно по 30 человек, каждой из которых придали проводников из числа венгров, хорошо знакомых с данной местностью. В составе групп было 8—12 танков и бронемашин, 10 плавающих вездеходов «Фольксваген» и 3 мотоцикла для фельджандармерии, которая должна была контролировать передвижение групп во время операции. Во вторую волну входила моторизованная дивизия СС «Фельдхернхалле», 22-я кавалерийская дивизия СС и венгерские части и подразделения. В третьей волне должны были двигаться ходячие раненые и транспорт тыловых частей. Предполагалось, что к прорывающимся солдатам присоединятся десятки тысяч гражданских лиц.

В результате первого броска с площади Селля Кальмана и площади Сена предполагалось уничтожить советские позиции на километровом участке бульвара Маргит. Последующей задачей был выход к развилке улиц Хидегкути и Будакеси, примерно в 2,5 км к северо-западу от площади Сена. Далее прорвавшимся предстояло собраться на высоте Ремете-Хедь, примерно в 2 км далее к северу, и по холмам и лесам пробираться на запад. Самым сложным участком считалась широкая полоса пахотной земли, вокруг которой находились луга и виноградники, между западной окраиной лесистой местности и обращенными на восток позициями немецких войск (соответственно 15, 18 и 25 км от точки прорыва). Далее была назначена еще одна точка сбора, после чего уцелевшие участники прорыва должны были атаковать Тиннье и район южнее этого населенного пункта с целью нанести удар по советским позициям с тыла, прорвать фронт и выйти на ближайший рубеж обороны немецких войск. Это было запланировано на полдень следующего дня, через 18 часов после прорыва. Задача была невыполнимой, если учесть фактор расстояния, а также то, что прорывавшиеся имели лишь легкое вооружение и ограниченное количество боеприпасов. Предполагалось, что войска немецкой группы армий «Юг» нанесут удар навстречу прорывавшемуся Будапештскому гарнизону, однако на самом деле командование группы армий не было вовремя оповещено о планах прорыва.

План держался в строгом секрете. У немцев командиры дивизионного звена получили приказ только к 14.00, офицеры полкового звена — в 16.00, а унтер-офицерский и рядовой состав были ознакомлены с приказом только в