Красный и белый террор в России. 1918–1922 гг.

19 мая 1922 г. Ленин предлагал Дзержинскому тщательно подготовить вопрос о высылке за границу писателей и профессоров: обязать членов Политбюро просмотреть книги и дать письменные отзывы, собрать о высылаемых все сведения, поручить это сделать «толковому, образованному и аккуратному человеку в ГПУ». С 23 мая Ленин — в Горках, где 25–26-го числа его потрясает первый приступ болезни, приведший к расстройству речи и ослаблению правой стороны тела. В Москву он вернулся 2 октября 1922 г. Но и больной, нетерпимый, из Горок продолжал следить и влиять на судьбы людей.

Дзержинский указания Ленина выполнил: «толковому» человеку из ГПУ Якову Агранову, готовившему судебный процесс над правыми эсерами, поручил высылку интеллигенции. 1 июня Агранов писал в записке Дзержинскому, что действительно «антисоветская интеллигенция» открывает новые издательства, а вузовская профессура бастует. Агранов делал вывод о том, что «мощь антисоветской интеллигенции и ее сплоченных группировок усиливается еще и тем обстоятельством, что в широких кругах компартии в связи с ликвидацией фронтов и нэпом установилось определенное „мирное“ ликвидаторское настроение». 8 июня Политбюро ЦК (Каменев, Сталин, Троцкий, Рыков и Зиновьев) заслушало доклад Уншлихта об антисоветских группировках интеллигенции. Комиссии (Уншлихт, В. Н. Яковлева) было поручено будущее интеллигенции: «строгое ограничение приема студентов непролетарского происхождения», установление «свидетельств политической благонадежности для студентов». Отныне проведение любого совещания или съезда могло быть только с санкции ГПУ, решать вопрос о высылке поручалось Уншлихту, Курскому и Каменеву. В скобках заметим, что начатое преследование интеллигенции продолжалось и в последующие годы. Весной 1924 года более чем вдвое сократился прием в вузы, в технические высшие учебные заведения могли поступать только выпускники рабфаков, т. е. дети рабочих и крестьян. При поступлении на рабфак требовалось лишь «твердое знание 4-х арифметических действий над целыми числами» [611].

Работа комиссии по высылке вызвала неудовольствие больного Ленина. 17 июля 1922 г. он писал Дзержинскому о решительном «искоренении» всех энесов — Пешехонова, Мяготина, Горнфельда, Петрищева и других. «По-моему, всех выслать, — утверждал вождь. — Вреднее всякого эсера, ибо ловчее. То же А. Н. Потресов, Изгоев и все сотрудники „Экономиста“». Он предлагал изгнать Розанова — «враг хитрый», Вигдорчика, Н. А. Рожкова — «надо выслать, неисправим», С. Л. Франка (автора методологии). Комиссия под надзором Манцева, Мессинга и др. должна представить списки и «надо бы несколько сот подобных господ выслать за границу безжалостно. Очистим Россию надолго… Насчет Лежнева (бывший „День“) очень подумать — не выслать ли? Всегда будет коварнейшим, насколько я могу судить по прочитанным его статьям. Озеров, как и все сотрудники „Экономиста“, — враги самые беспощадные. Всех их вон из России. Делать это надо сразу. К концу процесса эсеров, не позже. Арестовать несколько сот — и выезжайте, господа. Всех авторов „Дома литераторов“, питерской „Мысли“. Харьков обшарить, мы его не знаем… Чистить надо быстро, не позже конца процесса эсеров» [612].

Ленин знал, что было решение Политбюро процесс над эсерами завершить к 1 августа 1922 г., и предлагал инструкцию по «обшариванию» и изучению с указанием конкретных лиц, зная Потресова, Рожкова и других много лет лично.

Письмо Ленина было воспринято в Политбюро как директива. 20 июля 1922 г. работа комиссии (Уншлихт, Курский, Каменев) была признана неудовлетворительной «как в смысле недостаточной величины списка, так и в смысле недостаточного его обоснования» и даны указания разработать меры «индивидуализированного характера». Весь август утрясался список высылаемых. Уншлихт писал в Политбюро ЦК 18 августа 1922 г. о том, что списки высылаемых «по Москве, Питеру и Украине» подготовлены, идут аресты и обыски. В Москве были арестованы 67 человек, на Украине — 77. Протоколы заседаний судебной коллегии ГПУ, подписанные Уншлихтом и секретарем коллегии Езерской, содержат следующие данные. По докладу следователя ГПУ Бахвалова Н. А. Бердяев был арестован 17 августа 1922 г., содержался во внутренней тюрьме ГПУ. Затем был освобожден с обязательством явки в ГПУ каждые 7 дней вплоть до отъезда. Судебная коллегия ГПУ постановила 21 августа выслать за границу В. В. Стратонова, Ю. С. Айхенвальда, И. А. Артоболевского; 23 августа — Н. Д. Кондратьева, В. А. Кильчевского, Д. В. Кузьмина-Караваева, А. В. Пешехонова, С. Н. Цветкова и др.; 25 августа — С. Л. Франка, А. Ф. Изюмова, А. А. Кизеветтера, В. В. Абрикосова; 26 сентября — П. А. Сорокина и др. В протоколах указывалось, что высылаемым предлагали выбор: ссылка в Архангельскую область на три года или заграница с подписанием документа, согласно которому они подлежали расстрелу в случае возвращения в РСФСР. Ленин внимательно следил за процессом составления списков высылаемых. В ответ на его запрос Ягода 18 сентября 1922 г. послал ему список первой партии высылаемых: 69 человек из Москвы и 51 человек из Питера. Все они (В. Стратонов, С. Франк, Н. Бердяев, М. Осоргин, А. Изгоев, С. Булгаков и др.) разделены по спискам: профессура, литераторы, инженеры, врачи, агрономы и кооператоры. У фамилии Н. Д. Кондратьева — примечание: «Возбуждено дело по обвинению в содействии эсерам, высылка временно приостановлена, содержится под стражей» [613].

Высылка не была единовременной акцией. Она была частью проводившейся тогда политики по запугиванию инакомыслия и установлению партийного идеологического диктата. Дзержинский в начале сентября 1922 г. предлагал Уншлихту создать целую систему наблюдений за интеллигенцией, сформулировав концепцию: «На каждого интеллигента должно быть дело» [614].

В 1922 г. ГПУ провело две наиболее крупномасштабные акции по выполнению указаний партийных лидеров: судебный процесс над руководством партии правых эсеров и депортацию интеллигенции. Потому расширение прав ГПУ осенью 1922 г. было добыто преданной службой властям, которые весной резко сократили финансирование этому учреждению, были сокращены штаты. В 1921 г. по разным причинам из ВЧК выбыло 19 289 человек, на работу в органы было принято 28 994 человека. К началу 1922 г. в чекистском аппарате работало около 85 % сотрудников, ставших чекистами в 1920–1921 годах. От тех, кто стал чекистом в период разгула красного террора осенью 1918 г., осталось около 4 % в 1922 году. Чекисты были элитной организацией, потому так болезненно они восприняли ухудшение питания, уменьшение зарплаты, нарушение сроков выдачи нового обмундирования. 28 апреля 1922 г. Дзержинский докладывал в ЦК партии: «Состояние органов ГПУ внушает опасение. Нет наплыва свежих ответственных товарищей, старые болеют, другие бегут…» 5 мая за ГПУ вступился Сталин, предложивший Цюрупе выслушать жалобу Уншлихта на Наркомфин, нарушавший постановление ЦК о снабжении сотрудников ГПУ. Донесения руководителей ГПУ на местах сильно драматизировали обстановку, описывая тяжелое материальное положение чекистов [615]. 4 июля 1922 г. Дзержинский обратился в ЦК с просьбой обеспечить финансовое и продовольственное снабжение работников ГПУ в полной мере. Он знал, что эта просьба будет удовлетворена. Чекисты вновь к этому времени доказали свою нужность режиму: они подготовили суд над правыми эсерами, им предстояло проводить массовые чистки учреждений от бывших социалистов, высылать, арестовывать, убивать.

Несмотря на кажущееся для чекистов тяжелое положение (оно было хуже прежнего всевластия), в апреле 1922 г. в стране функционировало 99 управлений ГПУ. Согласно штатному расписанию они подразделялись на разряды: особый (Московское, Петроградское, Украинское и Госполитуправление); 1-й категории — 20 (Крымское, Всетатарское, Иркутское и др.); 2-й категории — 36 (Брянское, Воронежское и др.); 3-й категории — 39 (Владимирское, Марийское, Чувашское и др.). Соответствовали категориям штаты и оклады. Численность ГПУ 1-й категории устанавливалась в 236 сотрудника (в том числе 21 в секретном отделении, 35 агентов); 2-й категории — 136 (7, 10); 3-й категории — 87 (5, 2). Оклады в ГПУ составляли от 3731 р. до 18657 р. В школах ГПУ тогда обучались ведению внутреннего и наружного наблюдения, вербовке, связи, составлению протоколов, допросам, обыскам и т. д. В мае предписывалось местным ГПУ отправить с «большой скоростью» и надежной охраной архивы в Москву. 2 июня в составе секретно-оперативного управления ГПУ был создан во главе с Петерсом восточный отдел с задачей собирать информацию и пресекать деятельность националистических организаций и панисламистского движения.