Леонид Брежнев

Д. Волкогонов, кн. 2, с. 125.

Для объективности замечу, что полным хозяином «в своем доме» Андропов все же не был. Брежнев старался иметь на достаточно высоких постах КГБ «своих», лично близких людей, так что получал информацию и помимо Андропова. Вот типичный эпизод. Как-то Андропов, попросив меня срочно приехать, показал некую бумагу, о содержании которой просил никому не говорить. Он хотел по поводу нее посоветоваться. Это оказалась копия перлюстрированного письма моего близкого товарища, с которым и сам Андропов был в хороших отношениях. Письмо, написанное под настроение, очень искреннее, касалось не только личных переживаний, но и политических раздумий, вызванных, в частности, тем, что работать приходится «под началом ничтожных людей, впустую».

Андропов сказал, что ему придется показать это письмо Брежневу, а тот, естественно, примет все на свой счет. Потому реакцию надо ожидать самую негативную (такой она и оказалась). Как быть?

Я попытался его отговорить. Зачем показывать письмо? Мало ли у нас ничтожных и бездарных людей среди тех, на которых приходится работать написавшему письмо,  — может быть, он кого-то из них, а не Брежнева имел в виду? Андропов сказал: «Я не уверен, что копия этого письма уже не передана Брежневу. Ведь КГБ — сложное учреждение, и за председателем тоже присматривают». Тем более, что есть люди, добавил он, которые будут рады его скомпрометировать в глазах руководства, убедив Брежнева, что он утаил что-то, касающееся его лично.

Г. Арбатов. Знамя. 1990. № 10. С. 212.

Даже с Андроповым, несмотря на добрые отношения, так и не пришлось нам ни разу пообщаться в домашней обстановке. Однажды я попытался было проявить инициативу, но что из этого вышло — вспоминаю, до сих пор испытывая чувство неловкости. Когда в конце 1980 года я стал членом Политбюро, наши дачи оказались рядом. И вот как-то уже летом следующего года я позвонил Юрию Владимировичу:

 — Сегодня у нас ставропольский стол. И как в старое доброе время, приглашаю вас с Татьяной Филипповной на обед.

 — Да, хорошее было время,  — ровным, спокойным голосом ответил Андропов.  — Но сейчас, Михаил, я должен отказаться от приглашения.

 — Почему?  — удивился я.

 — Потому что завтра же начнутся пересуды: кто? где? что обсуждали?

 — Ну что вы, Юрий Владимирович!  — совершенно искренне попытался возразить я.

 — Именно так. Мы с Татьяной Филипповной еще будем идти к тебе, а Леониду Ильичу уже начнут докладывать. Говорю это, Михаил, прежде всего для тебя.

М. Горбачев, кн. 1, с. 189.

Побывал я у председателя КГБ Андропова в его кабинете на Лубянке. У меня с ним сложились давние почти дружеские отношения, еще с тех пор, когда он возглавлял отдел по связям с социалистическими странами в ЦК КПСС, а я был помощником Н. С. Хрущева.

В те годы мы часто звонили друг другу, чтобы посоветоваться по тому или иному вопросу или поделиться той или иной новостью. Хотя, насколько я знаю, Юрий Владимирович помимо Высшей партийной школы имел только заочное или вечернее образование, он был высокообразованным человеком, и по всем показателям его можно было причислить к настоящим интеллектуалам.

Мне кажется, он понимал, что любое общество начнет загнивать, если на каком-то этапе не станет трансформироваться, реформироваться, преобразовываться.

Однажды я рассказал ему о своем разговоре с Ильей Оренбургом, который в аллегорической форме говорил о нашей действительности. Когда, по его словам, город находится в осадном положении, военные власти руководят всей его жизнью: они распределяют продовольствие, обеспечивают водоснабжение, контролируют идеологическую работу среди населения и т. д. Они делают это плохо, но все понимают, что их руководство необходимо, чтобы город выжил. Но когда осада снята, а власть пытается сохранить режим военного времени, вот тогда она оказывается в трудном положении.

На что Андропов несколько неожиданно для меня сказал: «Между прочим, кажется, кто-то из французских просветителей XVIII века высказал мысль о том, что плохое правительство тогда попадает в опасное положение, когда оно пытается сделаться лучше». Дальше он эту тему развивать не стал…

Андропов любил мыслить аллегориями и обладал чувством юмора. Он почти наизусть знал Ильфа и Петрова. Любил цитировать их, а иногда и сам не прочь был подшутить. Вскоре после того как его назначили председателем КГБ, он позвонил мне и говорит: «Олег Александрович, куда вы исчезли? Приезжайте к нам, посадим вас (на слове «посадим» он сделал многозначительную паузу)… напоим чаем».

О. Трояновский, с. 308–309.

Говорили, что он любил виски, джаз и живопись Пикассо, знал английский язык и обожал романы Жаклин Сюзанн. Более серьезным штрихом, позволявшим считать, что Андропова заботила не только консолидация «разболтавшейся» системы, но и ее модернизация, были его тесные, даже дружеские отношения с Яношем Кадаром. Эти два убежденных коммуниста, прослужив в разное время во главе ведомств безопасности своих стран и пройдя вместе через кошмар 1956 г. в Будапеште — Андропов был в это время послом в Венгрии и, как утверждают, «открыл» Кадара как спасительную альтернативу, и М. Ракоши и И. Надя,  — похоже, пришли к одному выводу: чтобы выжить р меняющемся мире, социализм должен меняться вместе с ним. Не исключено, что для обоих осторожный реформизм был не только рациональным итогом пережитого, но и формой покаяния, способом замолить прошлые грехи и успокоить совесть — верный признак ее наличия.

А. Грачев, с. 83–84.

За весь период пребывания на посту Председателя Комитета Ю. В. Андропов не имел — и я могу это засвидетельствовать — ни одного выходного дня. Он приезжал в Комитет и в воскресенье, работал всегда с полной нагрузкой, не считаясь с состоянием своего здоровья.

А работать ему было очень нелегко! Его заместителями стали люди, можно сказать, приставленные к нему Брежневым: С. К. Цвигун, вместе с которым работал Брежнев в Молдавии, и Г. К. Цинев, работавший с генсеком в Днепропетровске. За спиной Андропова они давали Брежневу информацию (чаще всего тенденциозную!), которая настораживала генсека. Он принимал ее за истину и нередко поддерживал предложения Цвигуиа и Цинева, которые не совпадали с точкой зрения Андропова. Юрий Владимирович прекрасно понимал это, но слишком много было у него серьезных дел государственного масштаба…

Юрий Владимирович не критиковал своих предшественников. Я ни разу не слышал от него каких-либо замечаний в адрес Семнчастного или Шелепина, хотя, безусловно, видел их просчеты и ошибки. Главными для него были проблемы сегодняшнего дня. Он много раз доказывал Брежневу необходимость сохранить и использовать все достижения, которые, несомненно, были у Хрущева. «Есть отметка сегодняшнего дня, есть уровень нашего времени,  — говорил он,  — и давайте идти от этой отметки. Легче всего судить прошлое, надо видеть настоящее и будущее».

Ф. Бобков, с. 213–214.

Андропов был одним из самых преданных Брежневу членов Политбюро. Могу сказать твердо, что и Брежнев не просто хорошо относился к Андропову, но по-своему любил своего «Юру», как он обычно его называл. И все таки, считая его честным и преданным ему человеком, он окружил его и связал «по рукам» заместителями председателя КГБ — С. К. Цвигуном, которого хорошо знал по Молдавии, и Г. К. Циневым, который в 1941 году был секретарем горкома партии Днепропетровска, где Брежнев в то время был секретарем обкома. Был создан еще один противовес, хотя и очень слабый и ненадежный, в лице министра внутренних дел СССР Н. А. Щелокова. Здесь речь шла больше не о противостоянии Ю. В. Андропова и Н. А. Щелокова, которого Ю. В. Андропов иначе как «жуликом» и «проходимцем» мне и не рекомендовал, а скорее в противостоянии двух организаций, обладающих возможностями контроля за гражданами и ситуацией в стране. И надо сказать, что единственным, кого боялся и ненавидел Н. А. Щелоков, да и его первый зам, зять Брежнева — Ю. М. Чурбанов, был Ю. В. Андропов.