Старый порядок и революция

Политическая свобода во Франции была разрушена уже настолько давно, что люди почти полностью забыли, каким образом она проводилась в жизнь и какие последствия имела. Более того: оставшиеся еще ее уродливые обломки и институты, казалось бы, призванные ее заменить, делали политическую свободу подозрительной и создавали предубеждения против нее. Большинство существовавших в ту пору политических собраний еще сохранил') вместе с обветшалыми формами и средневековый дух. Они скорее стесняли поступательное развитие общества, нежели способствовали ему. Парламенты, вынужденные занять место политических корпораций, не были способны противостоять злу, исходящему от правительства, а зачастую препятствовали и добрым его начинаниям.

Осуществление революции при помощи этих ветхих орудий экономисты считали невыполнимой задачей. Также мало привлекала их и мысль доверить воплощение своих планов народу, призванному стать хозяином положения, поскольку они не представляли, каким образом можно заставить целый народ воспринять столь обширную и последовательную реформу и тем более следовать ей.

По их мнению, новая власть не должна исходить из средневековых политических институтов или даже обладать какими-либо качествами последних. Даже в заблуждениях и ошибках прежней администрации экономисты открывают некоторые добрые наклонности. Они, например, усматривают в действиях прежнего правительства склонность к равенству условий и единообразию установлений; ( стр.129) по их мнению, администрации подобно им самим питают глубокую ненависть ко всем прежним политическим властям, порожденным феодализмом или тяготеющим к аристократии. Напрасно стали бы мы искать в Европе столь крепкий, обширный и сильный правительственный механизм. Тот факт, что подобная правительственная машина принадлежит Франции, экономисты считали особой счастливой случайностью, которую они назвали бы предопределением судьбы, если бы в ту пору, как теперь, было бы в моде по всякому поводу обращаться к Провидению. "Франция, - утверждает Летрон, - находится в значительно лучшем положении по сравнению с Англией, поскольку во Франции в одно мгновенье можно произвести реформы, полностью изменяющие страну, тогда как у англичан такого рода реформам всегда могут помешать партии".

Таким образом, для экономистов речь шла не об уничтожении абсолютной власти, а о наставлении ее на путь истинный. "Государство должно управлять согласно законам естественного порядка, - говорит Мерсье де ля Ривьер, - а когда это произойдет, нужно сделать его всемогущим". "Только бы государство хорошо осознавало свой долг, - говорит другой автор, - и тогда ему можно будет предоставить свободу". Подобные взгляды и настроения можно встретить у всех экономистов от Кенэ до аббата Бодо.

В своих планах переустройства современного им общества экономисты не только рассчитывают на королевскую администрацию, - они частично заимствуют у нее идею будущего правительства, которое они собираются установить. Образ будущего правительства они рисуют, наблюдая за действиями настоящего.

По мнению экономистов, государство должно не только управлять нацией, но и определенным образом формировать ее; оно должно наставлять умы граждан в соответствие с известным, заранее определенным образцом. Умы и сердца граждан должны быть наполнены теми идеями и чувствами, какие государство сочтет необходимыми. В сущности, нет ни предела правам государства, ни границ его деятельности. Оно способно не только воздействовать на людей, но и глубоко их переделывать, стоит ему только этого захотеть. "Государство делает из людей все, что пожелает", - говорит Бодо. Эта фраза резюмирует всю теорию экономистов.

Рисуемая воображением экономистов обширная социальная власть не только является самой мощной властью из всех, что им довелось наблюдать, - она отличается также своим происхождением и характером. Ее происхождение не носит непосредственно божественного характера, не связано оно и с традицией. Такого рода власть безлична: теперь она носит уже название не "король", но "государство"; она не является наследственной и династической; она есть продукт всего народа, представляет только его и должна подчинить право каждого всеобщей воле. ( стр.130)

Экономистам уже была знакома та особая, неизвестная в Средние века форма тирании, что называется демократическим деспотизмом. Общество лишено иерархии, сословного деления, определенных званий, народ состоит из почти схожих между собою и почти равных индивидов, и эта бесформенная масса признается единственным законным сувереном, которого заботливо ограждают от всех возможностей, позволивших бы ему управлять собою или контролировать свое правительство. Над народом - единственный его представитель, уполномоченный делать все от имени народа, не спрашивая у него совета. Контроль над этим уполномоченным принадлежит неоформленному общему разуму, остановить его действия способна только революция, но не законы, ибо подчинен народу он только юридически, фактически же он - безраздельный владыка,

Не находя вокруг себя никаких форм, соответствующих этому идеалу, экономисты ищут их в глубинах Азии. Без преувеличения можно утверждать, что не было такого экономиста, который бы в каком-нибудь из своих сочинений не расточал бы восторженные похвалы Китаю. Спя особенность составляет неотъемлемую часть их книг. А поскольку Китай еще плохо изучен, то о нем высказывается главным образом всякий вздор. Бессмысленное и варварское китайское правительство, которым распоряжается по своему усмотрению горстка европейцев, представляется экономистам совершенной моделью, которую должны копировать все народы мира. Оно является для них тем же, чем позднее для всех французов станет Англия, а затем и Америка. Их трогает и почти восхищает страна, чей властитель, наделенный абсолютной властью, но лишенный предрассудков, один раз в год возделывает землю собственными руками, дабы воздать хвалу пользе земледелия; страна, где все должности приобретаются на основе ученых конкурсов, где религию заменяет философия, а все аристократы являются учеными.

Ошибочно полагать, что разрушительные теории, известные под именем социализма, имеют недавнее происхождение: они возникли одновременно с ранним экономизмом. Тогда как экономисты мечтали об использовании всемогущества государства для изменения формы общества, социалисты в своем воображении овладевали властью, чтобы разрушить самые основы общества.

Прочтите "Кодекс природы" Морелли и рядом со всеми доктринами экономистов о всемогуществе государства и безграничности его прав вы найдете многие из политических теорий, наводящих в последнее время страх на Францию и считающихся плодом современности: общность имущества, право на труд, абсолютное равенство, единообразие во всем, механическая правильность всех действий индивидов, тирания регламентаций и полное поглощение личности граждан общественным целым. ( стр.131)

"Ничто в обществе не должно составлять предмета особой личной собственности", - гласит статья 1 "Кодекса". "Собственность Отвратительна, и тот, кто попытается ее восстановить, подлежит пожизненному заключению как буйнопомешанный и враг человечества. Каждый гражданин будет кормиться, содержаться и заниматься профессией за счет общества", - гласит статья 2. "Все продукты производства будут собраны в общих магазинах и затем распределены всем гражданам, дабы служить их жизненным потребностям. Города будут строиться по одному плану, и все здания, используемые частными лицами, будут одинаковы. По достижении пятилетнего возраста все дети будут изыматься из семей для получения общего, одинакового для всех воспитания за счет государства". Кажется, что эта книга написана вчера, но ей уже сто лет - она вышла в свет в 1755 г., в тот же год, когда Кенэ основал свою школу. Сей факт является лишним доказательством того, что экономизм и социализм взращены на одной и той же почве, они относятся друг к другу как культурный плод к дичку. Из всех людей той эпохи экономисты представляются наименее чуждыми нашему времени. Их пристрастие к равенству выражено настолько явно, а любовь к свободе - так смутно, что по ошибке их можно принять за наших современников. Читая речи и сочинения людей, творивших Революцию, я вдруг ощущаю себя перенесенным в совершенно незнакомое мне общество. Но когда я листаю труды экономистов, мне кажется, что я жил с этими людьми и беседовал с ними.