История крестовых походов в документах и материалах

Далее рассказчик сообщает, будто иконийский султан тоже обратился к крестоносцам с просьбой помочь и ему отвоевать его владения у брата, но бароны отклонили его просьбу.

Когда они вышли из своего совета, то ответили султану, что не могут сделать то, что он просит, ибо им еще нужно получить полагающееся по условиям договоренности от императоров, и было бы опасно оставлять столь великий город как Константинополь в том положении, в котором он находится...

Robert de Clari. Op. cit., p. 41—54.

Из «Истории завоевания Константинополя» Гунтера Пэрисского

X. ...Войско [крестоносцев] было далеко не в радостном настроении, ибо, ввязавшись в чужие дела [568], подверглось большому риску. Надобно верить, что бог определил быть тому, чтобы этот город [569], который вследствие своей обширности и могущества уже давно отложился от римского престола, лишь доблестью наших и их неожиданной победой был возвращен к церковному единству... [570].

Автор говорит далее о крайне затруднительном положении, в которое попали воины Христовы.

[С одной стороны], находясь в непосредственной близости от города, они не чувствовали себя в достаточной безопасности перед лицом бесчисленного и враждебного [им] народа греков; [с другой] — они не могли, не подвергаясь превратностям, да и то лишь с огромными усилиями, уйти отсюда, так как у греков было множество кораблей, на которых они замышляли в случае бегства [крестоносцев] преследовать их или вовсе истребить в сражении.

Вот почему случилось, — а такое обычно бывает редко, — что наши вознамерились осадить тот самый город, из-под которого не осмеливались бежать.

Сославшись в объяснение этой ситуации на «тайные предначертания божьи», автор в начале следующей главы возвращается к недавним событиям и раскрывает обстоятельства, поставившие крестоносцев в столь трудные условия; хронист напоминает о том, что они решили оказать содействие в восстановлении царевича Алексея.

XI. ...[Крестоносцы] руководствовались различными мотивами, [исходили] как из уважения к королю Филиппу, который очень просил наших за Алексея, так и из того, что им казалось благочестивым делом восстановить на престоле, коль скоро это представляется возможным, законного, жестоко низвергнутого [с него] наследника царства, а также уступая просьбам и обещаниям молодого человека, который, будучи восстановлен на престоле, смог бы оказать большую поддержку всем пилигримам — и ныне, и потом. К этому добавилось и еще одно [обстоятельство]: они знали, что Константинополь был для святой римской церкви мятежным и ненавистным городом, и не думали, что его покорение нашими явилось бы очень уж неугодным верховному понтифику или даже [самому] богу. В особенности же к этому побуждали [крестоносцев] венецианцы, чьим флотом они пользовались для плавания, — [венецианцы действовали так] отчасти в надежде получить обещанные деньги, до которых народ этот весьма жаден, отчасти — потому, что город этот, сильный множеством кораблей, притязал на главенство и господство во всем этом море. Из-за стечения всех этих и, вероятно, иных обстоятельств получилось так, что все единодушно согласились принять сторону молодого человека [571] и обещали ему свою помощь.

Была, однако, как мы верим, и другая причина, намного более древняя [по происхождению] и важная [чем все эти], а именно — совет благости господа, который намеревался таким образом унизить этот народ, преисполнившийся гордыней из-за своего богатства, и привести [его] к миру и согласию со святой вселенской церковью. Казалось соответствующим [предначертаниям божьим], чтобы народ этот, который нельзя было исправить иным способом, был бы наказан смертью немногих и потерей мирских благ, коими он владел в изобилии, и чтобы народ пилигримов обогатился добычей, [взятой] у гордецов, а вся [их] земля перешла бы в наше владение, и чтобы западная церковь украсилась священными реликвиями, которые присвоили себе недостойные [греки], и вечно радовалась бы им. Особенно важно еще и то, что этот часто упоминаемый [нами] город, который всегда был вероломен [по отношению] к пилигримам, поменяв, наконец, соизволением божьим, своих жителей, пребудет верным и единодушным [единоверным] и сможет оказывать нам тем более постоянную помощь в одолении варваров, в завоевании Святой земли и овладению ею, что находится в большой близости к ней...

Конец XI и большую часть гл. XII Гунтер посвящает рассуждениям о божественных истоках уклонения крестоносцев с пути, завершая эти рассуждения следующими словами:

XII. ...Надобно, следовательно, верить, что это по неодолимому божественному предначертанию случилось так, что наше войско, которое тотчас после взятия Задара поспешало двинуться в Александрию, изменив своему намерению, объявило войну этому большому городу [572] и, направив флотилию, вражески вторглось в его пределы, разбило свой лагерь неподалеку от его стен и расположилось там, изготовясь к бою.

В завершение гл. XII хронист кратко рассказывает о штурме византийской столицы и бегстве Алексея III, а в начале гл. XIII пишет о возведении на престол молодого Алексея, умалчивая при этом о восстановлении его отца Исаака II.

XIII. ...Он распорядился благослонно и щедро выплатить нашим князьям половину обещанных денег в надежде, что [и] оставшуюся [половину] сумеет отдать в кратчайшее время. Несколько дней наши оставались в этом городе и с умеренностью оказывали услуги как новому царю, так и самим горожанам, остерегаясь в особенности быть кому-нибудь обременительными гостями.

Однако так как город, несмотря на свои огромные размеры, не мог вместить такого множества людей и коней, и к тому же — людей, принадлежавших к двум народам, столь различным по языку и обычаям, [да к тому же] не испытывавшим взаимного доверия друг к другу, то ими [крестоносцами] сочтено было за благо оставить город, удалиться на широкую равнину близ него [573], разбить здесь лагерь и спокойно ожидать исполнения царских обещаний.

Guntheri Parisiensis. Op. cit., p. 83—89.

Из хроники Суассонского Анонима «О Земле Иерусалимской и каким образом доставлены были в эту церковь реликвии из города Константинополя»

...В год от воплощения Слова [574] одна тысяча двести второй по внушению святого духа господин епископ Нивелон Суассонский, Балдуин, граф Фландрский, Людовик Шартрский, Гарнье, епископ Труасский, и многие другие знатные [люди], с огромным множеством народа, вняв проповеди господина Фулько, превосходного священника из города, называемого Нейи, что в Парижском диоцезе [575], предприняли поход на Иерусалим.

Когда они прибыли в Венецию, венецианцы потребовали от них больших денег, и многих расходов, и награды за свои корабли. И они, находясь почти три месяца на острове св. Николая, не могли ни сесть на корабли, ни уйти назад. Поэтому, израсходовав почти все свое добро, наши были принуждены переплыть с венецианцами [море] и выступить против жителей Задара, которые враждебны венецианцам. Там они повстречали некоего сына императора константинопольского по имени Алексей, который, бежав из царственного города от своего дяди, заключившего его отца-императора в темницу и лишившего его света обоих глаз, скрывался в тех краях. [Алексей], увидев множество наших, униженно просил у них помощи, обещая и всячески подтверждая [обещания], что если они восстановят его в вечной, империи [576], он, выдав им еще раньше достаточную помощь [деньгами], собственной персоной и на собственные средства, которых достанет и его [людям], и нашим, отправится в иерусалимский поход и будет воевать три года. Заключив это соглашение, наши двинулись на Константинополь. Достигнув его спустя немного дней, они силой вступили в царственный город, то есть в Константинополь, вознесли упомянутого Алексея на отчий престол и, принятые по [общему] согласию всеми греками, заставили бежать названного дядю [Алексея]. Некоторое время он милостиво обращался с нашими и многими дарами выражал им свое почтение, затем, однако, вняв совету своего отца, лишенного света обоих глаз, и [прочих] греков, отказался от иерусалимского похода, который обещал и подтверждал [обещание] клятвой. По этой причине наши, изгнанные из царственного города, оказались между городом и морем, днем и ночью смертельно угрожаемые греками.