Океан и кораблик

Мы ходили по необсохшей пустынной палубе и говорили о будущем. Кроме вахтенных, никого не было: все еще праздновали открытие научной станции. Дул резкий ветер.

Иннокентий привлек меня к себе.

- Марфенька, дай слово, что не будешь ревновать меня ни к кому. Пойми и запомни: я люблю тебя, только тебя, и это навсегда. Мне горько, что я не искал тебя, не дожидался. Нашел все же... И мне хотелось бы принести тебе радость. Радость, а не страдания, не досаду. Обещаешь никогда не сомневаться во мне?

...Сотрудники научной станции Мун собрались на палубе в ожидании, когда нам подадут вельбот. С нами грустно стояли покидающие нас Ича Амрувье, Мартин Калве, Шурыга, Цыганов. Иннокентий и я сидели, держась за руки, настолько угнетенные предстоящей разлукой, что не в силах были уже говорить. Санди и Лизонька стояли возле Барабаша, но и у них разговор не вязался.

- Вельбот спустили,- сказал подошедший боцман. И началось тягостное прощание.

Иннокентий помог мне спуститься в качающийся вельбот. Я смотрела, смотрела не отрываясь в его потемневшие синие глаза, искаженное горем лицо, дрожащие губы и наконец поняла, поверила: он меня любит. А лицо его уже уплывало, качаясь вверх и назад, все дальше и дальше.

И пока я могла видеть это прекрасное даже в смятении лицо, ни одна слезинка не посмела затуманить мое зрение. Мне хотелось плакать, кричать, но я зажала себе рукой рот.

Кричали и плакали чайки, шумел океан. Был день равноденствия. Мы стояли тесной кучкой на скалистом обрыве острова Мун и смотрели вслед уходящему кораблю.

Грустные прощальные гудки, разноцветные ракеты в нашу честь с капитанского мостика. И вот уже слышим только крики птиц. "Дельфин" скрылся за туманным горизонтом. Плохая видимость сегодня. Буруны с грохотом разбивались о скалы, и остров окружала белоснежная пена, холодная водяная пыль.

Все замерзли, устали, немножко пали духом. Мы остались одни - несколько человек. Уже не было с нами нашего капитана, штурмана, старшего механика, начальника экспедиции. Совсем одни на безлюдном острове. А со мной не было моего Иннокентия. Мы пошли на скованную камнем и бетоном "Ассоль", ставшую нашим домом на суше.

Меня вели под руки дядя и Миэль, потому что, странное дело, ноги мои то и дело подламывались, будто они были из картона. И мне не подняться бы на палубу "Ассоль", если б Харитон и Миша не втащили меня, словно куль. А потом я сразу очутилась на своей койке и Миэль раздевала меня, укрывала одеялом. Гладила по нечесаным волосам, что-то приговаривая и прерывисто вздыхая. Добрая и ласковая она, Миэль. Потом зашел дядя и, покачав седой головой, заставил меня выпить какое-то лекарство. Как будто существует лекарство от любви и от горя.

...На острове Мун весна. Всюду пробивается зеленая сочная трава, даже из расщелин в мраморе. Кустарники покрылись светло-зелеными листьями. Распустились почки на японской березе. И день ото дня зеленое становится ярче и радостнее.

Шлюпка чуть покачивается в спокойной синей бухте, но за полосой бурунов вода кипит и бушует. В шлюпке загоревший и помолодевший Барабаш, возмужавший, по-прежнему близорукий Яша Протасов в очках, Харитон с ружьем и я в летнем платье и без обычного ожерелья из опалов (боюсь, вдруг упадет в воду, и оставляю в каюте).

Идет береговое исследование течения. Обычно направление и скорость течения измеряет Яша, приспособив для этой цели поплавки из пенопласта. Либо замеряет течение с помощью окрашивания воды флуоресцеином. Со шлюпки раствор быстро выливают в воду и засекают это место теодолитами, а затем наблюдают за движением расплывающегося пятна окрашенной воды. Наблюдают или со скалы, или с движущейся за пятном шлюпки.

Но попробуй понаблюдать за течением в полосе береговых бурунов и дальше.

Не будь с нами Харитона, не представляю, что бы мы делали.

Харитон берет у Яши бутылку, наполовину заполненную раствором флуоресцеина (чтоб не потонула), и закидывает ее за буруны. После чего преспокойно прицеливается (он же таежный охотник и бра... впрочем, это неважно) из ружья, заряженного крупной дробью, и стреляет в бутылку.

Попадает он всегда с первого раза, и, пожалуйста, наблюдай, фиксируй хоть десятью теодолитами (хватает двух).

Я не выдерживаю и аплодирую. Харитон ухмыляется. Яша от волнения снимает очки, протирает их и, вздохнув от полноты жизни, снова надевает.

- Добре, сынку! - кивает головой довольный Барабаш. Он уже наполнил свои склянки образцами воды.

Я вынимаю ручной анемометр и определяю скорость и направление ветра.

Сегодня мы ждем из Владивостока самолет. Летчик Марк Лосев (он бывает у нас регулярно) привезет письма, продукты, всяческие циркуляры, парочку новых приборов и... одного озорного мальчишку, который нахватал столько двоек, что чуть не остался на второй год. В пятый класс Костик уже не будет ходить в Бакланскую школу, мы сами будем учить его. Учителей хватит по всем предметам. (Ученик один, учителей семеро. Седьмой - Харитон - по труду.)

Перед обедом все потянулись к взлетной полосе.

Миэль отвела меня в сторону. Щеки ее красны, как помидор, глаза совсем округлились - две темные вишни. Ей необходимо срочно посоветоваться. Миэль не только спрашивает советов, но, как это ни странно, и следует им. Мы отошли за темную пихту и сели на землю.

- Марфенька, мне сделали предложение сразу двое... Сроду не угадаешь...

- Валерка и... подожди... кто?

- Угадай.

- Кто же?

Миэль заливается смехом.

- Гидролог Протасов! Что же мне делать... За кого?

- Что за кого?

- За кого выходить?

- Как тебе не совестно, Миэль?

- Почему... совестно?

- Ты же никого из них не любишь. Для чего же выходить замуж? Боишься женихов упустить...

- Так они сами...

- Миэль, голубушка! Тебе бы не о замужестве думать, а об учебе. Ведь у тебя всего-то восемь классов. Теперь такое время, что надо учиться и учиться всю жизнь...

- Всю жизнь?! - ужаснулась Миэль. Лицо ее явно вытянулось.

- Мы поможем тебе сдать за десятилетку. А ты за этот год найди свое призвание - ив институт. Поняла? Кем бы ты хотела быть?

- Но я уже есть! Я - кок. И я хочу быть коком. Небось без еды никто не обойдется, будь хоть академик! Это и есть мое призвание - кормить людей. Чем оно плохое?