История русской армии. Том второй

Известие о случившемся дошло до генерала Дебельна почти одновременно с донесением о наступлении русских, которые находились в пяти-шести переходах от Аланда. Чтобы отвратить неминуемую опасность от столицы, которая при царящей в стране сумятице легко могла быть захвачена, Дебельн послал парламентера. Багратион расценил это как уловку и приказал ускорить наступление; но при его колонне были Аракчеев и главнокомандующий Кнорринг, которые приостановили движение через Аландсгаф и вступили в переговоры. Только Кульнев, шедший впереди всех и четверо суток не сходивший со льда, пересек пролив и захватил Грисслехамн (100 верст от Стокгольма), что вызвало большой переполох в столице; но для успеха переговоров его оттянули обратно на Аланд.

Распоряжение это коснулось не только Кульнева, но и двух других колонн.

У Барклая-де-Толли в Вазе вместо намеченных 10 тысяч собралось всего до 5000, из них для экспедиции через Кваркен назначено было 3500 человек с восьмью орудиями; остальным поручалось обеспечение тыла. Кваркенский пролив имеет в ширину 100 верст, но прибрежные шхеры суживают ледяное поле до 60 верст: ночевка на льду была все-таки неизбежной. Опасность перехода заключалась прежде всего в непрочности льда: вследствие постоянных юго-западных ветров лед в Кваркене взламывается несколько раз за зиму, а образовавшиеся трещины и полыньи не видны под снегом. Кроме того, вместо ровной ледяной поверхности здесь под ногами нечто вроде груды кусков колотого сахара, с острыми, режущими краями.

Из данных предварительной разведки Барклай знал, что у противника войск в Умео немного. Разделив свои силы, он к 6 марта сосредоточил их на островах близ Вазы; полусотня пехотинцев Киселева, посаженных в сани, послана была вперед захватить близлежащие шведские острова и выяснить силы и расположение противника на берегу. Войска колонны снабдили 10-дневным запасом сухарей и 7-дневным фуража. Обозы составляли только патронные ящики на полозьях и сани для отвоза раненых.

8 марта, в 5 часов утра, начался незабвенный в истории переход. Погода, к счастью, благоприятствовала: мороз не превышал 15 градусов. Движение по изборожденной поверхности льда было весьма медленным; приходилось делать частые короткие перерывы; несмотря на это, люди падали от изнурения. Особенно страдали лошади, рассекавшие ноги о края льдин: артиллерию пришлось даже оставить на полпути под прикрытием.

К 6 часам вечера, после 12-часового марша, удалось пройти более 40 верст и занять пустынные островки. Колонна Барклая, передохнув только до полуночи, ранним утром уже достигла устья реки Умео. Последние переход шли по колено в снегу, и, как доносил Барклай, «понесенные в сем переходе труды единственно русскому преодолеть только можно».

Захваченный в Умео врасплох шведский отряд (около 1000 человек) вошел в переговоры и обязался сдать Умео и всю Вестро-Ботнию до реки Эре, со всеми запасами продовольствия. 10 марта Барклай торжественно вступил в Умео, но уже 12-го пришло приказание Кнорринга отойти обратно в Вазу, что и исполнено 15 марта, причем возвращено шведам все у них захваченное.

Понесенные войсками Барклая тяжкие труды не пропали даром: они отразились на событиях, свершившихся на севере. Шведские войска были разбросаны там на широких квартирах между Торнео и Питео. К концу февраля граф Шувалов стянул к Кеми около 4000 человек. Как только прекращено было перемирие, шведы начали стягиваться медленно к Калликсе, в 70 верстах от Торнео, где стоял их небольшой авангард. Последний спешно отступил перед Шуваловым, бросив более 200 больных, часть оружия и продовольствие. Усиленными переходами (от 30 до 50 верст) наступал двумя колоннами Швалов, причем левая (генерал-майора Алексеева) шла прямо по льду, обходя правый фланг неприятеля. Мороз был 30 градусов: у солдат коченели руки — они не могли стрелять. В 18 верстах, не доходя Калликса, шведский арьергард был настигнут, и Шувалов предложил капитулировать. Предложение было отвергнуто, и мы продолжали атаку; но весть о занятии Умео заставила Гриппенберга сложить оружие.

У Калликса сдалось до 7000 шведов, из них 1600 больных; орудий взято 22, знамен 12. Это единственный серьезный успех зимней кампании. Шведы на мир не пошли, как только мы сдержали обещание, и отошли назад в Финляндию. Не воспользовавшись исключительно благоприятной обстановкой внутренней смуты в государстве для захвата столицы, мы вынуждены были продолжать войну и нести новые жертвы, чтобы добиться мира на необходимых для нас условиях.

Весенняя кампания 1809 г. начата была наступлением графа Шувалова; 26 апреля он уже достиг Питео, а 2 мая был в 10 верстах от Шелефтё, где находился шведский продовольственный магазин под прикрытием отряда около 1000 человек. Шувалов держался прежнего плана: одной колонной наступал с фронта берегом, а Алексеева послал по державшемуся еще у берегов льду в обход. Это изумительно смелое движение Алексеева по слабой ледяной поверхности решило дело: шведы капитулировали, окруженные с двух сторон. Это было 3 мая, а 5-го, через два дня, залив очистился совершенно.

Новый шведский главнокомандующий граф Вреде, узнав об исходе столкновения у Шелефтё, послал на север Дебельна, которому поручил, не вовлекаясь в бой с противником, выиграть время, чтобы отойти от северной части Вестро-Ботнии и вывезти оттуда все продовольствие. Несмотря на трудность этой задачи, Дебельн справился с ней, пустив в ход ту же уловку, к которой прибегнул только что, на Аланде: он предложил Шувалову, ввиду несомненной близости мира и назначения уже даты переговоров, заключить до 20 мая перемирие. Шувалов поддался и приостановил наступление. Между тем, пока наш главнокомандующий готовил письменный ответ на предложение Дебельна, в Умео втайне и спешно шла погрузка шведских кораблей, которые и вывезли 17 мая на 300 тысяч рискдалеров имущества.

Шувалов был замещен Алексеевым, который, получив приказание энергично наступать, продвинулся к южной границе Вестро-Ботнии и прочно занял побережье.

У нас возникли трудности с продовольствием: местных средств не имелось, а все запасы были увезены фон Дебельном; подвоз морем был рискован — в Ботническом заливе господствовали шведы, — а сухопутьем через Торнео — длителен и дорогостоящ.

В двадцатых числах июня небольшая шведская эскадра (из трех судов) появилась в Ботническом заливе и сильно нас обеспокоила. Несмотря на все настояния главнокомандующего (Кнорринга сменил в этой должности Барклай-де-Толли), постройка морских плавсредств шла чрезвычайно медленно; единственное крупное судно, присланное в Вазу, было разбито в бою шведами в Кваркене. В результате неприятель окончательно пресек нам морские сообщения с Вестро-Ботнией; в тылу у Алексеева начались народные волнения. Трудность положения побудила Алексеева ходатайствовать о дозволении отойти на север, ближе к своим магазинам, в чем ему было категорически отказано.

Тем временем шведы, желая хоть частным успехом воздействовать на ход предстоящих мирных переговоров, двинули вперед 3-тысячный отряд Сандельса в целях внезапного нападения на русские войска близ Умео. Но Сандельс, перейдя р. Эре, остановился и здесь сам был атакован Алексеевым, который узнал от местных жителей о замыслах шведов.

25 июня у Гернефорса мы внезапно атаковали Сандельса и заставили в беспорядке отступить, с потерей обозов и даже собственного багажа. Шведы опять запросили перемирия; мы ставили непременным условием свободное пользование морем к северу от линии Умео — Ваза для подвоза продовольствия. После получения согласия перемирие было подписано графом Каменским, поставленным во главе Вестро-Ботнийского корпуса.

Для достижения более выгодных результатов необходимо было иметь в Ботническом заливе достаточно сильный флот. Но в данное время, даже при условии готовности наших морских сил, это было невозможно, так как в Финском заливе водворилась сильная английская эскадра.

Положение Каменского было трудным: нехватка продовольствия стала крайне ощутимой. А между тем переговоры в Фридрихсгаме осложнились, и шведы не приняли наших условий перемирия, ибо у них возник новый замысел добиться менее тяжелого исхода войны.