Последние годы Сталина. Эпоха возрождения

Трудное положение деревни зависело не только от нехватки рабочих рук, но и тяжелых погодных условий. В результате засухи и нехватки рабочей силы в 1946 году погибли или остались неубранными зерновые на 2 млн. гектаров.

Профессор В. Сироткин, изображая сострадание, по этому поводу пишет, что «при этом колхозницам категорически запрещалось собирать колоски…». Эта кочующая по антисталинским публикациям забота либералов о «пяти колосках», за кражу которых в Советском Союзе якобы судили колхозников, могла бы умилить. Если бы она свидетельствовала только об ограниченной интеллектуальной способности людей умственного труда.

Впрочем, может быть, некоторые «аналитики», берущиеся рассуждать об исторических событиях, в самом деле не видят дальше собственного носа?

Конечно, профессор МГИМО сочиняет чушь. Неужели не ясно, что уголовные законы, принимаемые правительством, как до войны, так и после нее, не носили такой ублюдочной логики, которую им пытаются приписать «борцы за права» отдельного колхозника.

Одно из подобных постановлений — «О мерах по обеспечению сохранности хлеба, недопущению его разбазаривания, хищения, порчи» было принято ЦК ВКП(б) и Совмином СССР 27 июля 1946 года.

Следует заметить, что положение деревни послевоенных лет было значительно тяжелее, чем об этом можно судить, сидя за писательским столом. А меры, принимаемые руководством страны для обеспечения населения продовольствием, были решительнее и жестче абстрактных фантазий.

19 сентября 1946 года Совет министров СССР и ЦК ВКП(б) приняли еще одно особое постановление: «О мерах по ликвидации нарушений Устава сельскохозяйственной артели в колхозах». В нем на основании проведенных по ряду областей проверок Совмин и ЦК партии указывали на наличие серьезных нарушений колхозного Устава.

«Эти нарушения, — говорилось в постановлении, — выражаются в неправильном расходовании трудодней, расхищении общественных земель колхозов, в растаскивании колхозной собственности, злоупотреблениях со стороны районных и других партийно-советских работников, нарушении демократических основ управления делами сельскохозяйственной артели — выборности правлений и председателей колхозов, их подотчетности перед собраниями колхозников».

В числе первостепенного нарушения постановление указывало на раздувание в колхозах штатов управленческого и обслуживающего персонала, что вызывало чрезмерно высокие затраты на административно-управленческие расходы.

В постановлении констатировалось: «Неправильное использование труда вследствие ничем не обоснованного, чрезмерного расширения штатов административного и управленческого персонала привело во многих колхозах к нехватке трудоспособных колхозников для работы в поле и на фермах. В то время как на обслуживающих должностях оказалось много людей, ничего не делающих и получающих оплату более высокую, чем на производственных работах.

На ненужных и надуманных должностях в колхозах нередко укрываются рвачи и дармоеды, уклоняющиеся от производственной работы, проедающие накопления колхозов и живущие за счет труда тех колхозников, которые работают в поле или ухаживают за скотом».

Говоря иначе, вследствие злоупотреблений в расчетах и «приятельских отношений» одна часть колхозников «недополучала по причитающимся им трудодням натуру и деньги», а другая часть получала больше, «чем им причиталось по заработанным трудодням».

Кстати, поясним и то, что пресловутый трудодень, который не очень грамотные колхозники и слишком «грамотные» историки презрительно называли «палочками», в действительности представлял собой особую форму повременной оплаты труда. В отличие от сдельной оплаты на промышленных предприятиях, где учитывалось технологическое время на изготовление каждой детали, «трудодень» брался в расчет за единицу рабочего времени.

Чтобы не оставалось никаких кривотолков и недоговоренностей, разжуем для несведущих еще одну истину. В современных «западных» странах уже давным-давно подавляющее большинство работающих получает оплату за трудодень — за «палочку»! Точнее, за «трудочас», поскольку здесь действует почасовой учет рабочего времени. Поэтому все язвительные филиппики в адрес «трудодня-палочки» не более чем глупость людей, до сих пор так и не понявших, что хлебные булки на деревьях не растут.

Наряду с отмеченными недостатками постановление указывало, что во многих колхозах за счет трудодней колхозников содержались лица, «не работающие в колхозе и не имеющие никакого отношения к колхозному производству». В их числе назывались: дежурные, сторожа и курьеры сельсоветов, начальники пожарных дружин, различного рода внештатные работники сельсоветов и районных организаций.

Кроме того, зачастую за счет трудодней в колхозах содержались парикмахеры, сапожники, портные и другие работники, обслуживающие личные нужды колхозников. Широкое место занимала также вредная практика начисления трудодней за работы, выполняемые для различных сельских и районных организаций и учреждений (строительство и ремонт помещений, заготовка дров и стройматериалов, погрузочные работы и т. п.).

Конечно, такие факты, отражавшие нарушения финансовой дисциплины, не только вредили заинтересованности колхозников в труде, но и снижали их заработки.

Еще одним нарушением Устава сельхозартели стало расхищение общественных земель. Оно шло «по линии увеличения приусадебных участков колхозников путем самовольных захватов или незаконных прирезок со стороны правлений и председателей колхозов в целях раздувания личного хозяйства в ущерб общественному.

Постановление указывало: «Расхищение общественных земель идет также по линии незаконного отвода местными советскими и земельными органами, а то и самочинного захвата общественных земель колхозов всякими организациями и лицами под видом создания на колхозных землях всякого рода подсобных хозяйств и индивидуальных огородов рабочих и служащих».

Такой самозахват общественных земель при попустительстве и приятельском покровительстве председателей и правлений колхозов использовался «в целях спекуляции и личной наживы».

Фактически это воспроизводило ситуацию, подобную групповщине в журнале «Звезда», где «писатели», присосавшиеся «по приятельским отношениям» к издательской кормушке, получали преимущественное право на публикацию своих произведений.

Впрочем, своим положением пользовались не только колхозники и писатели. Авторы постановления указывали на факты злоупотреблений, выражающихся в растаскивании колхозной собственности, со стороны районных и партийно-советских работников.

В постановлении отмечалось: «Растаскивание колхозного имущества происходит в виде взятия у колхозов бесплатно или за низкую плату колхозного скота, зерна, семян, кормов, мяса, молока, масла, меда, овощей, фруктов и т. п.

Некоторые советско-партийные и земельные районные работники вместо того, чтобы строго охранять общественную собственность как основу колхозного строя, грубо нарушают советские законы. И, злоупотребляя своим служебным положением, незаконно распоряжаются имуществом, натуральными и денежными доходами колхозов, принуждая правления и председателей колхозов выдавать им бесплатно или за низкую цену имущество, скот и продукты, принадлежащие колхозам».

Легко понять, что такие факты произвола со стороны ответственных руководителей, без стыда залезавших «в имущество колхозов, как в свой собственный карман», разлагали руководящие кадры колхозов, толкая их на беззакония.

Но особое внимание Совет министров Союза ССР и Центральный Комитет ВКП(б) обращали на нарушения «демократических основ управления колхозами».

«Эти нарушения, — подчеркивалось в постановлении, — выражаются в том, что во многих колхозах перестали собирать общие собрания колхозников, и, таким образом, колхозники оказались устраненными от участия в делах колхоза.

И фактически все дела сельскохозяйственной артели, в том числе распределение доходов, хозяйственные планы, распоряжение всеми материальными средствами, решаются только правлением или председателем колхоза, правление же колхоза и председатель не отчитываются перед общим собранием колхозников о своей деятельности.