Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья
Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья читать книгу онлайн
В истории России дороги всегда были чем-то большим, нежели простая линия между двумя пунктами на карте. А потому и бездорожье — одна из двух главных бед нашей действительности — воспринималось и воспринимается особенно болезненно. («В России нет дорог — только направления», — острили по этому поводу иностранцы.) Вся наша история — это история бесконечных передвижений по громадным пространствам Евразии — порой вынужденных, порой добровольных, — и не столь важно, путешествуем ли мы по бездорожью жизни или по гладкому асфальту шоссе. «Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья» (а какая эпоха в России может быть названа иначе?) — это, по сути, книга о познании нами собственной страны и собственной истории — ибо иного способа познать страну, кроме как вдоволь поездить по ней, не существует. И не случайно книгу эту написал историк — один из лучших специалистов по истории средневековой Руси, автор многих книг, человек, вдоль и поперек исколесивший Россию. Две эпохи, выбранные им в рамках книги, — эпоха Николая I, когда зародился и расцвел жанр «дорожной» прозы, и наше время, — во многом схожи. Духовное «бездорожье», утрата ценностных ориентиров одинаково характерны и для второй четверти XIX века, и для наших дней. А потому и тогда, и сейчас, путешествуя — в кибитке ли, в тарантасе или за рулем собственного автомобиля, — мы пытаемся отыскать ту единственную дорогу, на которую когда-то звал русского человека Гоголь, заклинавший его «проехаться по России». А о том, как «ехалось» и ездится по вечным ухабам русских дорог, что сопровождало и сопровождает путешественника во все времена, без чего он не может обойтись, а что проклинал и проклинает по сей день, — и рассказывается в книге.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Воспитанник духовной семинарии, Сталин выступил в роли «земного бога». Он понял, о чем мечтает русский крестьянин — истинный заказчик грандиозного проекта Земного рая.
Бесконечные споры о достоинствах и пороках Сталина удивительно напоминают индийскую сказку о трех слепых, которые решили выяснить, на кого похож слон. Один взял слона за хобот и сказал: «Слон похож на питона…» Другой обхватил слона за ногу и воскликнул: «Слон похож на дерево!» Третий потянул слона за хвост и определил: «Слон похож на змею…»
Сталин отличался необычайно тонким политическим чутьем. В этом — источник его триумфов, его побед над политическими противниками. Он раньше всех почувствовал неизбежность возникновения нового правящего класса, который позднее назовут номенклатурой. Создатель и вождь номенклатуры, он был поднят ею к вершинам власти.
Сталин первым понял, что консолидация и структуризация общества, необходимые в условиях надвигавшейся Второй мировой войны, возможны только на путях возрождения монархических инстинктов русского крестьянства. Политический антагонист Сталина кадет и эмигрант Павел Милюков, внимательно следивший за ходом дел в России, в 1939 году говорил: «Сталин является гениальным политиком, поскольку он почувствовал одну важнейшую вещь для любого политика: он вернул Россию в русло традиционного общества» (69, 463).
Но что такое в данном случае «традиционное общество»? Это основанное на патриархальных представлениях и неискоренимом фатализме крестьянства русское самодержавие.
Всякое историческое явление эволюционирует. Свирепое самодержавие Ивана Грозного со временем подобрело. Начался процесс самоограничения верховной власти. Правительство и правящий класс европеизировались гораздо быстрее, чем население страны. Возникшая в эпоху «великих реформ» либеральная интеллигенция оказывала смягчающее влияние на внутреннюю политику правительства. Вынужденное двуличие и «двуязычие» верховной власти вызывали возмущение народных масс. В экстремальной ситуации Первой мировой войны власть не сумела сохранить контроль над обществом и армией.
Захватившие власть большевики неизбежно должны были в новом облачении восстановить самодержавие, укрепив его новой религией коммунизма и слегка закамуфлировав атрибутами европейской политической системы. Они учились на ошибках якобинцев, парижских коммунаров и последних Романовых. Так возникла советская (сталинская) система, застывшую форму которой называют «тоталитарным режимом».
Эта система позволила России добиться многого на сцене мировой истории. (Вопрос о цене этих достижений и целесообразности уплаты этой цены в данном случае выносится за скобки.) Однако, как и любая политическая система, она имела ограниченный ресурс. Созданная из столь разнородных элементов как немецкий марксизм и общинный коллективизм, азиатское презрение к личности и американский энтузиазм великого эксперимента, новейшие военные технологии и российская безответственность, система была эклектична по самой своей природе. Ее «ахиллесовой пятой» (как и у любой абсолютной монархии) была личность государя, его деловые и человеческие качества. Но еще более, чем бездарность правителя, советскую систему обрекал на гибель эгоизм правящего класса, его инстинктивное стремление укрепить свое господство, соединив власть кресла с властью денег. Запретный плод собственности манил советскую знать вопреки всем проклятиям и запретам «верных ленинцев».
Не обошлось и без скрытого вмешательства извне. Внимательно наблюдая за тем, что происходит в Советском Союзе, его геополитические соперники способствовали развитию деструктивных процессов.
Чрезвычайные обстоятельства, угрожавшие самому существованию России как государства (Вторая мировая война и последовавшая за ней холодная война), продлили существование советской системы с ее огромными мобилизационными возможностями. Однако состояние осажденного лагеря не могло продолжаться вечно. Не найдя в себе сил для обновления и приспособления к новым историческим реалиям, советская система в одночасье рухнула, похоронив под своими развалинами и созданную трудом и подвигом многих поколений Российскую державу. Наследники великих самодержцев занялись дележом уцелевшего имущества…
Все ушло — но все осталось.
«Нет, то, что сделано, сделано навеки, брошено в бесконечность времени и должно, видимое или скрытое от наших глаз, действовать в нем, должно расти как новый, несокрушимый элемент в бесконечности вещей» (75, 245).
Но мы, кажется, увлеклись рассуждениями о еще горячем в нашей памяти недавнем прошлом. А между тем долгая прогулка по ВДНХ не входит в наши планы. Да и приедается быстро всё это кондитерское великолепие, все эти бесконечные елисейско-елисеевские поля. Не забудем, что мы — путники, едущие в Ростов по старой Троицкой дороге. Поэтому впредь будем ограничиваться тем, что прямо связано с дорогой.
Но и тут картина в своем роде уникальная. Огромные дома по сторонам широкого, как Волга, проспекта исполнены тяжелого азиатского величия. В них жили, конечно, не простые люди. Партийные секретари, чиновники из министерств, офицеры с красным околышем, «творческая интеллигенция»…
Отдельная квартира со всеми удобствами в таком доме значила в то время примерно то же, что при старом режиме — особняк на Пречистенке или Воздвиженке. Внимательный читатель Макиавелли, Сталин знал, как строить отношения со своим двором. Кнутом репрессий и пряником привилегий он держал новых «дворян» в узде, гнал в гору «великих свершений».
От прямоты и широты проспекта Мира веет имперским Петербургом. Но всё же это далеко не Петербург. Все дворцы Северной столицы этим гигантам не выше, чем по колено. Впрочем, дело не только в размерах. Дух европейского порядка, витающий над водами Невы, и дух, парящий над болотами Яузы, — лишь очень дальние родственники.
Петербург — слегка обрусевшая Европа. То, что ожидает нас за Крестовской заставой, — отнюдь не Европа. Из узких, как крепостные бойницы, окон сталинских многоэтажек глядит восставший из своих песков древний Вавилон. Цвет этих стен напоминает о пустынях Месопотамии.
Впрочем, Вавилон как символ восточного деспотизма — это общее впечатление. А в деталях, куда ни глянь, царит эклектика, смешение эпох и стилей. Бескрайние фасады увешаны разнообразными архитектурными драпировками. Здесь и глубокий руст со стен палаццо Медичи — Рикарди, и огромные, как козырьки грузинских кепок, флорентийские карнизы, и лепные регалии в духе николаевского ампира…
Древние цари, воспитанные в рамках устойчивых политических и культурных традиций, даже не обладая личным художественным вкусом, могли выступать заказчиками великолепных сооружений. Выходцы из низов, политические нувориши, диктаторы XX века были маргиналами и часто страдали манией величия. Свидетельством тому стали построенные по их заказу сооружения.
Топографический изъян проекта Выставки заключался в том, что ее огромная территория и циклопическая колоннада главного входа оказались в стороне от проспекта Мира. Едва коснувшись наземного вестибюля станции метро «ВДНХ», дорога уходила как бы в никуда — в ростокинские болота и медведковские овраги. Последние каменные гиганты с недоумением остановились на краю болотистой низины, по которой несет свои мелкие воды равнодушная ко всем империям Яуза.
Замысел «дороги царей» остался незавершенным. Застроить весь проспект Мира в стиле сталинского ампира попросту не успели. После кончины Сталина новые правители начали борьбу с «архитектурными излишествами». И вот среди облаченных в тяжелые имперские доспехи исполинов появились здания такого же гигантского роста — но без доспехов. Замешавшись в сталинском строю, они производят довольно странное впечатление. Словно в ряду стоят те же легионеры, но — голые, только что выбравшиеся из реки забвения.
Бесцеремонный Хрущев решил по-своему распорядиться выставочным наследием. В строго размеренное сакральное пространство сталинского храма коммунизма он буквально втиснул новый мемориальный проект, призванный увековечить великие достижения СССР под его скипетром. К этим достижениям за исключением анекдотической кукурузы, унылых пятиэтажек и развеянной степным ветром казахстанской целины можно было отнести только одно — «освоение космоса». Оно-то и стало темой хрущевской инсталляции.
