Обнаженный меч

Главной малике Зубейде хатун должно быть известно, что всех, независимо от их положения и состояния, кто не поклоняется хазрату Али, я не люблю! Того, кто при упоминании имени хазрата Али не превращается в горстку праха, будь это даже малика, ненавижу! Но в этот незабываемый день обручения, день, что сужден мне единожды, желаю делать всем людям добро. Вы были старшей женой моего покойного родителя, халифа Гаруна. Потому не могу не прислушаться к вашим словам. Все Ваши пожелания будут иcполнены..."

Лихой гонец халифа Мамуна не щадил своего белого коня с подрезанным хвостом, гнал его по караванной дороге из Хорасана в Багдад. Видимо, он надеялся получить за добрую весть подарок от главной малики Зубейды хатун, которая все глаза проглядела в ожидании ответа на свое прошение.

XXV

ЖЕМЧУЖНЫЙ ДОЖДЬ НА СВАДЬБЕ

Судьбы женщин подобны каплям вешнего дождя,

ветер заносит их то в раскаленные пустыни,

то на цветущие луга.

Японская пословица

Говорят, второй такой свадьбы во всем халифате не было. Празднество длилось сорок дней и сорок ночей. Проявляя безмерную щедрость, халиф Мамун раздавал гостям необыкновенные подарки. Кому досталась область, кому - город, а кому - село, одному - замечательная певица, другому - искусная танцовщица.

...Шла последняя ночь свадьбы. В наряжальной комнате дворца несколько мастериц убирали Боран хатун, прозванную "черным солнцем". Здесь находилась и мать халифа Мараджиль хатун. От обилия драгоценных камней казалось, что комната пылает. Свечи излучали мягкий свет, от которого свадебное платье Боран хатун выглядело еще роскошней. Вызванные в Хорасан из Багдада певица Гаранфиль и наряжалыцица Ругая трудились не покладая рук. Если бы мать Боран увидела сейчас свою дочь, посчитала бы ее первой в мире красавицей. Ругия расстаралась на славу. В дугообразных бровях и длинных ресницах Боран сверкали жемчужины. О, аллах, как же удалось Ругие расположить редчайшие перлы?! Казалось, халифская невеста с этими жемчугами и родилась.

В наряжальной комнате звучала музыка. Гаранфиль пела, подыгрывая себе на уде:

Твоих очей двойное пламя

запало в грудь мою,

Случаются нередко грозы

осеннею порой,

Быть может, молния живая

запала в грудь мою,

Чтоб возродить очаг погасший,

очаг холодный мой.

Было уже поздно. Свечи словно бы исходили слезами счастья. Размалевывая себе лицо, подобно праздничному яйцу, толстуха-сваха, подбоченясь и похохатывая, вместе с несколькими рабынями кружилась вокруг Боран. Комната наполнилась смехом. На радостях Мараджиль хатун не знала, чем наделить невестку. Она, как и сын, желала прославиться на этой свадьбе своей щедростью. Мараджиль хатун стала доставать из золотой шкатулки пригоршни жемчуга и осыпать ими Боран... Жемчужный дождь изумил всех. Каждая гостья собрала с ковра изрядно жемчуга. Потом свекровь взяла бриллиантовые, яхонтовые, изумрудные украшения и одарила ими тех, кто пришел проводить невесту к жениху.

Если бы этой ночью Абу Муслим увидел город Хорасан, то воскрес. В крепости Сенем102 пылали светильники. Горы и небо вокруг были подобны наряжальной комнате. Над городом кружилось несметное число голубей. Комочки промасленной ваты были привязаны к их лапкам. От каждого взмаха крыльев эти маленькие факелы вспыхивали ярче и в звездном небе образовывался удивительный фейерверк. Затем птицы исчезали за стенами крепости Сенем, утопавшей в огнях.

Как только невеста вступила в комнату жениха, перед которой горели свечи высотой в человеческий рост, Мараджиль хатун подозвала к себе Гаранфиль и Ругию. В безмерной радости она обняла их, поцеловала каждую в лоб и вручила по табличке из сандалового дерева. Это были затейливо украшенные дарственные грамоты, на которых золотая вязь гласила: "Красавица, отныне ты свободна! Хочешь - оставайся во дворце, хочешь - отправляйся к себе на родину. Но день и ночь моли аллаха о счастье моего сына Мамуна".

Ни Гаранфиль, ни Ругия за всю свою жизнь ни разу так не радовались. Обе разрыдались от счастья. Какой же бесценный дар свобода! Гаранфиль, настроив уд, залилась, словно состязаясь с соловьями в халифском саду:

Золотую поклажу верблюда

Я тебе подарить не могу,

Вспоминать и печалиться буду,

Милый облик в душе сберегу.

Мною тоже изведано иго

И немало тяжелых годин,

Но на участь не жалуюсь, ибо

Мне свободу вернул господин.

XXVI

ГОСТЬ НА ОГОНЕК

Человек, который может смело глядеть в будущее, - сильнее всех.

Арабская пословица

Много слышал Джавидан от Шибла и покойного Салмана о необыкновенной храбрости Бабека. Да и сам видел его в деле не-сколько лет назад, возле Баба чинара... Тогда-то восхищенный храбростью Бабека и задумал полководец приблизить юного храбреца к себе. Как-то Джавидан посылал своих людей в Билалабад к Баруменд. Она поклялась пророком Ширвином и великим Ормуз--дом, что более не позволит Бабеку ходить с караванами. Сказала, что она и сама желает, чтобы Бабек постоянно находился при Джа-видане в Баззе. И брата Абдуллу пусть возьмет с собой.

Прошло время, срок настал. Однажды зимней ночью Баруменд услышала конское ржанье у ворот своего дома. Баруменд узнала в позднем госте Джавидана, поспешно спустилась во двор и пригласила его в дом.

Издалека возвращался Джавидан - из города Зенджан. Он ездил туда для покупки оружия. На обратном пути завернул в Билалабад. Разместил своих людей в Доме милости, а сам направился к Баруменд. Не впервые переступал он этот порог. Сколько муган-ского вина было выпито вместе с дорогим другом Абдуллой под этим тутовым деревом посреди двора!.. И рога тура, прибитые к воротам, подарил Абдулле Джавидан.

- Абдулла, сынок, глянь - кто пожаловал к нам! - воскликнула Баруменд. Это - друг твоего отца, Джавидан. Накорми и напои коня дорогого гостя...

В доме стояла ледяная стынь. Мать и сын берегли дрова. Баруменд, растапливая очаг, думала: "Вода возвращается в арык, по которому текла когда-то: ради Абдуллы стучались в наши ворота, а теперь наш порог переступают благодаря Бабеку. Великий Ормузд, да буду я жертвой твоего имени!"

Абдулла накормил и напоил Джавиданова коня. Баруменд развела огонь. В доме потеплело. Дым через отверстие в потолке потянулся высоко в небо. Джавидан, Баруменд и Абдулла уселись возле югня на шерстяном паласе. Баруменд подала гостю скромную пищу. Абдулла молча разглядывал Джавидана. Льдинки в белой бороде Джавидана постепенно таяли.

Седые брови, ястребиный нос, острые глаза запечатлевались в сознании Абдуллы. Гость то приближал к огню свои могучие руки, то наливал из кувшина в глиняную чашку муганского вина и не спеша потягивал его. Абдулла перевел взгляд на лук и стрелы, меч я щит Джавидана. Тавризские искусники изукрасили оружие затейливыми узорами. На круглом щите был изображен лев, а на шлеме дракон с разинутой пастью. Джавидан представлялся Абдулле то легендарным героем, то сказочным дивом.

Никто не нарушал молчания. Баруменд, глядя на Джавидана, вспоминала своего мужа: "Жаль Абдуллу, жаль его! Он был таким же отважным".

Джавидан оглядел дом своего покойного друга. В мешочке, стоящем в углу, оставалось немного чогана - мыльного растения. Поверх сложенной в нише постели лежали пустые шерстяные мешки. При свете очага блестела серебряная лука седла, висящего на опорном столбе. Почти все кувшины, обычно полные муганским вином, пустовали. К стене прислонена связка гранатовых прутьев. Эти священные прутья Баруменд хранила для Бабека. Продолговатый, похожий на дыню камень для шелушения риса и ручная мельница из двух плоских круглых камней размером с небольшое решето не первый год бездействовали. Молотильным камнем, тоже видно, так и не пользовались со дня покупки. Да будет проклята бедность! Бабека в Тавриз погнала нужда. Иначе, кто же покинет родной жров! Уйдя из вожатых караванов, Бабек в поисках заработка отправился в Тавриз: "Мать, подамся в Тавриз, заработаю денег, заново построю наш дом. Потом уйду в Базз".