Меч Христов. Карл I Анжуйский и становление Запада

Ему наследовал его младший брат Балдуин II, в тот момент и-летний мальчик. Только этому латинскому императору было суждено долгое царствование, но и оно не оказалось счастливым. До 1237 года регентом при юном монархе был Жан де Бриенн, видный вельможа-крестоносец, даже носивший благодаря одному из своих браков титул короля Иерусалимского, который, впрочем, был сугубо номинальным. После смерти регента Балдуину де Куртенэ пришлось вести дела самостоятельно. Значительная часть его жизни прошла в поездках по европейским дворам, буквально с протянутой рукой: он безуспешно пытался собрать деньги и найти военную помощь для своей империи, чья территория быстро сокращалась под тройным напором — Никеи, Эпира и Болгарского царства. Несчастный император даже заложил венецианцам святую реликвию — терновый венец Христа, хранившийся в Константинополе. Будучи не в состоянии в срок выкупить его обратно, Балдуин II вынужден был смириться с тем, что реликвия нашла нового владельца — Людовика IX, с радостью украсившего ею специально построенный для этой цели в Париже храм Сент-Шапель. Джон Норвич так описывает дальнейшие мытарства константинопольского императора: «В 1244 году он снова уехал — на этот раз к Фридриху II, потом к Раймунду, графу Тулузскому; он посетил Иннокентия IV в Лионе, Людовика Святого в Париже и даже Генриха III в Лондоне — последний без большой охоты дал Балдуину немного денег. Но, вернувшись обратно в октябре 1248 года, Балдуин столкнулся с такой нуждой, что наконец продал даже свинцовое покрытие с крыши императорского дворца» ^{277}.

Латинская империя понемногу превращалась в призрак, зато Никейская империя крепла. Балдуина II долгое время выручали распри между тремя сильнейшими игроками на балканско-малоазийской сцене — Никеей, Эпиром и Болгарским царством. На руку ему оказалось и монгольское нашествие, отвлекшее малоазийских турок от их агрессивных замыслов. В результате многочисленных войн, заговоров и дипломатических комбинаций к середине 1250-х годов в выигрыше оказалась Никея, чьи границы на Балканах теперь простирались от Черного до Адриатического моря. Иоанн III Ватац, царствовавший в Никее с 1222 года (он приходился зятем Феодору Ласкарису), был, несмотря на проблемы со здоровьем, — он страдал эпилепсией, которая с возрастом усилилась, — решительным и изобретательным правителем. Никифор Григора поет ему дифирамбы: «Соединяя с богатством умственных дарований благородство и твердость характера, он прекрасно вел… дела правления; в короткое время он увеличил и внутреннее благосостояние ромейского царства, и в соответствующей мере военную силу. Он ничего не делал, не обдумав, не оставлял ничего, обдумав; на все у него были своя мера, свое правило и свое время» ^{278}. Однако закат никейской династии оказался неожиданно быстрым: в 1258 году, спустя неполных четыре года после смерти Иоанна Ватаца, скончался его сын и преемник Феодор II. Ему наследовал восьмилетний ребенок — Иоанн IV, за троном которого возвышалась фигура самого могущественного вельможи империи — Михаила Палеолога. Этот человек и его судьба заслуживают самого пристального внимания.

Михаил принадлежал к числу наиболее родовитых греков: он состоял в родстве с тремя императорскими династиями, в разное время правившими Византией, а потому официально именовал себя Михаил Дука Ангел Комнин Палеолог. Еще при Иоанне Ватаце Палеолог впервые попал в немилость. Командуя войсками, расквартированными у границ Болгарского царства, Михаил стал жертвой доноса: его недоброжелатели утверждали, что Палеолог договорился с болгарами о сдаче нескольких крепостей — в обмен на брак с дочерью болгарского царя. По свидетельству византийского государственного деятеля и историка той эпохи Георгия Акрополита, Михаилу было предложено доказать свою невиновность, взяв в руки кусок раскаленного железа: если оно не нанесет ему вреда, это будет означать его невиновность. (Подобная практика не являлась в средневековой Европе ничем необычным, однако была больше распространена на Западе, чем в Византии.) Услышав это предложение из уст митрополита Фоки, видного церковного деятеля и советника Иоанна III, Палеолог проявил хладнокровие и остроумие. Он ответил, что неуязвимым к раскаленному металлу может быть лишь истинно святой человек, каковым он, Михаил, не является; но если достопочтенный митрополит, в чьей святости он не сомневается, соизволит лично вложить ему в руки это железо, то он, Палеолог, не смеет возражать. Митрополит, естественно, пошел на попятный, и дело в конце концов кончилось для Палеолога оправданием — расстроился лишь его предполагаемый брак с дочерью Феодора II Ириной (ее позднее выдали за болгарского царя) ^{279}.

На момент смерти императора Феодора II Михаилу было примерно 35 лет, но он уже имел за плечами богатый политический и военный опыт. Феодор, блестяще образованный и несомненно умный человек, был замкнут, подозрителен, нередко жесток и подвержен частым переменам настроения, вызванным, вероятно, проблемами со здоровьем. Кроме того, как отмечает византийский историк Георгий Пахимер, василевс [139] откровенно покровительствовал своим родственникам ^{280}. Михаил, напротив, был хитрецом, умевшим располагать людей к себе, велеречивым царедворцем и ловким дипломатом. Неудивительно, что «император всегда испытывал чувство ревности к этому привлекательному молодому аристократу, который, казалось, обладал всеми теми достоинствами, каковых ему самому недоставало» ^{281}. Умирая, Феодор II потребовал, чтобы все ведущие сановники империи принесли клятву верности его сыну Иоанну, и с особым тщанием проследил за тем, чтобы этой клятвы не избежал Михаил Палеолог.

Впрочем, после смерти Феодора ситуация тут же изменилась. Пахимер отмечает, что Палеолог провел в конце 1258 года настоящую пропагандистскую кампанию, пообещав «возвысить церковь… достойнейших сановников украсить величайшими титулами; устроить справедливое решение всех дел в судах… почтить также ученость… более всех любить войско и содержание воинов… не давать места наговорам…» ^{282} — в общем, продемонстрировал, как сказали бы в наши дни, искусство политика-популиста. В результате власть, сосредоточенная в руках Михаила, оказалась такова, что уже в начале 1259 года он был коронован императором — в качестве соправителя Иоанна IV. Правда, патриарх Арсений согласился совершить обряд с условием, что по достижении совершеннолетия юный василевс будет править единолично. Далее, чтобы упрочить свою популярность, новый правитель начал раздачу обещанных благ: он «исчерпывал казну обеими руками и мотовски расточал то, что собираемо было скряжнически» ^{283}. Свои политические плоды это принесло, но экономику империи подорвало изрядно.

Узурпацию трона Михаил VIII завершил в конце 1201 года. На Рождество, 25 декабря, мальчик-император был по приказу Палеолога ослеплен. Тем самым, согласно древнему правилу «увечный трона не наследует», Иоанн более не мог претендовать на императорский венец [140]. Его отправили в одну из крепостей в провинции Вифиния, а позднее постригли в монахи под именем Иоасафа. В 1262 году во время восстания в империи, где начало зреть недовольство одновременно расточительной и тиранической политикой Палеолога, объявился юный слепой самозванец, выдававший себя за Иоанна IV, но повстанцев удалось разгромить. Подлинный же низложенный император дожил в монастыре до 1305 года, отличался набожностью, кротким нравом и совершенно не интересовался политикой ^{284}. Преступление Михаила VIII [141] не раз ставилось ему в упрек, в том числе и патриархом Арсением, отлучившим василевса от церкви. (Наказание было снято преемником Арсения и ставленником Палеолога, патриархом Иосифом.) Точка в этой печальной истории была поставлена уже после смерти Михаила, когда его сын и преемник Андроник II навестил монаха Иоасафа и покаялся перед ним за грех отца. Бывший император подтвердил свой отказ от прав на престол и даровал младшему Палеологу прощение.