Секретный узник

- А знаете что, дорогой Гейдрих? Попробуйте-ка подпустить идею этакого межведомственного совещания... Будет неплохо, если представители заинтересованных ведомств обменяются мнениями по поводу этого процесса. Если идея привьется, я постараюсь ориентировать фюрера в... нужном направлении... Солнце, однако, совсем зашло. Как будто становится свежее?

- Не угодно ли пройти к ужину, рейхсфюрер?

Ужинали в "рыцарском" зале за огромным дубовым столом и при свечах. Потом пили подогретое вино у камина, в котором жарко пылали березовые поленья.

Из письма Эрнста Тельмана жене Розе

Берлин, 24 октября 1934 года

Последнее свидание было для меня сюрпризом, ты нежданно-негаданно привела с собой нашу Ирму. Когда она вошла в комнату, у меня навернулись слезы. Я вспомнил ее детство. Любит ли она все так же поля и леса, любит ли по-прежнему воду? Не забыла ли еще детские игры и шутки? Надеюсь, после удара судьбы она станет зрелой девушкой. А что она говорит обо мне? Понимает ли она все, что происходит? Думаю, что да! Кажется, и она приняла мое дело близко к сердцу. Она производит впечатление серьезной, простой и естественной. Она очень крупная девушка, но худощавая и стройная. Вот только бледная стала. Увидевшись с ней, я почувствовал, как у меня немного согрелось сердце; мысль, что снова долго придется быть вдали от нее, уже не так тяжела, ибо я знаю, что она меня понимает.

...Ты мне уже сказала, что писала к 20 - 25 адвокатам, в том числе и берлинским, в надежде, что найдутся такие, которые согласятся меня защищать. Больше всего я хотел бы какого-нибудь берлинского адвоката, так как он мог бы часто приходить ко мне. Совсем недавно имперский министр юстиции Гюртнер на торжественном собрании подчеркнул следующие слова рейхсканцлера: "Мы выдвигаем принцип, согласно которому каждый равен перед законом и судом". Будем надеяться, что этот принцип осуществляется и на практике. Адвокат, профессор д-р Гримм из Эссена, писал тогда в своей статье "Процесс Тельмана" следующее: "Перед новой палатой народного суда процесс проводится также со всеми гарантиями защиты и гласности судопроизводства".

Сегодня я прошу тебя настоятельнее, чем когда-либо, оказать мне поддержку и помощь, я обязан разоблачить выдвинутые против меня лживые обвинения. Процесс станет решающим поворотом в моей жизни...

Тебя, Ирму и деда приветствует от всего сердца ваш любящий Эрнст.

Берлин, 13 января 1935 г.

Моя дорогая Роза!

С опозданием поздравляю с Новым годом! Желаю всем вам быть в новом году здоровыми и счастливыми! Сегодня исполняется 20 лет со дня, когда был заключен наш необыкновенно счастливый брак. И тотчас же нас разлучила тогда мировая война... Прошло 20 лет - время, полное бурь и перемен. Жизненный путь был тернист и каменист, а жизненная борьба сурова и тяжела, и тем не менее мы были счастливы и довольны. Сегодня еще сильнее проявляется наша верность друг другу. Человек становится выше своей судьбы, если обладает мужеством и волей. Так пусть же этот памятный день придаст нам новую волю, энергию и надежду!

Получение писем и открыток я уже подтвердил тебе. Сердечно благодарю всех за внимание, деду, Ольге* и фройляйн Гретхен тоже передай мои дружеские приветы.

Еще до того, как старый год закрыл свои двери, я получил такое письмо за подписью следователя палаты народного суда: "Сообщаем Вам, что предварительное следствие по уголовному делу, возбужденному против Вас по обвинению в подготовке государственной измены, закончено. Следственные акты отосланы обратно господину верховному прокурору в берлинский филиал". Вандшнейдер постоянно подчеркивал, что предварительное расследование уже закончено, но официально об этом сообщается только этим письмом, от 27 декабря. Следовательно, это уже новый поворот дела...

Тысяча приветов нашей Ирме и деду. Большой сердечный привет шлет тебе твой любящий Эрнст.

_______________

* Это упоминание об Ольге дает понять, что Тельману сообщили о

том, что ни рации, ни других особо компрометирующих предметов на

конспиративной квартире обнаружено не было.

Глава 30

ГАМБУРГСКИЙ ЭКСПРЕСС

Хорст толкнул дверь ресторанчика, в котором изредка обедал. Где-то вверху жалобно звякнул колокольчик.

Лысый кабатчик с толстыми и лиловыми от сетки лопнувших сосудов щеками до горячего блеска натирал латунную стойку.

- Доброе утро, господин профессор. Вы сегодня ранняя пташка! Есть айсбайн из копченых ножек. Только что приготовили. Могу порекомендовать еще превосходные селедки "бисмарк" в маринаде. Если угодно...

- Да-да, благодарю вас... Вы не разрешите воспользоваться вашим телефоном?

- Прошу сюда, господин профессор, - сказал кабатчик, приподнимая стойку. - Прямо по коридору. Сразу за кухней.

Хорст прошел сквозь плотное бульонное облако, просачивающееся из щелей в кухонной двери. Допотопный телефон с деревянной трубкой и микрофоном, напоминающим рожок, висел на исписанной карандашом стене. Нашарив выключатель, он зажег тусклую, покрытую пыльной паутиной лампочку. Долго не соединялось. Позвонил еще раз. Гудки сразу оборвались.

- Алло! - нетерпеливо прокричал Хорст в потрескивающую тишину.

- Не приходи домой, Вольфганг! Не при... - трубку бросили на рычаг. Жена кричала так... Он никогда в жизни не слышал, чтобы она так кричала!

- Уже поговорили, господин профессор? Так как же насчет айсбайна? С чесноком!

Он покачал головой, сосредоточенно нахмурился и, сунув руки в карманы, пошел к двери. Потом вдруг опомнился, повернулся к удивленному кабатчику и, попытавшись улыбнуться, сказал:

- Благодарю вас, Иоганн. Я еще не голоден. Как-нибудь в другой раз. Возможно, я зайду днем.

Он позвонил еще раз из автомата, но телефон не отвечал.

Он был растерян и не знал, что делать дальше. Мысленно он давно ко всему готовился, но такого почему-то не предусмотрел. Ужасно глупо. Ему и в голову не приходило, что за ним придут, когда его не будет дома. Что же делать теперь?..

Позвонил опять. Долго вслушивался в прерывистые гудки. Медленно повесил трубку. Монета с лязгом упала вниз. Но он не вынул ее. Сохраняя все то же сосредоточенное и растерянное выражение лица, вышел из кабины.

Пешком он дошел до центра. Миновал оживленный перекресток Фридрихштрассе и Унтер-ден-Линден. Люди спешили, никому ни до кого не было дела. Но он подумал, что за ним могут следить. Обернулся и остановился. Его обходили равнодушно, не глядя, автоматически поворачиваясь боком. Немного успокоился. Какой смысл следить за ним? Раз уж они явились к нему домой... Давно бы арестовали, если бы знали, где он находится...

Уже под вечер он попал, совершенно случайно, на Штеттинский вокзал. Отсюда поезда отходят на побережье. Море сейчас неприятное, штормовое. Серые волны с угрюмым блеском. Желтоватая холодная пена...

Стало зябко. Начиналась мигрень. Целый день он ничего не ел. Только чашку кофе выпил утром. С булочкой. Невероятное утро это показалось вдруг очень далеким. Пути к нему были отрезаны надолго, навсегда. Только теперь со всей беспощадной обнаженностью до него дошла мысль, что он не может вернуться домой. Дома больше нет. Все зачеркнуто. Перестало существовать. И некуда, некуда деться.

Мысленно перебрал почти всех своих знакомых. Не знал, кому из них можно теперь доверять. Остановился на Вилли Шумане, с которым вместе учился в университете. Он, наверное, все еще живет в Гамбурге. Правда, они не виделись лет шесть, а может, и все восемь. Но это пустяки. Если только Вилли жив...

"...Бюллетень погоды для Берлина и прилегающих районов..." - нежно ворковал репродуктор...

Когда поезд тронулся, в вагон вошел высокий молодой человек, лицо которого показалось Хорсту знакомым. Он хотел уже было на всякий случай отвернуться к окну, как тот сам окликнул его.

- Профессор Хорст, если не ошибаюсь? - тихо сказал он, садясь напротив. - Не припоминаете?

- Мне очень знакомо ваше лицо, - кивнул профессор, - только я никак не могу вспомнить, где мы встречались.