Республика Святой Софии

Родословная владыки Иоанна точно неизвестна, но судя по тому, что он был игуменом крупного монастыря, род его можно отнести к боярскому. В летописях сохранилось отчество и фамилия владыки, что свидетельствует о известности его рода в Новгороде. По писцовым книгам известны новгородские бояре Перфурьевы, владевшие в XV в. деревнями в Обонежской пятине [639]. В летописи упоминается его брат Василий, умерший в 1400 г. в монашеском чине в Лисицком монастыре [640]. Такого рода сообщения обычно повествуют о знатных боярах. Кроме того, каким-то образом владыка был связан с Деревяницким монастырем, в который ушел незадолго до конца жизни. В этом монастыре находились его хоромы, погоревшие в 1414 г.

Вскоре после избрания новгородского владыки Иоанна «в Рускои земли» появился-таки митрополит — 6 июля 1388 г. в Москву из Константинополя вернулся в очередной раз утвержденный Пимен. Положение его на митрополии было весьма шатким. Поэтому он поспешил заручиться поддержкой новгородского владыки: «Приехаша поклоныцики с Москвы от митрополита Пумина и позваша Ивана ставитися на владычество» [641]. Однако поездка архиепископа в Москву задержалась еще раз, уже по внутренним причинам.

Как часто случалось в Новгороде, вскоре после смены архиепископа в городе вспыхнула гражданская смута. В октябре «въсташа 3 конце Софеискои стороне на посадника Есифа Захарьинича, и звонивше веце у святей Софеи, и поидоша на двор его, акы рать силная, всякыи во оружьи, и взяша дом его, и хоромы розвезоша; а Есиф посадник бежа за реку в Плотничьскыи конец» [642].

Возможно, жизнь посаднику в этот момент спасло только отсутствие Великого моста, который накануне вышибло льдом. Летописец интерпретировал разрушение моста как нежелание Бога «видети кровопролитья промежи братии наваждениемь диаволим». За Есифа встала вся Торговая сторона «и начаша людии лупити, а перевозников бити от берега, а суды сечи, и тако быша без мира по 2 недели, и потом снидошася в любовь; и даша посадничьство Василью Евановичю» [643].

Есиф Захарьенич был родом из Плотницкого конца, но хоромы его стояли на Софийской стороне. Характерно, что софияне не ограничились традиционным разграблением двора Есифа, но и «хоромы его развезоша», то есть разобрали по бревнышку все строения на дворе неугодного им посадника. По замечанию А. В. Петрова, «это уже свидетельствовало о нежелании жителей Софийской стороны видеть в своей части города дворы чужаков — представителей Торговой стороны. В аспекте традиционного мировоззрения, в своих основах восходившего к языческим временам, дом и двор человека считались целым миром, вместилищем духов, сакральных сил. Эти силы казались потенциально опасными для членов иных общин, как и сам чужак рисовался потенциальным недругом» [644].

На наш взгляд, исследователь на основании одного факта делает слишком широкое обобщение, предполагая, что вражда между двумя сторонами Новгорода была настолько острой и непримиримой. Даже во время усобиц, когда одна сторона поднималась на другую, софияне не бросались громить дома Прусской улицы, на которой жило много бояр родом с Торговой стороны. Прусская улица в XIV в. была политическим центром Людина и Загородского концов Софийской стороны [645]. Следовательно, жители этой стороны воспринимали прушан как своих, даже тех, кто был родом с Торговой стороны. Заметим еще, что если бы жители Софийской стороны в 1388 г. изгоняли со своей территории чужаков, то эти самые чужаки непременно бы попытались защищаться. Однако ни о каком разгроме дворов Прусской улицы в летописи не упомянуто. Более того, даже те бояре, которые происходили родом с Торговой стороны, но жили на Прусской улице, не заступились за Есифа. Вероятнее даже, что они участвовали в его изгнании наравне со всеми жителями Софийской стороны, поскольку разделяли их политическую позицию.

В 1388 г. софияне (действительно следуя в своих действиях древнему языческому обычаю) изгнали конкретного человека, которого они не желали больше видеть не только на своей стороне, но и вообще в Новгороде. И только заступничество жителей Торговой стороны позволило Есифу остаться в городе. Позднее он даже вернул себе посадничество, но вновь потерял его в 1394 г. после неудачной войны с Псковом.

Из-за внутренних усобиц новгородский владыка отправился в Москву только в декабре 1388 г., «ас ним бояр Новгородчкых: посадник Василии Федорович и тысячкой Есиф Фалелеевич, Иев Обакунович, Тимофеи Еванович и иных много бояр…» [646] Поставление новгородского владыки было обставлено весьма торжественно. Вопрос о митрополичьем суде в этот раз Пименом даже не поднимался.

Владыка Иван вернулся в Новгород в феврале «и стретоша с кресты игумены и попове, конец Славна, посадник и тысячкой и весь Новъград, възрадовашася радостию великою зело в тот день о своем владыце» [647]. А в это же время в Константинополе сменился патриарх. Новый патриарх Антоний был давним сторонником Киприана. В тот же месяц в Константинополе было принято решение об окончательном (не требующем даже явки на суд) низложении великорусского митрополита Пимена и о восстановлении Киприана в звании митрополита Киевского и всея Руси.

13 апреля 1389 г., видимо получив извещение из Константинополя, Пимен втайне от князя покинул Москву. Перед отъездом Пимен попытался пополнить свою казну за счет сборов с митрополичьего суда в Новгороде. В Архангелогородской летописи замечено: «Того же лета (6893) митрополит Пимен пойде в Новгород Великий о месячном суду, и не даша ему новгородци».

Следовательно, владыка Иван твердо отстаивал завоевания своего предшественника. Неизвестно, носил ли архиепископ Иван кресчатые ризы, однако если судить по новгородской иконографии того времени, можно предположить, что носил. На новгородских иконах XIV–XV вв. владыки республики неизменно изображались в фелонях с четырьмя крестами. По мнению В. Л. Янина, «полиставрий в указанный период признавался реальным атрибутом новгородского владыки» [648].

В 1389 г. в Новгород приехал князь Симеон-Лугвений Олгердович. Он был принят новгородцами с честию и дал брату своему королю Ягайлу следующую запись: «Так как господин Владислав, король польский, литовский, русский и иных земель многих господарь, поставил нас опекуном над мужами и людьми Великого Новгорода, то мы королю и Ядвиге королеве вместе с новгородцами обещались и обещаемся, пока держим Новгород в нашей опеке, быть при короне Польской и никогда не отступать от нее». Едва ли Новгород действительно собирался войти в состав Польского королевства. Скорее мирный договор с Ягайло-Владиславом давал новгородцам уверенность в военной поддержке в случае войны с соседями. Тем более что Новгород в этот период находился «в розмирье» с немцами и Псковом.

В 1389 г. умер князь Дмитрий Донской. На великий стол сел его сын Василий, и «новгородци взяша с ним мир по старине» [649]. Одновременно с вокняжением Василия Дмитриевича Киприан прочно занял митрополичью кафедру «и преста мятеж в митрополии, и бысть едина митрополья Кыев, и Галичь, и всея Руси» [650].

Утвердившись в Москве, Киприан предпринял поездку по тем епархиям своей митрополии, в которых было «церковное неустройство». Вначале митрополит побывал в Твери, где разбирал дело епископа Ефима Висленя, обвиненного князем в ереси [651]. Сразу из Твери Киприан в сопровождении рязанского епископа поехал в Новгород. Архиепископ Иван встретил митрополита со всей честью: «И створи владыка Иван пиры многы, и чествова митрополита две недели с новгородци честию великою и дары многыми» [652]. Троицкая летопись подтверждает, что митрополиту было оказана великая честь: «Того же лета пришед Киприан, митрополит киевскыи и всеа Руси, в Новъгород Великий; пришеде к Новугороду к Великому… и сретоша его с кресты, и вниде в град, и даша ему двор у святого Ивана Предтечи, и чтиша митрополита неделю в Городце с честью и дары многими» [653].