Французская революция: история и мифы

Версальский коллоквиум состоялся 13-14 октября 1989 г. в рамках празднования 200-летия Революции. Многие из принявших в нём участие историков были относительно молоды и преисполнены желания наметить новые подходы к исследованию этой, уже весьма почтенной по возрасту темы. Точкой отсчета для большинства выступавших стала монография Э. Преклена, положения которой они подвергли строгому критическому анализу, попытавшись если и не полностью пересмотреть их, то, во всяком случае, существенно дополнить и скорректировать.

Так, Ян Фошуа, обратившись к центральному пункту работы Э. Преклена – вопросу о введении гражданского устройства духовенства – показал, что отношение янсенистов к данной мере, обычно упоминаемой в качестве их главного вклада в Революцию, было далеко не столь однозначно положительным, как это традиционно считалось со времен О. Баррюэля. Правда, когда-то и Э. Преклен делал на сей счет некоторые оговорки, признавая, что, хотя янсенисты и сыграли решающую роль в проведении церковной реформы, её конкретное воплощение их устроило отнюдь не в полной мере^[575]. Я. Фошуа, однако, пошел гораздо дальше, доказав, что эта реформа вызвала настоящий раскол в янсенистском движении^[576]. Большинство депутатов-янсенистов в Национальном собрании и главный печатный орган движения Nouvelles ecclésiastiques, действительно, активно поддержали новое устройство церкви, но ряд видных деятелей янсенистской оппозиции дореволюционного периода, таких, например, как Г.Н. Мольтро и А. Жабино, выступил в 1790 г. с резкой критикой реформы^[577]. Да и представленные в Собрании янсенисты были далеко не единодушны в отношении преобразований. Парадоксально, но после отказа правых депутатов обсуждать церковную реформу, главным её критиком оказалось именно несогласное с ней янсенистское меньшинство, и "дебаты в основном свелись к диалогу между самими янсенистами"^[578]. Иными словами, если введение гражданского устройства духовенства и стало в целом победой ришеризма, то далеко не все янсенисты оказались готовы этот триумф разделить. Другая участница коллоквиума, Катрин Мэр, подвергла критике подход Э. Проклена за то, что, сводя политическую идеологию янсенистов к ришеризму, он упустил из виду теологическую сторону идейной борьбы, развернувшейся вокруг буллы Unigenitus^[579].

В центре внимания исследовательницы оказался кружок янсенистских богословов начала XVIII в., разработавших в стенах ораторианского коллежа Сен-Малюар новую теологическую философию истории – фигуризм. Название доктрины было связано с тем, что она предлагала оригинальную трактовку библейских символов (figures). Рассматривая священную историю как циклически повторяющуюся, сторонники фигуризма утверждали, что большинство священнослужителей отошли от божественной истины, так же, как это некогда сделали иудеи Ветхого Завета. Возрождения же Церкви следует ожидать от явления нового избранного народа, каковым янсенисты считали себя. В представлении приверженцев фигуризма булла Unigenitus посягала не столько на традиционные галликанские свободы, сколько на истинное толкование Евангелия, а потому они призывали к самой бескомпромиссной борьбе против её признания во Франции. По мнению Мэр, именно фигуризм стал первым решительным шагом к переносу религиозного противостояния в политическую сферу^[580]. Соответственно, его создателей она не без пафоса провозглашала едва ли не отцами-основателями политической оппозиции во Франции XVIII в.: «Нет, это был не слух. "Янсенистская партия" в том смысле, какой тогда вкладывали в это слово, очень даже существовала, а именно – небольшая группа воинствующих теологов, организовавших подпольную оппозицию и призывавших к созыву Собора. Они стали предшественниками парламентских янсенистов»^[581].

Еще одна участница коллоквиума, Моник Котре, обратилась к вопросу о соотношении идей янсенизма и философии Просвещения, рассмотрев его на примере творчества Ж.-Ж. Руссо. Хорошо известно, что в 1762 г. проянсенистски настроенный Парламент Парижа фактически выступил заодно с Парижским архиепископом, осудив роман Руссо "Эмиль, или о Воспитании", хотя во всём остальном советники Парламента и высший клир занимали практически диаметрально противоположные позиции. Однако М. Котре убедительно показала, что янсенисты, официально порицая идеи Руссо как "новое пелагианство", на деле многое заимствовали из его учения. Например, критикуя судебную реформу канцлера Мопу, они широко использовали понятие "общественного договора", который якобы нарушило правительство^[582]. Были близки янсенистским идеологам и взгляды Руссо на взаимоотношения духовной и светской властей, его апология патриархального общества и неприятие роскоши^[583]. Не удивительно поэтому, что янсенисты активно применяли руссоистский дискурс в политических дискуссиях периода Французской революции. Правда, замечает М. Котре, это делали и сторонники, и противники Революции из числа янсенистов^[584].

Американский исследователь Дэйл Ван Клэй поставил на коллоквиуме, казалось бы, парадоксальный вопрос – о религиозных (!) истоках Французской революции – и попытался установить преемственность между "янсенистской партией", составлявшей ядро антиправительственной оппозиции на протяжении большей части царствования Людовика XV, и "партией патриотов" – антиправительственной оппозицией кануна Революции.

На первый взгляд между двумя движениями было мало общего, поскольку в основе их конфликтов с властью лежали принципиально различные вопросы. "Янсенистская партия" сформировалась в начале XVIII в. для борьбы против признания во Франции буллы Unigenitus. Иначе говоря, конфликт, породивший эту оппозицию, носил, прежде всего, религиозный характер. "Партия патриотов" сложилась в ходе политического противостояния короны и парламентов, связанного с реформой Мопу. Однако, проанализировав содержание дебатов вокруг этой реформы в 1770-1775 гг., Ван Клэй пришел к выводу, что между двумя оппозиционными движениями существовала прямая преемственность. В "янсенистскую партию", отмечает он, входили далеко не одни только янсенисты, но также сторонники галликанства и парламентского конституционализма^[585]. И когда наступление канцлера Мопу на традиционные судебные учреждения поставило под вопрос политические прерогативы парламентов, этот пестрый конгломерат оппозиционных элементов, закаленных в предшествующей борьбе с властями, составил основу новой оппозиции – "партии патриотов". Во главе памфлетной кампании против реформы Мопу – всего вышло около 500 антиправительственных сочинений – стоял, по мнению Ван Клэя, адвокат Ла Пэж (La Paige), горячий сторонник янсенизма, лично написавший не менее 20 памфлетов^[586].

Кроме того, отмечает историк, "патриотические" публицисты 1770-х годов для характеристики конфликта между правительством и советниками парламента использовали ту же терминологию, которая ранее использовалась янсенистскими авторами при описании противоречий между епископатом и приходскими священниками. Ряд же "патриотических" памфлетов и вовсе был проникнут идеями фигуризма^[587]. Всё это позволило американскому исследователю сделать вывод о решающей роли янсенизма в формировании антиправительственной оппозиции в период, непосредственно предшествовавший Революции^[588].

Вместе с тем, факты, приведенные Д. Ван Клэем, говорят о необходимости очень осторожно подходить к оценке вклада янсенистов в дебаты 1770-х годов, не допуская его преувеличения. Так, из 80 изученных исследователем брошюр он смог определить как собственно янсенистские только 38, то есть меньше половины^[589]. Впрочем, Ван Клэй и сам делал соответствующую оговорку: «Надо признать, что традиция борьбы и политического дискурса, которую можно назвать "янсенистско-патриотической", не была единственной. Наряду с ней существовали и другие, с которыми она стала смешиваться задолго до 1789 г. Ни одна из них не дошла до Революции в чистом виде. Этот идеологический промискуитет, типичный для 1770-х и 1780-х годов, ещё больше усилился под влиянием кризиса Старого порядка в последние годы перед Революцией»^[590].