Израильский узел. История страны – история противостояния

Перед 1967 г. ответственным за планирование в Цахале был Ахарон Ярив. Он пришел к выводу, что, по крайней мере, до 1968–1970 гг. нет реальной опасности военного столкновения. Ярив был приближенным и личным другом Рабина, его оценка вполне укладывалась в общепринятую стратегию и идеологию, она была удобна Генштабу. Рабин полностью принял мнение Ярива и строил планы Цахаля в соответствии с ним.

Читатели моего поколения помнят заключенный в 1964 г. союз между Египтом и СССР. Хрущев одарил Насера званием Героя Советского Союза и начал переправлять в Египет массу оружия. ЦК КПСС принял решение о стратегической линии на уничтожение Израиля. Обеспокоенное правительство Израиля обратилось к США и получило заверения: американский флот с вами. Правительство успокоилось; Насер продолжал вооружаться. В критический момент стало ясно, что на американцев рассчитывать не приходится. Израиль пытался убедить советского посла, что не является «слугой империализма»; посол «не убедился».

В мае 1967-го Израиль оказался в стратегической ловушке. Границы 1949 г. можно было оборонять только при условии полной мобилизации резервов, но и тогда успех обороны отнюдь не был обеспечен. С другой стороны, Израиль не мог держать под ружьем все мужское население страны значительное время. Атаковать арабов первыми значило окончательно лишиться даже символической поддержки США и прочего «цивилизованного» мира.

В 1967 г. во главе правительства стоял Леви Эшколь, слабый и серый партийный функционер, как характеризует его Мильштейн. Эшколь был занят преимущественно экономикой, которая находилась в состоянии хронического кризиса. В военных вопросах он почти не разбирался, и с началом военной напряженности вся ответственность легла на Генштаб.

Тем более интересно, как Эшколь отреагировал на доклад Ярива. Премьер заметил «пробел» в рассуждениях штабистов: в случае победы Израиль может – самое большее – уничтожить арабские армии. Но у арабов не будет проблем восстановить личный состав и вооружение. В то же время для Израиля поражение равносильно уничтожению. Таким образом, для арабских режимов риск является минимальным и оправдывается даже самой малой вероятностью победы. Эта «асимметрия» по сей день сохраняется из-за того, что Израиль сознательно ограничивает цели своих войн. Впрочем, Эшколь не сделал практических выводов из своего правильного рассуждения.

20 мая Рабин представил планы, заранее разработанные в Генштабе. Они предусматривали возможность блокады Тиранского пролива. Ответом должна была стать оккупация северного Синая и сектора Газа. Предполагалось, что в обмен на эти территории Египет снимет блокаду. Этот план был ориентирован на локальный конфликт. Однако в тот момент, когда арабы приготовились к тотальной войне, план потерял всякий смысл. Генералы, командовавшие войсками на решающем (Южном) фронте, высмеяли его как «минималистский». Они предложили альтернативный план: решительным и быстрым ударом «переломить хребет» египетской армии.

Правительство не знало, что решить. Министры обвиняли во всем Рабина. И не без основания.

Отношения между Рабином и Эшколем были натянутыми после операции 13 ноября 1966 г. в горах Хеврона. Эшколь хотел ограниченную операцию, направленную против вылазок террористов Фатха, но генштаб во главе с Рабином устроил настоящее сражение с иорданской армией, названное впоследствии Однодневной войной. Израильские силы, поддержанные танками и бронемашинами, пересекли иорданскую границу и атаковали Самуа (Саму), деревню с четырьмя тысячами жителей. Согласно отчету У Тана, израильтяне разрушили сто двадцать пять зданий, школу и больницу. В военном отношении операция оказалась малоэффективной, а политические последствия для Израиля были крайне негативными. Доверие к Рабину было подорвано. Однако Эшколь не решился выступить против Генштаба и его главы: соображения внутриполитической конъюнктуры опять возобладали над государственными интересами.

При всем том Рабин, наверное, все же понял, что война – это не его стихия, и был напуган ответственностью за те решения, которые ему предстояло принять.

Теперь же генералы атаковали Рабина за пассивность, соратники-социалисты – за активность. Министр внутренних дел Шапира кричал на Рабина на заседании правительства 22 мая: «Как ты посмел? Бен-Гурион не посмел. Окапываться надо, окапываться. Война поставит под угрозу существование Израиля». Он имел в виду, что в 1956 г. Бен-Гурион начал войну, только заручившись поддержкой Англии и Франции. Идея, конечно, была гениальной, но, к сожалению, никак не осуществимой: Израиль оказался одинок, и не потому, что хотел того, а по той причине, что все оставили его на произвол судьбы.

В условиях угрозы самому существованию государства продолжение функционирования «узкого» правительства Эшколя было безумием. Эшколь уступил закономерному и, надо заметить, едва ли не впервые в истории страны поистине всенародному требованию создать правительство национального единства. Самым кардинальным изменением было присоединение к правительству ревизионистской партии Херут во главе с Менахемом Бегином, которая до этого подвергалась принципиальному бойкоту. Вошла в правительство и партия Рафи, которая откололась от партии Мапай. Список Рафи возглавлял Бен-Гурион, в него входили также Моше Даян и Шимон Перес. Военный авторитет Даяна был неизмеримо выше, чем у Рабина, и он был известен как «ястреб». Включение Рафи в коалицию возвращало Даяна в верхушку военного руководства и могло привести к самым серьезным последствиям для Рабина.

Бен-Гурион успел состариться, он жил воспоминаниями о прошлых свершениях. Как и Шапира, Бен-Гурион требовал пассивности и союза с «западными гарантами» по образцу 1956 г. 22 мая он сказал Рабину в частной беседе: «Так не действуют в напряженные моменты… Вы довели страну до тяжелого состояния… вы несете за это ответственность». Рабин оказался под перекрестным огнем «активных генералов» и «пассивных политиков», он не знал, на что решиться.

И 23 мая начальник Генштаба по болезни «выбыл из строя». У него, как мы уже знаем, случилось «отравление никотином».

Это было большой удачей для Израиля: бездействуя, Рабин не мог мешать наступлению Цахаля.

Такова версия Ури Мильштейна. Излишне говорить, что книги Мильштейна вызывают бешеное возмущение «придворных» военных историков, единственная специальность которых – еще и еще раз доказать, что Партия и Вожди Партии всегда и всюду правы. Орудия этой пропаганды просты и безотказны: ложь, секретность и полное отсутствие стыда. Миф Рабина – это создание многих людей, это заговор клики, боящейся разоблачения в глазах собственного народа, то есть заговор бездарной политической элиты против нации.

Но и израильское общество было готово и даже желало принять преподносимые ему мифы. Рабины возникают и благоденствуют там, где ценность человека определяется его преданностью корпорации, при условии недостаточной политической зрелости общества.

А пока «подростковое» национальное сознание отравляется никотином мифов, мелодраматических легенд и ожиданием очередных харизматических «спасителей отечества» и «миротворцев».

Политические изменения, при всей их важности, не могли решить военные проблемы. В лучшем случае они только создавали условия для военного решения. Ключевым моментом войны был превентивный удар по арабским аэродромам. На предварительных обсуждениях в Генштабе Рабин пытался возражать против этого плана, но после 23 мая с его мнением уже никто не считался.

По всем законам слава должна была достаться Вейцману и Даяну. Но для этого пришлось бы рассказать правду. А правда коснулась бы всего военно-политического руководства. Вместо этого были созданы мифы, которые поделили почести между членами клана. Так даже Рабин попал в герои. Тем не менее, кое-кто знал и помнил реальный ход событий. В конце 1967 г. Вейцман в гневе бросил Рабину: «Ты только нарядился в плащ Маккавеев, ты – самый большой блеф государства».

Каковы были дальнейшие политические «успехи» Рабина и к чему они привели Израиль – об этом в следующих главах.