Спор о варягах

Первый этап. Археологов того поколения, которое представлял и в известной мере возглавлял Туре Арне (Ате 1914; 1917; 1952; 1956), вообще мало занимал вопрос объективности их исследований. Считалось, что эрудиция, широкий охват материалов и профессиональная честность ученого являются достаточной гарантией объективности.

В споре скандинавских норманистов с нескандинавскими антинормани-стами предположение о необъективности подхода, о националистических стимулах как основе взглядов прилагалось многими скандинавскими учеными — от Томсена до Арне — только к антинорманистам. Еще в 1947 г. Арне писал, что советские археологи хотят «национализировать историю». На это академик Б. Д. Греков (1947: 12) отвечал, что следует избегать «национализации истории», «с какой бы стороны она ни исходила, шведской или русской».

Действительно, уже само отсутствие антинорманистов в Скандинавии при наличии обеих точек зрения вне ее могло бы заставить задуматься. [Точнее было бы говорить о практическом отсутствии антинорманистов во всей западной науке и наличи их только у нас.] Материал сложен, фрагментарен, имеет ряд лакун и допускает разные реконструкции и толкования. В такой ситуации появление разных точек зрения и борьба их естественны, а сугубое единомыслие подозрительно. Становится очевидным, что эрудиция, личная профессиональная честность и т. п. не являются гарантией объективности. «Для северных исследователей, — признал в 1958 г. Мортен Стен-бергер, — понятие "Русь" никогда не было проблемой. Напротив, подчас данные Несторовой хроники принимались почти дословно, как исторически верные. Большей частью проявлялось также желание отстоять идею, что люди Севера в эпоху викингов были основателями русского государства...» А далее Стенбергер отмечает новые веяния: «...и северные исследователи стали критически относиться к безудержному санкционированию сообщений русской хроники» (51епЬегдег 1958: 340).

Второй этап. Хольгер Арбман (АгЬтап 1955; 1961) представял и по крайней мере в Швеции возглавлял то поколение скандинавских археологов, которое условием объективности стало считать критическую проработку всех источников — благоприятных и неблагоприятных для традиционной концепции, — непременный уважительный учет противоположной точки зрения. Эти археологи стремятся к спокойной солидности, сторонятся крайностей и осторожно избегают слишком категоричных утверждений, равно как и резкой и прямой полемики. Известно, что Арбман старался не только максимально использовать труды советских ученых, но и принять те их положения, которые не разрушают основ традиционной для шведских археологов концепции о роли норманнов в Восточной Европе. Он признает местное производство на Востоке ряда вещей скандинавского типа, славянскую форму шлемов, нескандинавский облик одежды и т. п.

При всем том противники норманизма не сочли эти уступки достаточными; в Швеции, Дании, Норвегии не появились антинорманисты, а постоянная осторожность и условность выводов стала навевать новой генерации археологов сомнения: можно ли что-нибудь вообще утверждать твердо и уверенно?

Третий этап. Эта проблема встала во весь рост в последние полтора-два десятилетия. К этому времени в мире потерпели крушение основные археологические теории недавнего прошлого: сошли со сцены миграцио-низм, диффузионизм, циклизм, пала «теория стадиальности». Норманизм в археологии в методологическом плане всегда являлся ответвлением ми-грационизма, его частным вариантом. Одни и те же идеи объяснения новшеств в культуре питали обе концепции, один и тот же подход к трактовке культурных контактов, переселений и т. п., одни и те же приемы археологического исследования. Повсеместная автохтонность, или отрицание роли миграций, стала нормой археологических интерпретаций в США, Англии, ФРГ и Скандинавии. Крушение миграционизма выбило методологическую основу из-под археологического норманизма. Не случайно крупных исследований в плане норманизма в Скандинавии после книги Арбмана нет (Шаскольский 1965), а правомерность норманизма подвергается глубокому сомнению (Уагапдтап ргоЫетз 1970 — статьи К. Р. Шмидта, 0. Клиндта-Йенсена, Г. X. Сёренсена и др.). Мертвы не только Арне и Арбман. Мертв археологический норманизм.

Постепенно археологов Запада начало охватывать увлечение идеями релятивизма. Неверие в детерминированность исторических событий и явлений культуры, отрицание законов истории, преувеличение индивидуальности факта и «свободы воли» первобытного человека привели в археологии к дискредитации социально-исторических реконструкций, к гиперскептицизму перерастающему в агностицизм.

Такова та обстановка, в которой для скандинавских археологов проблема объективности исследований стала главной.

2. Типология

Как закрыть доступ субъективизму в исследования — проблема все-таки не совсем новая для скандинавской археологии. Если она не тревожила тех, кто брался за историческую интерпретацию археологических данных, то перед теми, кто занимался классификацией материалов и пространственно-временным определением их, эта проблема стояла уже давно, хотя обычно и не приобретала большую остроту.

Первые шаги. Только однажды в прошлом этой проблеме было придано высокое звучание — в конце XIX — начале XX в., когда против «короля археологии» шведа Монтелиуса выступил его датский антипод Софус Мюллер. В эволюционно-типологическом [теперь я предпочитаю говорить о градационно-типологическим] методе Монтелиуса, при всей изящности и полезности этого великолепного инструмента исследования, оставалось много моментов нестрогого выбора, открывающих дорогу субъективизму: отсутствовали четкие критерии различия типов, их сближения, а на основе сближения типов строились типологические ряды. Софус Мюллер отказался от построения таких рядов как чересчур гипотетических. Он предпочитал определять последовательность типов по изменению их сочетаемости в комплексах, строить не эволюционные типологические ряды, а хронологические цепочки взаимосвязанных комплексов.

Тогда победил, однако, типологический метод. По ряду причин не хронологическая система Софуса Мюллера, а система Монтелиуса стала основой периодизации неолита, бронзового и раннего железного века Северной Европы. Субъективистская сторона типологического метода была усилена норвежцем Нильсом Обергом и доведана до апогея в классической формулировке: «Типологический метод ... строго говоря, это вообще не метод...; его правильнее сравнить с вчувствованием художника. Типолог работает не столько своим интеллектом, сколько инстинктом. Он наслаждается ритмическим в развитии, как музыкант наслаждается музыкой, и он реагирует на фальшивую типологию, как музыкант — на фальшивый тон. Это не метод науки, и обучить этому нельзя» (АЬегд 1929: 512).

Недавно Бертил Альмгрен заявил, что Оберг прав, более того, что в основе типологического метода с самого начала лежала интуиция. В отличие от Оберга, однако, он сделал из этого в духе времени критические выводы (А1тдгеп 1967).

Модернизация. В обстановке, когда типологический метод, в весьма свободном и упрощенном применении, в трактовке а 1а Оберг, определял характер множества скандинавских и немецких работ, появление одного крупного исследования пробило брешь в этой рутине, несмотря на то что исследование было сугубо конкретным, без претензий на теоретическое значение. Речь идет о монографии датчанина Питера Глоба, вышедшей в 1945 г. (С1оЬ 1945) и посвященной исследованию поздне-энеолитической культуры одиночных погребений — той самой, которую когда-то обработал Софус Мюллер.

Через полвека после Софуса Мюллера, на основе выросшего в несколько раз материала, Глоб применял к исследованию тот же комбинаторнокорреляционный метод, что и Мюллер, только осовремениз, отточив и отшлифовав его. Корреляция керамики с боевыми топорами и боевых топоров разных типов между собой произведена не словесно и не заштриховкой ячеек, а точечным их заполнением, т. е. с учетом количественного фактора. Концентрация типов на определенных ареалах фиксирована аналогично-точечными картами. Распределение типов топоров по различным стратиграфическим уровням курганов показано кумулятивными процентными графиками.