Джон Кеннеди

Кеннеди был американским аристократом, хотя снобы Бостона и Филадельфии с трудом принимали этот факт. Его семья считалась парвеню, «выскочкой», почти как это было с лордом Мельбурном, английским либеральным премьер-министром, которым Кеннеди так восхищался и на кого весьма походил. Оба его дедушки были лидерами Демократической партии в Бостоне: его дед по матери, Джон «Душка» Фицджеральд (более известный как «душка Фиц») был первым американо-ирландским мэром города. Его отец являлся одним из первых помощников Франклина Рузвельта и впоследствии в правительстве «Нового курса» занимал должность главы службы безопасности и валютной комиссии (согласно пословице, «нет лучше лесника, чем бывший браконьер»), а также председателя морской комиссии. С 1938-го по 1940 год он служил послом в Британии, вначале успешно, затем с губительным для себя результатом: он придерживался политики мира даже после того, как от этого отказался его друг Невилл Чемберлен, и вызвал к себе негативное отношение как в Британии, так и в своей стране. Его пригласили для поддержки кандидатуры Рузвельта при выдвижении на третий срок, но после этого его политическая карьера окончилась, и ему пришлось направить силы на воспитание своих сыновей (дочерям предписывалась поддерживающая роль). Он дал своим мальчикам полезное, т. е. не католическое образование; это были привилегированные протестантские закрытые учебные заведения, Гарвардский колледж и различные высшие академии (его старший сын, Джо-младший, поступил в Лондонскую экономическую школу). Джек, второй сын, также воспользовался предоставленными шансами. Дж. Л. Гелбрейт с полуиронией-полусожалением вспоминал его буйные проделки на последнем курсе, когда он и сам был небогатым молодым гарвардским преподавателем, выходцем из отдаленных сельских провинций Канады. Ирония состояла в том, что Кеннеди всегда считал себя неудачником, одним из угнетенных ирландцев, которых сначала притесняли англичане в Ирландии, затем «истинные» бостонцы в Массачусетсе. Обычные отношения между бостонскими ирландцами, независимо от их богатства, однажды стали важнейшей взаимосвязью между конгрессменом Кеннеди и его избирателями. Но все же это было достаточно фантастично.

Молодой Джек воспользовался и другими возможностями Гарварда, помимо времяпрепровождения с женщинами и разъездов на машинах. В свои ранние годы он относился к учебе серьезно и больше удовольствия получал от изучения специальных дисциплин, что впоследствии отличало его всю жизнь. Как отмечает Феликс Франкфуртер, оба старших сына Кеннеди работали у него по очереди в качестве личного секретаря, следуя примеру семьи Адамс, три поколения которой дали стране министров, представлявших интересы США в Лондоне. Джека уже отметили как весьма многообещающего молодого человека на общественной сцене Лондона, но его опыт секретаря (с февраля по сентябрь 1939 года) был той подготовкой, которой не имел ни один будущий президент со времен Джона Куинси Адамса. Этот опыт не пропал даром: у Джека развился интерес к внешней и военной политике, который остался у него на всю жизнь.

Путешествия были лишь небольшой его частью, будь это поездка в Москву или Иерусалим, нацистский Берлин или фашистский Рим (где Кеннеди представляли свою страну на коронации своего старого знакомого, кардинала Паселли, когда он стал папой римским Пием XII). Джек помогал своему отцу в текущей работе в посольстве и исполнял небольшие поручения для посла США в Париже Вильяма Буллита, который, как и посол Кеннеди, мог легко получить замечание от президента Рузвельта. Когда через несколько часов после начала второй мировой войны немцы торпедировали лайнер с американцами, Джек был послан в Глазго, чтобы устроить и помочь оставшимся в живых, а заодно проявить себя. Но истинное значение этих месяцев проявилось в другом. Благодаря своим друзьям и той жизни, которую он вел, он постепенно превращался в настоящего англофила: стиль жизни и ценности, разделяемые правящим классом Британии, становились его собственными; они были теми стандартами, которыми, как человек общества, он всегда руководствовался, стараясь строить свое поведение (его сентиментальная привязанность к «старой доброй Ирландии» никогда серьезно не изменяла его позицию). И он как-то вдруг возмужал, чему способствовала напряженность тех дней, когда Гитлер вверг Европу и весь мир в войну.

Несмотря на вольность поведения, никто из тех, кто хорошо знал Джека Кеннеди, не принял бы его за плейбоя. Его родители (особенно мать) воспитали всех своих детей в идеалах служения обществу и прививали интеллигентное отношение и интерес к политике. Посол Кеннеди играл ведущую роль во время одного из самых больших кризисов XX века. Поэтому вряд ли кого удивило, что после возвращения в Гарвард осенью 1939 года Джек решил использовать свой опыт, написав диссертацию на старших курсах о неудаче Британии в эффективном перевооружении в 30-х годах нашего столетия. Получив завидную оценку с «отличием» в апреле 1940 года (правописание и синтаксис были достойны сожаления, так как Кеннеди, как это обычно принято у студентов, не оставил себе достаточно времени, чтобы привести все в порядок), диссертация была сразу же подготовлена к публикации и в июле вышла в виде небольшой книги под названием «Почему Англия спала». Она стала бестселлером; президент Рузвельт послал автору письмо, поздравив его (и сделав это так хорошо, как возможно, принимая во внимание, насколько книга поддержала его авторитет). В 23 года Джон Ф. Кеннеди начал свой путь к известности.

«Почему Англия спала» была хорошо построена, исчерпывающе документирована и написана с предельной ясностью. Возможно, некоторые простые моменты излагаются с излишней подробностью. Не все аргументы выглядят сегодня убедительно: в частности, небесспорна интерпретация мюнхенского кризиса. И все же эта книга всегда будет занимать свое почетное место в небольшой библиотеке, которая вызвала споры, затрагивая вопросы британской политики времен Болдуина и Чемберлена. Это относится и к другим книгам — «Гроза надвигается», «Виновный» и «Не достаточно ли неведения?» [16]. Все эти работы не являются обычной данью истории и следствием понимания некоторых ее моментов — это было своего рода политическим вмешательством. И отсюда их большой успех: они представляли собой эффектное изложение тех сообщений, которые американцы слышали отовсюду из других источников. Это был вклад молодого Кеннеди в подготовку к встрече опасности и принятию обязанностей, которые уже в 1940 году встали перед ними лицом к лицу. И это же было его обращением и предостережением: Америка больше не может позволить себе пребывать в уверенности, что ей нечего бояться, и поэтому продолжать бездействовать, что морские границы защитят ее от нападения и поэтому ей не нужны армия и морской флот. За шестнадцать месяцев до Перл-Харбора Кеннеди призывал Соединенные Штаты извлечь урок из опыта Британии и провести перевооружение вовремя. Между строк ясно читалось, что Кеннеди ожидал войны, хотя говорил об этом скупо. Скорее, он хотел показать очевидность того, что вооружение само по себе не является причиной войны, что безумство — отвечать пацифизмом на такую угрозу, как нацистская Германия, и что люди должны осознать как опасность, грозящую им, так и свою ответственность, в противном случае лидеры страны не смогут успешно служить своему народу. И он был услышан. Но сегодня основное значение и интерес книги «Почему Англия спала» состоит в том, что касается личности автора; как заметил Найджел Гамильтон (возможно, ошибаясь во многом другом, но достаточно точно подметив в данном случае): «Ничто другое, написанное Джеком за всю жизнь, не могло бы лучше выразить его человеческую суть» [17]. Ему недостает лишь немного юмора. Если бы кто-нибудь из демократов, заинтересовавшись, прочел это в 1960 году, то он наверняка заключил бы, что речь идет о ком-то, рангом равным президенту.

Книга несет на себе отпечаток личности автора, она обнаруживает себя в его стиле. Кеннеди пишет в соответствии с академическими требованиями быть предельно объективным как в манере письма, так и в материале — во всем. Но холодный скептицизм, который вскоре станет узнаваем во всем мире, пронизывает каждую страницу. Только однажды проскальзывает чувство в призыве Кеннеди к своим согражданам обратиться лицом к фактам: «Теперь, когда мир в огне, Америка повернулась к проблемам. Но в прошлом мы постоянно отказывались ассигновать деньги на оборону. Мы не можем обойти тот факт, что демократия в Америке, как и в Англии, спала, пока ее не разбудили. Если бы мы не были окружены тридцатью пятью тысячами миль океана, мы бы сами оказались в положении Мюнхена в Европе» [18]. Книга означала переход из-под влияния его отца к самостоятельному мышлению по политическим вопросам. Посол был горячим поборником миротворчества и изоляционизма; он верил, что Соединенные Штаты никогда не вступят в войну, если не будут атакованы первыми, и был глубоко обеспокоен перспективой того, что ему придется рисковать жизнью своих сыновей в этой войне. В 1938 году его позиция отражала воззрения консервативного класса, связанного с бизнесом, к которому он принадлежал, и в Невилле Чемберлене он нашел человека со сходными взглядами. Джека же более привлекал Уинстон Черчилль, но ко времени его возвращения в Гарвард он разделял (или считал, что разделял) взгляды своего отца в другом отношении. Важные события, влияние его гарвардских учителей, упорная работа над подготовкой книги к печати все изменили. Влияние его отца всегда было значительным (до того времени, когда с ним случился удар в 1961 году), и Джек впитал некоторые из его воззрений и даже фразы, использовав их, например, в книге «Почему Англия спала», но сейчас, на пороге своей карьеры, сын доказал, что он сможет отказаться от этого, если будет необходимо. Формировалось новое видение позиции Америки в мире. Изоляционизм быстро становился кредо людей среднего и пожилого возраста. А атака Перл-Харбора окончательно изменила взгляды молодежи: после этого в семье Джо-младший остался приверженцем традиционного кредо. Таким образом, Джек продемонстрировал истинную независимость характера, не говоря уже об уме, на том пути, который выбрал, что, впрочем, не было особенно удивительным, учитывая, что этот юный американец, своими глазами видевший гитлеровскую Европу, отверг устаревшую благодушную веру и поддержал сторону Британии, став, выражаясь языком того времени, интервенционистом.