Замполит

- Плохо помню. Со мной что-то стряслось.

Следователь застывает.

- И Комарова не помните?

- Нет.

- Этого не может быть. Нелегальные операции с валютой проходили через ваши руки и многие окружающие вас люди в пароходстве, наживались на этом. Сам Комаров уже сознался во всем.

- Я же сказал, я ничего не помню.

- Это уже слишком. Мы вас проведем через экспертизу, тогда вам не отпереться.

- Пожалуйста.

Следователь забирает карточку, запихивает ее в портфель и не попрощавшись, уходит.

Полковник Мухитдинов презрительно смотрел на меня. Он даже не высказал удивления по поводу моей новой физиономии.

- Что у вас стряслось?

Мы в кабинете главврача и тело полковника криво повисло в кресле.

- Я вас не вызывал, хотя очень хотелось увидеть и плюнуть в рожу.

Он хмыкнул и скривил рот.

- Зря вы так. Знаю, запаниковал профессор и чуть не оборвал все телефоны, разыскивая меня. Чем вас так напугал следователь?

Я рассказываю все, что слышал от следователя.

- Докопался все-таки мазурик.

- Вы что, знали об этом?

Он опять кривит рот.

- Знал...

- Слушайте, полковник, мне насрать на ваши там комбинации, но если я вляпаюсь, то точно все расскажу. Сидеть за Полторанина в тюрьме не хочу и не собираюсь.

- Думаешь, мы тебе рот не заткнем?

- Может и заткнете, но надолго ли.

- Ладно, не дрожите. Придумаем что-нибудь.

Тело Мухитдинова перекатилось в кресле на другую сторону.

- А хорошо вам сделали лицо, - вдруг перешел он на новую тему. - Мне так очень понравилось. Пожалуй это новый сценарий для нашей постановки.

- Я уже не знаю, каким поганым словом назвать вашу службу. Лучше я пойду, а вы успокойте профессора. Следователь, после меня, пытал его целый час.

- Знаю. До встречи, гражданин Полторанин.

Похоже моего соседа- жулика друзья увозят на курорт лечиться от посягательств прокуратуры. Он прощается со мной.

- Прощай, замполит. Наверно больше не увидимся, но своим друзьям я всегда буду рассказывать о человеке, который свалился с небоскреба, остался жив и лежал со мной в одной палате. Так как ты неплохой мужик, прими от меня подарок. Вот, под кровать тебе запихиваю ящик коньяка и не отказывайся.

Он выволакивает из-под своей койки ящик коньяка и заталкивает ногой под мою кровать.

- Хорошим людям, - продолжает он, - хорошие подарки. Люське передай, что она дура, но независимых- уважаю.

- Ты сам ей передай.

- Ну нет. Шума будет на пол города. Пока.

Он пожимает еще вялую мою руку.

- Поправляйся, замполит.

Торгаш ушел и пришла Люська.

- Слава богу, исчез. И откуда только такие подонки берутся?

- Он просил передать, что тебя очень уважает.

- Нужно мне его уважение.

- А мне сделал подарок, вон под кроватью ящик коньяка.

- Дяденька, и вы взяли?

- Он не принял моих бы возражений, но разве на подарки стоит обижаться. Мы бутылки с тобой вылакаем и пойдем громить больницу, особенно тех, кто мешает нам жить.

Люська смеется.

- Я бы, старшей сестре и еще одной ябеде тоже... писсуаром.

Я улыбаюсь. Хорошая девчонка. Что с ней будет потом?

- А сделаем мы следующее. Я не могу еще поднять ящик, - говорю я, - но хорошо бы подарить его профессору.

- Я ночью по частям вынесу в его кабинет. У меня сегодня дежурство.

Моя жена пришла с дочкой взволнованная.

- У нас в пароходстве, твориться что-то невероятное. Неожиданно умер Комаров, Сопин отравился, Маслюков попал в аварию и скончался, а Костриков лежит в больнице и умирает, говорят от рака легких и самое удивительное, все твои друзья и вдруг сразу....

- Тогда все правильно. Первый начал я, попав сюда в больницу.

- Шутки у тебя дурацкие. Хотя... может ты в чем-то и прав. Странно это все.

- К тебе следователь приходил?

Она мнется, но потом с трудом выталкивает.

- Приходил.

- И спрашивал обо всех и друзьях и обо мне?

- Спрашивал. Только я ничего ему такого не говорила.

- Он говорил тебе, почему разбирает мое дело?

- Следователь сказал, что у него есть подозрение, что тебя кто-то столкнул с шестого этажа.

- Давно приходил?

- Дня три назад.

Что же этот болван Мухитдинов ничего не предпринимает?

- Он у меня тоже был, все интересовался о том же.

- Значит ты предполагаешь, что ты первый...

Вид у нее ошарашенный.

- Ты мой папа? - тыкает в меня пальцем Катя.

- Разве непохож? - шепотом отвечаю я.

- Мой папа был с усами.

- Они мне очень мешали пить молоко, я их сбрил.

- Противное молоко можно было бы и не пить.

- Значит на тебя... покушались, - приходит в себя Елена Ивановна.

- Это предположение следователя.

- Мама, а папа усы сбрил.

- Разве папа от этого стал хуже?

- Нет. Но усы колются.

Мне всегда неприятно, когда люди вокруг тебя шепчутся и, показывая в меня пальцем говорят, что он упал с большой высоты, разбился вдребезги, но все-таки собран по косточкам и теперь ходит с палочкой. Таким героем быть противно.

Пароходство дало мне и жене путевку на юг и теперь я прощаюсь в больнице с персоналом. Люська расстроена. Мы в палате одни и, поджав ноги сидим на кровати.

- Дядечка, но вы же ее не любите. Как вы можете так просто поехать с чужой женщиной и потом обманывать ее всю жизнь. Вы же даже спать с ней будете, притворяясь законным мужем.

- Придется.

Люська от этих слов подпрыгивает.

- Что значит придется? Вы же фальшивый до основания, а что будет, когда она узнает правду?

- Не знаю.

- Вот видите. А я знаю. Для нее это будет жутким потрясением и она может даже заболеть...

- Типун тебе на язык, сорока.

Люська затихает, потом вспыхивает опять.

- А как же я?

- Ты хотела учиться на косметолога. Расти надо, а то настоящего мужика не приманишь, упустишь.

- Я уже упустила...

- Значит не доросла.

Она вспыхивает и выскакивает из палаты. Я иду в кабинет профессора. Он встает из-за стола и бережно трясет мою руку.

- Я сделал все хорошо. Склеил тебя, но не спас от самого себя. Если не лень будет написать письмо, то тисни несколько строчек.

Он бережно обнимает меня.

- Спасибо вам, профессор.

- Я еще не поблагодарил тебя за коньяк.

Жена и Катя ждут в вестибюле.

- Все? - спросила Елена Ивановна.

- Да.

- Сначала в гостиницу за вещами, а вечером на поезд в Ростов.

- Хорошо.

Мы садимся в такси и тут в окне больницы я вижу зареванное Люськино лицо. Прощай славная девчонка. Дай бог тебе хорошего, стоящего парня.

Евгения Дмитриевна, мать Елены, сразу у порога начала портить настроение.

- Иван Васильевич, с выздоровлением, вы настоящий герой. Надо же разбиться и так выкарабкаться. О вас в газете написано. Вот смотрите.

Она бежит в комнату и приносит несколько газет. На полосе лицо настоящего Полторанина с усами и заголовок: "Врачи сделали чудо". Почему "чудо", а в прочем, черт с ним. Отдаю газеты теще и иду по комнатам, вглядываясь в каждую вещь, оставленную настоящим Полтораниным и ту чужую жизнь, в которой он жил.

Катя сразу же в свою комнатку, а Елена вся светится от радости. Сначала она ходила за мной, потом ушла на кухню, утащив за собой мать.

В санатории нам выделили семейный номер и мы с Леной как дети волновались за нашу первую ночь. А утром, лежа на моей груди, она сказала.

- Здесь каждый миллиметр тела чужой. Слушай, Полторанин, тебя переделали основательно. Ты он и не он. И характер переменился здорово, раньше был не всегда трезвый, жесткий, а сейчас- мягче и ласковей, совсем не тот.

- Так лучше или хуже?

- Лучше, да еще как лучше.

Она приподнимает голову и смотрит на мое лицо. Потом тянется губами и касается щеки.

- Я тебя люблю, Иван. Поцелуй меня и прижми к себе крепко-крепко.