Собрание сочинений. Том 7

Но неизмеримо больше, чем Виллих, отличился «полковник» Бленкер. «Полковник» Бленкер, бывший коммивояжер по продаже вина, побывавший в Греции в качестве филэлли-на, впоследствии открывший в Вормсе торговлю вином, бесспорно принадлежит к числу самых видных военных фигур всей этой достославной кампании. Всегда гарцующий на коне, окруженный многочисленным штабом, рослый и сильный, с гордым ликом и с импозантной бородой на манер Геккера, наделенный мощным голосом и всеми прочими качествами, которые отличают южногерманского «народного деятеля» и к числу которых ум, как известно, отнюдь не относится, «полковник» Бленкер производил впечатление человека, при одном виде которого Наполеон должен был бы стушеваться и который достоин фигурировать в том припеве, каким мы начали настоящие очерки. «Полковник» Бленкер чувствовал себя в силе прогнать немецких государей и без помощи «Геккера, Струве, Цица и Блюма» и немедленно принялся за дело. Он предполагал вести войну не как солдат, а как коммивояжер по продаже вина и для этой цели решил завоевать Ландау. Виллиха тогда еще не было. Бленкер собрал все, чем можно было располагать в Пфальце — линейные войска и народное ополчение, организованные и беспорядочно бродившие отряды, кавалерию и артиллерию, — и двинулся на Ландау. Перед крепостью держали военный совет, сформировали наступательные колонны, определили позиции для артиллерии. Но артиллерия состояла из нескольких легких мортир калибром от ¹/₂ до 1³/₈ фунта, которые перевозились на повозке для сена, предназначавшейся одновременно и для подвоза боевых припасов. А вое боевые припасы для этих легких мортир равного калибра состояли всего-навсего из одного-единственного 24-фунтового ядра; о порохе не было и речи. Когда обо всем договорились, двинулись вперед полные презрения к смерти. Дошли до самого гласиса крепости, не встретив никакого сопротивления; двинулись дальше и дошли до ворот крепости. Впереди шли солдаты из Ландау, перешедшие на сторону восставших. На валу показалось несколько солдат в качестве парламентеров. Им крикнули, чтобы они открыли ворота. Уже завязался в высшей степени миролюбивый разговор, и все, казалось, шло как нельзя лучше, как вдруг с вала раздается пушечный выстрел, картечь проносится над головами наступающих, и в одно мгновение вся геройская армия вместе со своим пфальцским принцем Евгением^[99] обращается в паническое бегство. Все бегут, бегут, бегут с такой неудержимой стремительностью, что выпущенные немного спустя с вала несколько пушечных ядер проносятся уже не над головами бегущих, а лишь над брошенными ими ружьями, патронташами и ранцами. Остановившись, наконец, в нескольких часах от Ландау, г-н «полковник» Бленкер снова собрал свою армию и привел ее домой — без ключей от крепости, но не утратив из-за этого своей гордой осанки. Так был совершен неслыханный подвиг — завоевание Ландау при помощи трех легких мортир и одного 24-фунтового ядра.

Картечный выстрел был сделан поспешно несколькими баварскими офицерами, которые увидели, что их солдаты готовы открыть ворота крепости. Сами солдаты изменили направление прицела, и таким образом получилось, что никто не был ранен. Но когда гарнизон в Ландау увидел, какое действие оказал этот сделанный наудачу выстрел, о сдаче, конечно, не было больше и речи.

Но герой Бленкер не такой человек, чтобы не взять реванша за подобную неудачу. Теперь он решил завоевать Вормс. Он двинулся из Франкенталя, где командовал батальоном. Те несколько гессенских солдат, которые находились в Вормсе, разбежались в разные стороны, и герой Бленкер с барабанным боем вступил в свой родной город. После того как освобождение Вормса было торжественно отпраздновано завтраком, состоялось главное торжество, а именно — приведение 20-ти оставшихся в городе по болезни гессенских солдат к присяге на верность имперской конституции. Однако в ночь после этих огромных достижений имперские войска Пёйкера выставили орудия на правом берегу Рейна и ранним утром весьма нелюбезно разбудили победоносных завоевателей канонадой. Не могло быть никакого сомнения: имперские войска стреляли с того берега настоящими ядрами и гранатами! Не говоря ни слова, герой Бленкер собрал своих храбрецов и, не поднимая шума, ретировался из Вормса обратно во Франкенталь. Его дальнейшие геройские подвиги будут воспеты музой в надлежащем месте.

В то время как в округах люди самого различного склада каждый по-своему коротали время, в то время как солдаты и бойцы народного ополчения, вместо того чтобы проводить учение, распевали песни в трактирах, в Кайзерслаутерне господа офицеры были заняты измышлением самых глубокомысленных стратегических планов. Речь шла не более и не менее, как о возможности удержать такую маленькую, с нескольких сторон открытую провинцию, как Пфальц, при помощи боевых сил, существовавших почти только в воображении, против весьма реальной армии, насчитывавшей свыше 30000 человек и 60 пушек. Именно потому, что все проекты были здесь одинаково бесполезны и одинаково абсурдны, и именно потому, что здесь отсутствовали все условия для составления какого бы то ни было стратегического плана, — именно поэтому эти глубокомысленные военные деятели, выдающиеся умы пфальцской армии, решили выдумать какое-нибудь стратегическое чудо, которое преградило бы пруссакам дорогу в Пфальц. Каждый новоиспеченный лейтенант, каждый опоясанный саблей забияка из академического легиона, — организованного, наконец, под покровительством г-на Шнайде, причем все в нем получили чин лейтенанта, — каждый канцелярист глубокомысленно морщил лоб над картой Пфальца в надежде открыть стратегический философский камень. Легко представить себе, к каким смехотворным результатам это приводило. Особенным предпочтением пользовался венгерский метод ведения войны. От «генерала» Шнайде до последнего непризнанного армейского Наполеона, ежечасно можно было слышать фразу: «Мы должны действовать, как Кошут. Мы должны отказаться от части нашей территории и отступать — в ту или другую сторону, в горы или в долину, смотря по обстоятельствам». «Мы должны действовать, как Кошут», — кричали во всех трактирах. «Мы должны действовать, как Кошут», — повторял каждый капрал, каждый солдат, каждый уличный мальчишка. «Мы должны действовать, как Кошут», — добродушно повторяло временное правительство, которое отлично сознавало, что ему не следовало вмешиваться в эти дела, и которому, в конце концов, было безразлично, как будут действовать. «Мы должны действовать, как Кошут, иначе мы погибли». — Пфальц и Кошут!

Прежде чем перейти к непосредственному описанию военных действий, я должен еще кратко остановиться на происшествии, о котором писали в ряде газет: о моем кратковременном аресте в Кирхгеймболандене. За несколько дней до прихода пруссаков я сопровождал моего друга Молля, при выполнении взятой им на себя миссии, до границы Пфальца, до Кирхгеймболандена. Здесь стояла часть рейнско-гессенского отряда, где у нас были знакомые. Вечером мы сидели в гостинице с ними и с другими волонтерами из этого отряда. Среди волонтеров было несколько тех серьезных, полных воодушевления «людей дела», о которых многократно уже говорилось и которые не видели никаких трудностей в том, чтобы имея мало оружия, но много воодушевления, разбить любую армию мира. Это были люди, которым по части военного дела до этого в лучшем случае приходилось наблюдать развод караулов, которые вообще никогда не задумывались о материальных средствах для достижения какой-либо цела и которые поэтому в большинстве своем, как я впоследствии многократно имел случай убедиться, переживали при первом же сражении такое сокрушительное разочарование, что весьма поспешно обращались в бегство. Одного ив этих героев я спросил, действительно ли он считает возможным разбить пруссаков при помощи находящихся в Пфальце тридцати тысяч сабель и трех с половиной тысяч ружей, в числе которых много заржавленных карабинов; я уже собирался позабавиться священным негодованием оскорбленного в своем благороднейшем воодушевлении человека дела, как вдруг вошла стража и объявила, что я арестован. В этот самый момент я увидел, что сзади на меня собираются наброситься с яростным видом два человека. Один из них представился как гражданский комиссар Мюллер, другой был г-н Грейнер, единственный член правительства, с которым я не познакомился поближе из-за его частых отлучек из Кайзерслаутерна (этот господин втихомолку превращал свое имущество в движимость), а также из-за того, что он подозрительно походил на нытика. Тут поднялся один мой старый знакомый, капитан рейнско-гессенского отряда, и заявил, что в случае моего ареста он и значительное число лучших людей отряда немедленно покинут его ряды. Молль и другие хотели силой защитить меня. Присутствующие разделились на две партии. Сцена грозила стать интересной; я заявил, что, конечно, охотно позволю себя арестовать: пусть все, наконец, увидят, что собой представляет пфальцское движение. Я ушел в сопровождении стражи.