Осень 93-го. Черные стены Белого дома

Да, здесь Филатов был достаточно откровенен. К декабрю инфляция достигла невиданных ранее размеров. Доллар дорожал почти ежедневно. Если в начале года курс был 414 рублей за доллар, в середине года — чуть больше тысячи, то к декабрю 1993 года — 1229 рублей. По сравнению с советским временем доллар вырос в двадцать пять раз!

А цены! Каждая семья, каждый человек, за исключением тех, кто гужевался на разграблении государственного имущества, растаскивании собственности предприятий и многочисленных аферах, испытывал настоящий страх перед будущим, которое казалось беспросветным, сулящим большие беды. Хлеб, который всегда стоил копейки, вдруг стал стоить почти пятьсот рублей, сахар приблизился к восьмистам рублей за килограмм, а масло взлетело в цене почти до трех тысяч рублей, превратившись в недоступное для простого человека лакомство! Если даже в самые трудные времена упадка советской экономики колбаса по цене была доступна каждому, надо было только ехать в столицу или другой большой город, чтобы купить ее, то к декабрю девяносто третьего она могла быть по карману только бандиту с большой дороги или разжиревшему в результате махинаций с собственностью «новому русскому». Цена вареной колбасы в день, когда чекисты внимали выступлению руководителя президентской администрации, достигла трех с половиной тысяч рублей! Недоступные для российского офицера деньги!

Филатов, время от времени поглядывая в зал, продолжал объяснять сотрудникам органов безопасности, что единственным выходом из возникшей между президентом и Верховным Советом конфронтации был роспуск парламента, который никак не соглашался на разработку и принятие новой Конституции.

— Референдум показал, что расстановка сил в стране явно в пользу Президента Российской Федерации. Он пользуется полной поддержкой граждан России. Но в июле — августе надежды на мирный переход к новой системе власти были разрушены. Люди ждали новую Конституцию, а система Советов была тормозом на пути демократических преобразований…

Филатов говорил достаточно эмоционально, акцентируя внимание притихшей аудитории на том, что все действия Ельцина были мотивированы исключительно заботой о народе, который уже не хотел возвращения в постылые советские времена.

РАБОЧИЕ ЗАПИСИ: «…Начался процесс блокирования и атаки (к импичменту)

президент принял решение (единственно правильное!)

21. IX — Указ — возможность плавного перехода

(мирное реформирование)

это был широко запланированный заговор (через все возможности)

события 3/4 числа — политики не справились с задачей

(вместо них — ВС [42])

…процессы приобрели опасный характер (безумие!)…» (Из записей в рабочем блокноте А.П. Орлова, 13 ноября 1993 года.)

Было видно, что Филатов стремился убедить присутствующих в том, что октябрьские события были вынужденной мерой, что без этого не удалось бы сконструировать новое, более совершенное устройство российского общества. В противном случае страну ждал хаос и падение в пропасть.

ИНТЕРВЬЮ: «Корреспондент: Как вы считаете, на ваш взгляд, вы сделали все в последние сутки-двое, что было в ваших силах?

Филатов: Мы старались сделать все. Конечно, не все, если такие потери. Конечно, может быть, где-то были и промашки, по я должен сказать, что паши меры были вынужденные. Нас каждый раз вынуждали делать какой-то шаг…» (Из интервью С. А. Филатова. 5 октября 1993 года.)

Временами Сергей Александрович казался достаточно убедительным, особенно когда рассказывал о том, как будет работать новое Федеральное собрание, совсем не так, как Верховный Совет, концентрируя свое внимание на законотворчестве, а не на политическом противостоянии. Он живописал становление новой партийной системы, благодаря которой пять-шесть партий, сформировавших фракции Государственной думы, будут представлять интересы большинства социальных групп российского общества.

Когда Филатов высказывал осторожные прогнозы относительно результатов намеченных на 12 декабря выборов, зал отозвался легким шорохом: сотрудники органов безопасности всегда довольно скептически относились к прогнозам подобного рода.

— По нашим предварительным оценкам, президенту обеспечена поддержка 55 % избирателей, примерно 20–25 % составляют противники реформ. Ну, а остальные — это те, кто еще не определился…

В завершение своего выступления, перед тем как пожелать успехов всем «в нелегком труде», Филатов неожиданно сказал:

— Я с большим уважением отношусь к людям, работающим в министерстве безопасности…

Орлов, конечно, понимал, что Сергей Александрович сказал это, учитывая настроения сотрудников органов безопасности, в некотором роде компенсируя отсутствие подобных заявлений со стороны Ельцина. Вместе с тем, Андрею хотелось думать, что сказанное Филатовым относится и к нему, поскольку он был одним из тех сотрудников, с кем руководитель Администрации Президента находился в самом плотном контакте.

После выступления вопросов у присутствующих в конференц-зале было немного. В основном они касались законодательного урегулирования деятельности органов безопасности, в том числе судебных санкций на осуществление оперативных мероприятий. Филатов отвечал в общем виде, стараясь не сказать ни «да» ни «нет». На вопрос же о том, сохранится ли раздробленность служб безопасности в нашей стране, в то время как в СССР был один КГБ, Филатов также ответил уклончиво:

— Мы находимся в переходном периоде. Пока существуют элементы подозрения, в том числе и в высших эшелонах власти, существование нескольких структур безопасности можно считать оправданным…

На этом встреча руководителя Администрации Президента с сотрудниками министерства безопасности закончилась. Голушко лишь кратко поблагодарил Филатова, заверив, что органы безопасности являются надежной опорой Президента Российской Федерации.

Вышедшие из конференц-зала сотрудники тихо переговаривались между собой, кто-то шутил, обыгрывая слова Филатова о недоверии в «высших эшелонах» к чекистам. А Орлову пришло на ум высказывание древнеримского философа Сенеки, которое он запомнил еще со студенческой скамьи: «Подозрения дают право быть вероломным». Органы безопасности с начала девяностых годов не раз испытали на себе справедливость этого высказывания. Разделение КГБ СССР на несколько служб после августовского путча, снятие с должности руководителя российского Агентства федеральной безопасности Иваненко, верой и правдой служившего новой демократической власти, попытка объединения органов безопасности и внутренних дел в единую структуру с карикатурным названием «МБВД» [43], назначение главным чекистским начальником министра внутренних дел Баранникова — вот далеко не полный перечень высочайших решений, вызванных подозрением.

— Андрей Петрович, не ты писал доклад Филатову? — спросил начальник одного из управлений, когда Орлов уже выходил в коридор.

— Он, а кто же еще может так навести тень на плетень! — ответил кто-то за Орлова.

Андрей промолчал. С того момента, как он был прикомандирован к Администрации Президента, прошло всего лишь семь месяцев. Но за это время положение его изменилось кардинальным образом. Оказавшись на Старой площади, он вдруг впервые ощутил холодок настороженности со стороны его новых коллег, что, возможно, объяснялось традиционным отношением к сотрудникам органов безопасности. Некоторые, наверное, считали, что от Орлова надо держаться подальше, не откровенничать и не сближаться с ним. Словом, перейдя на новую ответственную работу, Андрей понимал, что еще долго, а может быть, никогда не сможет стать своим для окружающих его сотрудников.

С другой стороны, он заметил постепенно возникающее отчуждение между ним и товарищами по службе в министерстве безопасности. Многие считали, что он — «отрезанный ломоть», человек, интересы которого неразрывно связаны с теми самыми «высшими эшелонами власти», что, находясь там, он пользуется всеми привилегиями номенклатуры и далек от повседневных забот и тягот, которые окружали простого офицера в это тяжелое время.