Пограничные земли в системе русско-литовских отношений конца XV — первой трети XVI в.

Ход русско-литовского конфликта 80-х — 90-х гг. XV в. уже анализировался нами в связи с выяснением роли верховских князей. Теперь же нас будет интересовать позиция городов. Еще до начала открытой русско-литовской войны (т. е. до лета 1492 г.) украинные городки подвергались постоянным нападениям со стороны служивших московскому государю князей. При этом сразу можно заметить разницу в линии поведения расположенных рядом княжеских и господарских городов. Первые проявляли полную пассивность: так, весной 1489 г. был осажден войсками, пришедшими с московской стороны, г. Воротынск; нападавшие «города добывали, место выжгли, бояр и боярынь много поймали и всих головами семь тысячь повели» [840]. Населению, несомненно, был причинен большой урон, но никакой попытки отпора с его стороны не отмечается, не говоря уже о каких-то ответных акциях; сам протест против этого нападения был заявлен московской стороне не от лица жителей, а от имени владельцев удельного города — князей Дмитрия и Семена Воротынских [841]. Подобное поведение прямо вытекает из статуса города: всякая инициатива могла исходить только от удельного князя. Поэтому вполне понятно, что население никак не реагировало на раздел своего города князьями на половины и «дольницы», причем, как это случилось к началу 1490-х гг. в Одоеве [842], одна часть города могла оказаться по воле владельцев в московской стороне, а другая — в литовской. Но дело заключалось не только в статусе (частновладельческим был, например, и Мстиславль, где картина совсем иная), но и в слабости, неразвитости местных городских общин. Отсюда инертность, беспомощность населения верховских уделов, казалось бы, в момент вражеских нападений оно должно было активно сражаться на стороне своих князей-отчичей, но этого не происходило — ни в 1489 г. в Воротынске, ни в начале 1492 г. в Белеве, когда служивший Ивану III кн. Иван Васильевич Белевский напал внезапно на вотчину своих братьев кн. Андрея и Василия, удел Андрея «за себе взял и бояр его и слуг и чорных людей поймал и крестному целованью привел» [843]. Кто бы ни нападал, население уделов неизменно занимало пассивную, страдательную позицию; это обстоятельство в немалой степени объясняет легкость присоединения верховских княжеских городков к московским владениям.

Больше активности проявляли в аналогичной ситуации господарские города. Летописи рассказывают, что осенью 1473 г. после нападения «москвичей» на Любутск «любучане безвестно приидоша на князя Семена Одоевского (служившего тогда уже Ивану III. — М. К.), он же бой постави с ними… и убиша ту князя Семена» [844]. Со второй половины 1480-х гг. Мценск и Любутск, подобно соседним удельным городкам, испытывают все возрастающее военное давление. В июне 1486 г. в Москву и Рязань по жалобе мценского и любуцкого наместника были отправлены литовские послы с протестом против нападений и грабежей, совершенных на подведомственной ему территории [845]; аналогичный протест (опять от имени наместника) был заявлен в Москве в конце 1488 г.) [846]. Вместе с тем в посольской книге зафиксированы и жалобы от имени самих «мецнян» [847], а также мценских бояр [848], — так что жители имели здесь право собственного голоса. В свою очередь, они сами совершали ответные набеги на московские рубежи: после упомянутого выше эпизода 1473 г. серия подобных наездов мценян и любучан зафиксирована в жалобах из Москвы конца 80-х — начала 90-х гг. [849]; беспокоили московские владения также торопчане [850] и брянцы [851]. Для уяснения позиции господарских городов в разгоравшемся русско-литовском конфликте важно отметить, что до начала войны 1492–1494 гг. ни один из них не перешел на сторону Ивана III, в то время как удельные городки по мере отъезда новосильских князей на службу к московскому государю один за другим (Воротынск, Одоев, Перемышль, Козельск, Серенск и др.) оказывались по ту сторону границы. Уже в ходе войны, в конце 1492 г., кн. Семен Федорович Воротынский, «отъезжая» к Ивану III, «засел» на его имя Серпейск и Мезецк [852].

Однако, когда летом 1492 г. Иван III начал крупные военные операции на западной границе, участь некоторых господарских и удельных городов оказалась, по крайней мере внешне, сходной. В августе рать кн. Ф. В. Телепня-Оболенского, придя «безвестно» к Мценску, захватила и сожгла город, тот же жребий выпал Любутску; в плен попали мценский и любуцкий наместник Борис Семенович Александров и здешние бояре [853], общее же число пленных, как потом утверждали сами мценские бояре, составило «полторы тысячи душ» [854]. Одновременно по приказу Ивана III служилые князья И. М. Воротынский и братья Одоевские взяли и сожгли Мосальск, а местных князей «со многими людми» увели в плен [855]. Примечательно, что в первом случае захват города был совершен московской ратью, во втором же Иван III предпочел действовать руками служилых князей. В том, что это не было случайностью, а отвечало замыслу московского государя, убеждает его ответ на запрос литовской стороны по поводу захвата Мценска, Любутска и Мосальска. В отношении первых двух городов Иван III заявил, что указанная акция была ответом на непрерывные набеги мценян и любучан на московские «украины», условием освобождения мценского наместника и других пленных он поставил возмещение литовской стороной убытков, отпуск пленников и т. п. По поводу же взятия князьями Мосальска государь отговорился неведением [856]. Как видим, Иван III учитывал и тонко использовал в своих целях различия в статусе приграничных городов Великого княжества: поведение мценян и любучан он рассматривал через призму русско-литовских межгосударственных отношений, а вопрос об удельном Мосальске попытался представить как местное междукняжеское дело, о котором он, государь, якобы и не слышал.

Хотя и при взятии Мценска и Любуцка, и в момент захвата Мосальска сопротивления не было оказано, причины этого были различны. В первом случае, очевидно, сказалась внезапность нападения (не успели послать за помощью) и значительный перевес сил у нападавших, во втором же — пассивность и беспомощность князей Мосальских, исключительно от воли которых зависела судьба их города. Что касается жителей Мценска и Любуцка, их поведение до 1492 г. никак нельзя назвать инертным; Иван III, судя по приведенному выше ответу литовским послам, явно считал позицию мценян и любучан антимосковской. Как мы увидим в дальнейшем, вплоть до 1500 г. их позиция не менялась.

Между тем борьба за верховские города продолжалась. Какими же силами эта борьба велась? К началу 1493 г. эти города находились в руках «слуг» Ивана III, но литовский господарь не собирался мириться с таким положением и отправил туда войско во главе со смоленским воеводой Юрием Глебовичем, а также служилого князя Семена Можайского, которые беспрепятственно заняли Мезецк и Серпейск; «слуга» Ивана III кн. Михаил Мезецкий бежал из своего отчинного города [857]. Характерно поведение в этой ситуации жителей Мезецка и Серпейска: «граждане не возмогоша противитися им (литовским воеводам. — М. К.), грады своя здаша» [858]. Следом Иван III отправил туда же своих воевод с большим войском. Юрий Глебович и кн. Семен Можайский при их приближении отступили к Смоленску, оставив в верховских городах гарнизоны; как только московская рать подошла к Мезецку, повторилась та же картина: горожане «убоявшеся и не могоша противитися и град отвориша» [859]. В руки победителей попали защитники города — кто же это были? «И изымаша во граде Кривца, околничего смоленского, и иных многих князей, панов литовских и смолнянь, заставы князя великого Александровы» [860]. Местные же жители предстают снова в исключительно пассивном качестве: «а земских людей черных приведоша к целованию за великого князя» [861]. Затем московское войско отправилось к Серпейску и здесь столкнулось с попыткой сопротивления, но перечисление попавших в плен после штурма города показывает, кому принадлежала инициатива этого сопротивления: воеводы Ивана III «изымаша в граде Ивана Феодорова сына Плюскова, смолянина, и иных многих князей, панов и литвы, и смолян двора великого князя Александра Литовскаго», — а роль жителей была та же, что в Мезецке: «земских людей к целованию приведоша» [862]. Та же процедура повторилась и после взятия Опакова; в общей сложности победители увели с собой 530 человек пленных: «литву и смолнян, седящих в осаде, и градских больших людей» [863]. Тогда же, зимой 1493 г., другая московская рать без сопротивления овладела Вязьмой [864].