Несостоявшийся русский царь Карл Филипп, или Шведская интрига Смутного времени

Новости о том, что в Москве уже избрали великого князя, некоего Михаила Романова, достигли Стокгольма уже после отплытия Карла Филиппа, но даже тогда предприятие не казалось безнадежным. Делагарди писал королю, что Михаила избрали казаки против воли бояр и своих военачальников Дмитрия Трубецкого и Дмитрия Пожарского, которых осадили в их домах и принудили принять кандидатуру Романова. Положение царя не было прочным, так как лучшие люди и бояре против этого избрания и по-прежнему ждут Карла Филиппа, надеясь найти в нем спасение от поляков. Даже сам Михаил не хочет быть царем, поскольку и он, и вся его родня понимают, какую опасность это несет. Пусть принц немедленно отправляется в Выборг и «откроет мешок, пока свинья еще сидит там» — что на современном языке означает «кует железо, пока горячо». «Московиты при известии о прибытии Карла Филиппа в Выборг будут униженно ползать перед ним», — самоуверенно рассуждал Делагарди в июле 1613 года.

Представители Новгорода не участвовали в избирательном Соборе в Москве, и его жители по-прежнему считали себя подданными «Карлуса Филиппа Карлусовича». Прибытие королевича на границу Новгород отмечал пушечными салютами, трехдневным колокольным звоном и благодарственной службой в Софийском соборе.

Слухи об очередном казачьем перевороте, поднявшем наверх Михаила Романова, доходили до новгородцев, но за годы Смуты чего только не происходило вокруг, каких только небылиц не рассказывали люди, сумевшие преодолеть кишащие разбойниками дороги между городами! В Новгороде твердо знали лишь о решении Земского правительства выбрать на престол шведского принца, как только тот прибудет в Россию. Последний раз князья Дмитрий Пожарский и Дмитрий Трубецкой подтвердили это в своей грамоте, посланной в Новгород в ноябре 1612 года.

Митрополит Исидор и воевода Одоевский решили действовать согласно прежней договоренности с руководителями ополчения и потому спешно снарядили в Москву посольство во главе с архимандритом Дионисием, отправившееся в путь в августе. Еще раньше, как только стало известно о прибытии в Выборг Карла Филиппа, новгородцы отправили в Москву с этой вестью боярина Якова Боборыкина.

Новгородская верхушка была искренна в своем желании видеть на русском престоле шведского принца. Два года шведской оккупации не разочаровали горожан в заключении соглашения с Делагарди, который честно выполнял условия договора. Православная церковь не притеснялась и даже сумела построить несколько новых церквей и монастырь — невиданное явление для страны, охваченной гражданской войной, — лучшие люди от имени Карла Филиппа получали новые земельные угодья, иностранных наемников удавалось держать в узде. Шведы сохранили также низовое городское самоуправление, основу которого составляли пятиконецкие старосты, которых каждый год выбирало посадское население. Старосты заседали в Земской избе, назначали чиновников в различные городские службы — от мельниц и бань до винокурен и тюрем — и следили за их работой. Чиновничество стало главной опорой шведской администрации в Новгороде. Эта прослойка сильно разрослась в годы оккупации, подьячие и дьячки вместо прежних денежных окладов получали поместья, крепостных и дворянский статус. Бывшие «иваны» и «петры», отчества которых прежде писались с простым окончанием «сын», например Иван Самсонов сын, могли отныне пользоваться почетным окончанием «вич», подобно их главному благодетелю — «великому боярину Якову Пунтусовичу Делагарди», как шведского полководца величали в Новгороде.

Впрочем, новгородцев привлекали в шведах не столько достоинства их администрации, сколько мушкеты, защищавшие от ужасов казачьего разгула. По землям Новгородского государства бродили бесчисленные казачьи отряды, главным образом запорожцы, формально состоявшие на службе у польского короля. Этот «рыцарский военный народ польской национальности», как гордо называли себя запорожцы, отличался в своих рейдах такими немыслимыми жестокостями, что перед ними меркли похождения шведских наемников, набранных по всей Европе. Казачьи «полковники», возглавлявшие армии головорезов по тысяче и две тысячи человек, соревновались между собой в изощренной изобретательности, с которой они мучили свои жертвы. Запорожцы, к примеру, развлекались следующим образом: насыпали во рты и уши своим русским братьям по вере порох и поджигали его. Абстрактная угроза насаждения шведами лютеранства меркла на фоне подобных зверств единоверцев.

Пик запорожского нашествия на русский северо-запад пришелся на 1611 год, но постепенно шведам удалось вытеснить самые крупные отряды чубатых «лыцарей» со значительной части Новгородского государства.

Шведскими военными операциями в России после захвата Новгорода руководил фельдмаршал Эверт Горн, в то время как Якоб Делагарди вместе с воеводой Иваном Одоевским занимался административной рутиной. Прошения, челобитчики, резолюции… Все решения скреплялись подписями и печатями двух человек — Делагарди и Одоевского. Так называемый Новгородский оккупационный архив, вывезенный в Стокгольм после возвращения Новгорода России в 1617 году в сундуке, обитом красным бархатом, содержит более 30 тысяч страниц документов, которые дают представление о быте этого города при шведах. Сутки напролет работали три городских кабака, были открыты общественные бани, действовала таможня, проверявшая английские и голландские товары, поступавшие через Архангельск. Даже в эти тяжелые годы в Новгороде не переводились модницы, заказывавшие из-за рубежа западноевропейские и восточные ткани, гребни слоновой кости, зеркала, мыло «грецкое» и иглы «шпанские», а их мужья не могли отказать себе в удовольствии приобрести новые игральные карты и шахматы. Последние, по наблюдениям иностранцев, побывавших в Московии, были излюбленным развлечением русских.

Каких только дел не приходилось разбирать Делагарди и Одоевскому! Вот некий Федор жалуется на шантажиста, совратившего его в детстве, а теперь вымогающего деньги за то, что не раскроет эту интимную тайну его отцу. Макарко Гаврилов умоляет заплатить ему за изготовление 22 прикладов к мушкетам, иначе он умрет с голоду. Плавильщик с монетного двора требует наказать троих шведских солдат, которые помогли попу избить его во время кабацкой потасовки. Нищий старик помещик не смог выехать из Новгорода в свое псковское имение из-за новых границ между городами и просит дать ему один рубль на пострижение в монахи и похороны.

Среди челобитных, составляющих значительную часть документов «Новгородского архива», большинство касается так называемых «измен». Шведы запретили населению покидать оккупированную территорию без особого на то разрешения, опасаясь, что это приведет к падению сбора налогов. Одним из инструментов удержания дворян в новгородских границах стала круговая порука: помещики были вынуждены давать так называемые «поручные записи» друг на друга, ручаясь своей собственностью и свободой, что такой-то человек не отъедет за новгородский рубеж, а, проживая в указанных ему пределах, «в мире никаких смутных речей никому» не станет говорить. За неисполнение этих обещаний «порутчики» несли наказание: «и на нас порутчиках пеня пресветлейшего и высокорожденного государя королевича и великого князя Карлуса Филиппа Карлусовича, и наши порутчиковы головы в их головы место».

Новый закон открыл самые темные стороны человеческих душ. Начались повальные доносы. Одни «сигнализировали» властям из страха, боясь, что, придется расплачиваться по своим «поручным записям», другие — из личной неприязни, третьи — желая получить имущество беглеца. Сын наушничал на отца, сестра — на брата. Вот типичные примеры доносов, которые в 1613 году пришлось разбирать Делагарди и Одоевскому. Князь Семен Афанасьевич Мещерский «информировал» новгородские власти о своем двоюродном брате Богдане, метавшемся в годы Смуты, подобно тысячам его соплеменников, между различными властителями России: «А сын, государи, княж Кудеяров, князь Богдан, был в измене у вора во Пскове, отъехал от нас из Орешка, изменил и крест поцеловал на Ивангород к вору, а преж, государи, тот князь Богдан изменил, с Москвы отъехал к вору в табары, и от вора отъехал к королю в Литву, и из Литвы к Москве, и нынеча, государи, тот князь Богдан приехал изо Пскова к вам, великим бояром в Новгород». Родной брат дьяка Филиппа Арцыбашева, отъехавшего в Псков, также проявил бдительность, мечтая получить поместье их отца Матвея Арцыбашева: «Служил с его Матфеева поместья сын его Филип, и сын его Филип своровал, отъехал во Псков, да и потому ж, как шол королевского величества ратной воевода Иверн Горн Карлусович с ратными людми, и тот Матфеев сын Филип своровал, Иверн Горна Карлусовича на двор стояти не пустил, и говорил непригожие слова».