К неведомым берегам

Доходили слухи и о том, что приехавшие нагасакские и миакские купцы открыто ругают правительство и обер-толков, подозревая их в том, что они пляшут под голландскую дудку. Все это радовало, но ничуть не меняло положения: посольство в Японию потерпело полнейший провал...

Свободно вздохнули офицеры "Надежды": скучнейшее шестимесячное пленение окончилось.

Проводы посла были так же торжественны, как и прием: роскошная яхта, обер-баниосы, обер-толки и сто буксирных лодок для сопровождения из порта российского корабля...

10. К ТУМАННЫМ БЕРЕГАМ АЛЯСКИ

Ледяной припай и скопления льдин у залива Терпения заставили Крузенштерна изменить курс. Пошли на юго-восток. Резанов попросил зайти на курильский остров Уруп. С точки зрения интересов Российско-Американской компании это было не только целесообразно, но даже необходимо. Еще в 1795 году на Уруп был отправлен партонщик Звездочетов с сорока поселенцами, и с тех пор о них не было никаких известий.

- Я не могу заходить всюду, куда вам вздумается, - заявил Крузенштерн. - Соображения морского порядка заставляют меня держать курс севернее пролива Лебусоль, ибо на мне лежит ответственность за целость корабля и людей.

- Не забывайте, Иван Федорович, что высочайшим повелением на меня возложена определенная миссия...

- Но и вы не забывайте, что ваше положение теперь во многом изменилось, - перебил Крузенштерн. - Вы более не посол, а только представитель Российско-Американской компании. Судно же "Надежда" правительственное, и мои обязанности по отношению к вам ограничиваются теперь доставкой вас и ваших людей на Камчатку, и только.

- Кроме посольства, я имею еще ряд высочайших поручений, для исполнения которых корабль "Надежда" служит и будет служить средством... - начал было возражать Резанов.

Крузенштерн демонстративно отвернулся и зашагал в свою каюту.

* * *

"Надежда" вошла в Петропавловскую бухту, когда уже начинало темнеть. В бухте стоял зимовавший здесь бриг компании "Мария Магдалина".

Резанов сообщил Крузенштерну, что в связи с пребыванием здесь "Марии" его планы меняются. До сегодняшнего дня он предполагал, отпустив "Надежду" на Сахалин, обревизовать Камчатку и выехать в Петербург, не побывавши в Америке. Теперь же "Мария" позволяет выполнить ему и самую трудную миссию. То есть он намерен на "Марии" отплыть в Америку.

- Редко удается видеть такую плавучую мерзость, как эта компанейская блудница "Мария Магдалина" с ее экипажем и распорядками, - возмущался Крузенштерн, делясь с Ратмановым впечатлениями от визита к командиру "Марии" лейтенанту Машину.

- Я кое-что слышал об этом, Иван Федорович, - ответил Ратманов. - И судно видел - двухмачтовка... Нелепейшей охотской постройки. Неуклюжее, как чурбан, почему-то именуемое бригом.

- Судно перегружено и товарами и людьми, - продолжал Крузенштерн. - Я насчитал больше семидесяти человек, без офицеров, компанейских приказчиков и других пассажиров. Много больных... Как выходцы с того света, бродят люди по кораблю, немытые, нечесаные, в невообразимом рубище. Лангсдорфу, которому приходится плыть с ними, не по себе... А вот, кстати, и он собственной персоной, - добавил он, увидев входящего Лангсдорфа. - Ну что, господин доктор, - перешел он на немецкий язык, - каково?

- И не говорите. - сказал, здороваясь с Ратмановым, Лангсдорф, отправлявшийся на "Марии" в роли доктора. - Я в ужасе, мне все кажется, что по телу, не переставая, ползают жирные вши, которых так любезно и предупредительно пассажиры "Марии" вылавливали на палубе друг у друга... А вонь?.. На некоторых ни одежды, ни белья, одни грязные лохмотья. У некоторых, страшно сказать, рваные ноздри - это получившие прощение преступники. Горькие пьяницы, алкоголики из разорившихся купцов и ремесленников, разные неудачники из числа искателей приключений и легкой наживы...

- Да, из этих людей состоит и команда, - подтвердил Крузенштерн. Матросы в прошлом году в первый раз, да и то очень недолго, побывали в море. Я не знаю, как и чем занимался с ними Машин, да и занимался ли вообще, но они вовсе не умеют управляться с парусами и даже не знают их названий. Я просил проделать какой-нибудь маневр, и вот пятьдесят человек не смогли сделать в полчаса то, для чего достаточно десяти минут. Жутко даже подумать, в каком положении окажется корабль с такой командой в минуту опасности.

- Вы требуете от этих людей работы, господин капитан, - опять заговорил Лангсдорф. - Но для этого их надо прежде всего подкормить. Верите ли, они почти поголовно заражены цингой, а что будет с ними после голодного плавания?

- Ну, подкормите - и все, - ободряюще сказал Ратманов. - Запаситесь только противоцинготными средствами да свежим мясом.

- Черт знает, что делал с ними здешний эскулап, но он выписал здоровыми не только цинготных, но также и застарелых венериков, - продолжал жаловаться Лангсдорф. - Я предложил их списать с корабля и заменить здоровыми. С этим согласился и лейтенант Машин, а господин Резанов твердит одно: во-первых, некем, а во-вторых, надо спешить - послезавтра выходим в море...

Шемелин, узнав, что Крузенштерн, будучи на корабле, вслух грозил компании разоблачениями, поспешил с докладом к своему начальнику.

- Ваше превосходительство, - обратился он к Резанову, - капитан Крузенштерн был на "Марии" и разбушевался там, как у себя на корабле, но, конечно, не против командира, а против компании.

- Из-за чего? - спросил Резанов. - Что ему не понравилось?

- Вы уже сами изволите знать, что лейтенант Машин, вместо того чтобы спешно идти на Кадьяк, под предлогом неисправности судна из Охотска прошел на Петропавловск и здесь зазимовал. Солонина была заготовлена перед самым отбытием из Охотска, рассчитана на переход в холодное время, и потому дана ей соль малая. Теперь, перед самым отплытием, пришлось выбросить ее в море.

- А вот доктор Лангсдорф говорил, что люди раздеты, грязны и больны, это верно?

- Что грязны - это верно, к чистоте они не приучены, но все же, будучи на суше, умывались каждый день, а теперь об этом должен позаботиться командир корабля. Я проверил книги Охотской конторы. Из них видно, что при отплытии "Марии" из Охотска всем им было выдано, кроме ежедневной, по две пары праздничной одежды, одна из межирицкого синего сукна, а другая - из тонкого фламандского полотна и по трое брюк из ярославской полосатой ткани, белья всякого по пристойному количеству. Кроме того, они были достаточно снабжены табаком, мылом и хорошей обувью.

- Как с больными? - опять спросил Резанов.

- Больных было всего четверо. Из них двое скрывали свою тайную венератскую болезнь, а по обнаружении списаны на берег. Из двух остальных один собирал по приказанию лейтенанта Машина птичьи яйца на прибрежных скалах, упал и разбился, а другой лежит после стегания кошками по его же приказанию. Говорят, едва ли выживет...

- Скотина! - выругал Резанов лейтенанта Машина и продолжал расспрашивать: - А как же все-таки с продовольствием? С чем же мы пойдем?

- Две бочки со свежей солониной. Далее: треска, сельди сухие и соленые, лучшее пшено, что привезли из Японии, мука ржаная и пшеничная, сухари, коровье масло - бочка, хлебный ревельский спирт в большом количестве.

- Не мало ли продовольствия?

- Нет... по расчету на три месяца...

Через день свежий попутный ветер заставил капитана "Марии" отдать рано утром команду поднять якорь.

Резкий ветер гнал холодные туманы.

На бриге "Мария" в кубрике, между палубами, где были размещены больные, на верхней палубе, где зябко кутались в свое рванье, прижавшись к мачтам и тюкам, промышленные, царила невыразимая скука. Еще тоскливее было в кают-компании и офицерских каютах.

Резанов, почти не вставая от стола, исписывал с легким поскрипыванием пера целые стопы крепкой японской бумаги проектами, инструкциями и письмами директорам компании, министрам и даже самому царю.

На этом же корабле находились два моряка, которых еще в Петербурге Резанов нанял на службу компании: лейтенант Иванов и мичман Давыдов. Прибыли оба они в Петропавловск (еще по зимним дорогам), и сейчас Николай Петрович Резанов взял их с собой, зная, что оба они на американском берегу нужнее, чем здесь.