Эдинбург. История города

Вечером 26 марта 1603 года было холодно и ветрено; ближе к ночи одинокий всадник прискакал галопом по большой дороге с юга и на закате подъехал ко входу во дворец Холируд. Двери были уже заперты, но он постучался и его впустили. Он назвал свое имя: сэр Роберт Кэри. Охрана, похоже, знала его, и сэру Роберту не пришлось объяснять, кто он и что ему нужно.

Кэри провели в покои короля Шотландского, который при его появлении вскочил с кресла. Кэри успел рассмотреть монарха, нескладного, но в остальном весьма типичного шотландца тридцати шести лет от роду: среднего роста, с короткими, песочного цвета волосами, рыжеватой бородой, румяным лицом, голубыми, широко расставленными глазами. Король слегка расчувствовался от предвкушения приятных известий и в глазах англичанина выглядел не особенно величественно.

Однако Кэри уже преклонил колено, приветствуя Якова как короля Англии. Последняя представительница династии Тюдоров, королева Елизавета I, в возрасте семидесяти лет умерла в три часа ночи в прошлый четверг в Ричмондском дворце, в графстве Суррей. Ее премьер-министр, сэр Роберт Сесил, как всегда, явил собой образец спокойствия, педантичности, преданности и деловитости; у него все было готово. В одиннадцать часов утра того же дня в Уайтхолле королем был провозглашен Яков I. Оставалось уведомить его самого как можно быстрее, еще до официального объявления об этом событии. За этим и прибыл Кэри, проскакав что есть духу целых тридцать часов без остановок — только раз он вылетел из седла. Его ожидали. С того момента, как королева Англии слегла, Эдинбург затаил дыхание. Яков VI, охваченный нетерпением, почти не выезжал из своей резиденции, чтобы не пропустить прибытия гонца с новостями из Лондона. Он состоял в переписке с Сесилом и уже составил документ, разрешавший английским министрам временно продолжить занимать их должности, а также ознакомился с черновиком речи, в которой его должны были в Уайтхолле объявить королем. Тем временем Сесил приказал укрепить Берик, Карлайл и другие крепости стратегического значения, где размещались войска, и арестовать лиц, которые могли спровоцировать беспорядки.

Яков VI все еще не мог поверить своей удаче. Королева долго держала его в неизвестности, не называя наследником, поскольку на корону имелись и другие возможные претенденты. Однако когда в резиденцию Холируд явился английский посол Джордж Николсон, он говорил о провозглашении Якова королем как о деле уже решенном. Король, все еще обеспокоенный, решил на всякий случай послать своих людей с тем, чтобы занять Берик, потерянный Шотландией более века назад. Гонцов встретили там с радостью, и король вздохнул спокойно.

Теперь уже он торопился уехать. Ему пришлось взять взаймы, чтобы доехать до границы. Неделя прошла в лихорадочной подготовке к отъезду многочисленного кортежа. В следующее воскресенье, 3 апреля, он отправился к службе в соборе Святого Жиля. После проповеди король поднялся, чтобы проститься с жителями Эдинбурга.

Настроение жителей изменилось, и они больше не радовались тому, что один из них добился столь высокого положения. Они понимали, что завершается целая эпоха в истории их города и страны, и грустили. Больше не будет король Шотландский обращаться к ним в соборе. Не видать больше Эдинбургу блеска и суеты королевского двора. Политики и власти покидали город. Некоторые даже плакали.

Яков VI неправильно истолковал их чувства, произнеся достаточно самодовольную речь. Он сказал, что тронут печалью, которую вполне понимает, но умоляет их не принимать его отъезд так близко к сердцу. Несмотря на то, что он теперь будет далеко, его правление станет тем не менее благотворным для шотландцев. Пусть он и облечен теперь большей властью, сильнее любить своих подданных он уже не сможет. Он обещал приезжать к ним каждые три года. Когда через два дня король и свита выехали из города и направились к границе, горожане по-прежнему провожали их в слезах. Однако Яков VI не сдержал обещания. Вернулся он только в 1617 году, влекомый, по его словам, тем же инстинктом, что движет лососем, который стремится умереть там, где родился. И это был не только первый раз, когда король вернулся к себе на родину, но и последний. [155]

Единение корон могло обернуться для Эдинбурга катастрофой. Именно присутствие королевского двора превратило его в свое время из купеческого сообщества в национальную столицу — а теперь двора больше не было. Однако Эдинбург уже настолько свыкся со статусом столицы, что не только пережил отъезд короля и сумел к нему приспособиться, но и расцвел вновь. Несмотря на отсутствие Якова VI, правительство все еще оставалось в Эдинбурге. По своей привычке носиться с идеями одновременно разумными и весьма странными, король хотел упразднить Эдинбург как столицу и перейти от единения корон к единению парламентов. Шотландцы привыкли к его безумным затеям, но англичанам они пришлись решительно не по вкусу — и эта блестящая идея была похоронена на целых сто лет.

Восполнил это упущение Яков VI, хвастаясь тем, что управлял Шотландией «с помощью пера» и мог посылать приказы на расстояние четырехсот миль верным тайным советникам, которых оставил в Эдинбурге бдительно следить, чтобы его желания выполнялись.

Для этих людей отъезд короля был не столько ударом, сколько шансом поступать наконец по своему усмотрению — в разумных пределах. До сих пор время от времени король отдавал леденящие кровь приказы (вроде повеления уничтожить какой-нибудь мятежный горский клан), однако теперь советники, под предлогом нехватки сил и денег, могли отложить исполнение приказа до того времени (обычно скорого), когда внимание короля переключалось на что-либо другое. И все же именно введенная еще лично Яковом VI система исполнения законов и правил делала оставленную им Шотландии бюрократическую систему такой эффективной, несмотря на его отсутствие. Он подтолкнул Шотландию к обновлению, и это пошло ей на благо.

Современному государству совершенно необходимы доходы. Большая часть средств поступала от купцов Эдинбурга. Примерно триста богачей составляли всего два процента населения столицы, но платили половину всех шотландских налогов, а также одалживали правительству необходимые суммы, когда его расходы превосходили доходы. Ни до того, ни после платежеспособность Шотландии не зависела от столь малочисленной группы. [156]

Купцы Эдинбурга смогли завоевать этот статус потому, что дела у них шли прекрасно. Лейт долгое время оставался самым шумным портом Шотландии, каким купцы и рассчитывали сохранить его, используя свои привилегии и бдительно следя за потенциальными конкурентами, даже самыми незначительными, и стремясь их контролировать. За границами бурга некоторым ремесленникам удалось избежать ограничений, накладываемых тамошними строгими правилами; такие мастера селились в скромных пригородах вроде Поттероу, на дороге из Эдинбурга на юг, или Портсбурга, стоящего на западной дороге, или Браутона на противоположной стороне озера Нор-Лох. Имелся еще Кэнонгейт, где покровительство короля и дворян могло восполнить отсутствие некоторых гражданских и коммерческих прав. Эдинбург принял меры, чтобы прикрыть эти лазейки. В 1648 году город победил окончательно, перекупив долговые обязательства примыкавших к нему поселений и тем самым приобретя феодальное превосходство над ними. Теперь они должны были управляться чиновниками, назначенными Эдинбургом, которым полагалось надзирать за экономической деятельностью в этих населенных пунктах.

На деле эдинбургские купцы управляли практически всей шотландской экономикой. С удовольствием они занялись делами более масштабными, нежели просто управление городом: они выступали как специально уполномоченные в собрании представителей королевских вольных городов (это собрание было впервые созвано в 1581 году для защиты общих интересов таких городов) или как члены шотландского парламента. Так им удавалось изменять законы и правила ради собственной выгоды. Вскоре, например, купцы из Абердина нашли, что легче вести торговлю с другими странами через Лейт, нежели через их собственный порт, находящийся в ста милях к северу; примерно так же дело обстояло и с другими вольными городами, расположенными на востоке равнинной части Шотландии и в Пограничье. Проблема политики, основывавшейся на частных интересах, заключалась в том, что продиктованные ею решения подчас оказывались довольно бессистемными. Протекционистские цели вызывали появление слишком большого количества противоречащих друг другу законов, обычно запрещавших вывоз сырья, а не стимулировавших развитие собственных производств. Весь комплекс этих мер был таков, что его едва ли можно назвать рациональной коммерческой стратегией. [157]