Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы

Осознавая необходимость перемен в этой сфере, сталинское руководство постепенно восстанавливало «лишенцев» в правах, хотя проводилась эта политика медленно и непоследовательно. Особенно наглядно эта непоследовательность проявлялась по отношению к трудпоселенцам — ссыльным крестьянам. В 1935–1936 гг. истекал установленный законом пятилетний срок высылки сотен тысяч «кулаков», репрессированных в первый период коллективизации (в 1930–1931 гг.), а поэтому особенно остро встал вопрос об их дальнейшей судьбе. Опыт восстановления части бывших «кулаков» в правах в предшествующие годы показывал, что большинство из них предпочитали покидать места ссылки. Поэтому по предложению руководства НКВД восстановление в правах ссыльных крестьян, широко проводившееся с 1935 г., сопровождалось запретом на отъезд из мест ссылки [379]. Таким образом, основная масса бывших «кулаков» получала лишь формальные «гражданские права». Хотя, учитывая характер режима, — это было немаловажным «достижением».

Сигналом к новой шумной демонстрации «примирения» с «социально чуждыми элементами» была политическая сценка, разыгранная Сталиным на совещании комбайнёров в самом начале декабря 1935 г. Когда башкирский колхозник А. Гильба заявил с трибуны совещания: «Хотя я и сын кулака, но я буду честно бороться за дело рабочих и крестьян и за построение социализма», Сталин бросил ставшую знаменитой фразу: «Сын за отца не отвечает» [380]. Последующие акции показали, что растиражированный пропагандой сталинский «афоризм» появился не случайно. Сталин обозначил, что является автором тех послаблений, которые в последующие месяцы получили сотни тысяч «социально чуждых».

23 декабря 1935 г. Политбюро (а затем и Совнарком) одобрили подготовленный прокурором СССР А.Я. Вышинским и наркомом внутренних дел Г.Г. Ягодой циркуляр об использовании на работе лиц, высланных и сосланных в административном порядке, и приёме их детей в учебные заведения. Циркуляр, отправленный руководителям управлений НКВД и прокурорам на места, разрешал использовать по специальности в учреждениях и на предприятиях (кроме оборонных) инженеров, техников, врачей, агрономов, бухгалтеров и пр., сосланных в административном порядке по постановлению Особого совещания при НКВД, а также квалифицированных рабочих (за исключением тех случаев, когда Особое совещание специально запрещало использование по специальности). Научные работники получали право работать по своей специальности в местах ссылки или высылки в том случае, «если они высланы или сосланы из столиц, промышленных пунктов и пограничной полосы в порядке очистки этих местностей от социально-опасных элементов». Дети, «высланные или сосланные как иждивенцы своих родителей», подлежали «приёму в учебные заведения по месту ссылки или высылки в порядке перевода» [381]. Несмотря на то, что во многих случаях этот циркуляр имел чисто декларативное значение (в отдалённых районах просто не существовало необходимых рабочих мест), он в определённой степени облегчил положение многих ссыльных и высланных.

Такое же значение, несмотря на явную декларативность по отношению ко многим категориям «социально чуждых», имело постановление ЦИК и СНК СССР о новых правилах приёма в высшие учебные заведения и техникумы (судя по визе, проект постановления был подготовлен Вышинским), утверждённое Политбюро 29 декабря 1935 г. Если раньше приём в высшие учебные заведения и техникумы «детей нетрудящихся и лиц, лишённых избирательных прав», не допускался, то по новому закону все ограничения при приёме, «связанные с социальным происхождением лиц, поступающих в эти учебные заведения, или с ограничением в правах их родителей» отменялись [382]. Ссыльная молодёжь в большинстве своём не могла воспользоваться этим законом, так как не имела права выезда из ссылки, но некоторые категории «социально чуждой» молодёжи приобрели новые перспективы.

Несмотря на общую жёсткую линию в отношении права выезда ссыльных из мест ссылки, в некоторых случаях правительство разрешало ссыльной и высланной молодёжи относительно свободное передвижение по стране или в отдельных регионах.

27 января 1935 г. группа молодёжи, высланной с родителями из Ленинграда в Уфу, обратилась с телеграммой на имя Сталина, Молотова и Ягоды. «Мы, нижеподписавшиеся юноши и девушки в возрасте от 18 до 25 лет, высланные из Ленинграда за социальное прошлое родителей или родственников, находясь в крайне тяжёлом положении, — говорилось в телеграмме, — обращаемся к Вам с просьбой снять с нас незаслуженное наказание — административную высылку, восстановить во всех гражданских правах и разрешить проживание на всей территории Союза. Не можем отвечать за социальное прошлое родных в силу своего возраста, с прошлым не имеем ничего общего, рождены в революцию, возращены и воспитаны советской властью, являемся честными советскими студентами, рабочими и служащими. Горячо желаем снова влиться в ряды советской молодёжи и включиться в стройку социализма». В тот же день Молотов переслал телеграмму Вышинскому с резолюцией: «Прошу Вас от себя и от т. Сталина внимательно и быстро разобраться в этом деле — надо дать ответ и, видимо, — пойти им навстречу» [383]. Вышинский немедленно сообщил Молотову, что затребовал дела уфимских заявителей и одновременно поставил вопрос о возможности принятия общего постановления, предусматривающего отмену высылки для всех молодых людей, высланных в административном порядке вместе с родителями [384]. Эта идея Вышинского, однако, поддержки не получила. Было решено ограничиться решением по конкретному ленинградскому случаю. 28 февраля 1936 г. Политбюро утвердило подготовленное Вышинским и заместителем наркома внутренних дел СССР Г.Е. Прокофьевым постановление СНК и ЦК: «В отношении учащихся высших учебных заведений или занимающихся самостоятельным общественно полезным трудом, высланных в 1935 г. из Ленинграда в административном порядке вместе с их родителями, в связи с социальным происхождением и прошлой деятельностью последних, но лично ничем не опороченных, — высылку отменить и разрешить им свободное проживание на всей территории Союза ССР» [385]. 14 марта Вышинский сообщил Сталину и Молотову, что проверке на основании постановления от 28 февраля подлежали около 6 тыс. дел [386].

Столь же ограниченное значение имело постановление ЦИК СССР от 10 июля 1936 г. «О разрешении Игарскому горсовету предоставлять льготы отдельным категориям спецпереселенцев и их семьям». Это решение было инициировано секретарём Игарского горкома ВКП(б) В. Остроумовой, которая 25 мая 1936 г. обратилась с обширным письмом к Сталину и Молотову. Остроумова обращала внимание, в частности, на то, что даже восстановленные в правах спецпереселенцы (в основном, молодёжь) не имели права выезжать из Игарки. Она сообщала, что «опубликование декрета о праве поступления в высшие учебные заведения вне зависимости от социального происхождения вызвало большой подъём среди молодёжи Игарки. Горсовет, горком получили ряд заявлений от оканчивающих 7-ми и 10-летку о содействии в выезде и поступлении в высшие учебные заведения… Но краевые организации (Наркомвнудел) прислали разъяснение, что поездка в высшие учебные заведения детей спецпереселенцев и восстановленных в правах по Красноярскому краю разрешается не дальше гор. Красноярска и, кроме того, в каждом конкретном случае — с разрешения краевого Наркомвнудела». Остроумова просила дать возможность Игарскому горсовету самостоятельно восстанавливать в правах наиболее проверенных рабочих-стахановцев из детей спецпереселенцев до 25-летнего возраста, пробывших в Игарке не менее 5 лет; давать разрешение на передвижение восстановленных в правах спецпереселенцев в пределах Енисейского Заполярья, а также на выезд во все города СССР отличникам учёбы из детей спецпереселенцев для поступления в вузы [387]. Вопрос рассматривался в Политбюро, которое решило удовлетворить эти просьбы Остроумовой.