Генералиссимус князь Суворов

Самолюбивая, впечатлительная натура Суворова ставила начальству всякое лыко в строку, оттого ему казались такими горькими «купоросные пилюли» Румянцева. Дело вершилось сложное, шероховатостей и зацепок миновать было невозможно. Конечно, насилием называется не один только тот вид, когда за человеком гоняется казак с нагайкой; но ведь самое переселение было в основании своем насильственное, и без сомнения для переселяемых христиан имело значение большой «купоросной пилюли». Имеющую такой основный смысл операцию невозможно замаскировать подробностями исполнения, обманчивыми до обольщения друзей и недругов. Суворов был почти прав, выставляя отсутствие казаков с нагайками за аргумент в свое оправдание, тем паче, что он действительно поступал сдержано, политично и человеколюбиво. Румянцеву же, из его малороссийской деревни, откуда он направлял дело, не трудно было впасть в неумеренные требования. Впрочем легко быть может, что Суворов, вследствие своей мнительности увеличивал, сам того не подозревая, степень горечи Румянцевских пилюль.

Во второй половине сентября переселение окончилось. Выселено свыше 31000 душ; Греки большею частью поселены между реками Бердой и Калмиусом, по р. Соленой и по азов — «кому прибрежью; Армяне близ Ростова и вообще на Дону. Румянцев доносил Императрице, что «вывод христиан может почесться завоеванием знатной провинции». На перевозку и продовольствие истрачено всего 130000 рублей. Собственно продовольствие обошлось очень дешево, так как Суворов скупил у тех же христиан 50000 четвертей хлеба, который поступая на месте в магазины, обошелся вдвое дешевле поставляемого из России, отчего и составилось слишком 100000 рублей экономии. Распоряжения Суворова отличались замечательным благоразумием и расчетливостью; он так сказать вложил свою душу в это дело. Спустя больше полугода, когда дело было уже почти сдано в архив, Суворов все еще чувствовал на себе как бы гнет нравственной обязанности по отношению к переселенцам и писал к Потемкину: «крымские переселенцы претерпевают в нынешнем их положении многие недостатки; воззрите на них милостивым оком, так много пожертвовавших престолу; усладите их горькое воспоминание» ⁴.

Волнения в Крыму улеглись, но наступило тревожное время на Кубани. Еще в апреле, через несколько дней по отъезде Суворова в Крым, горцы сделали вторжение. Суворов приписал этот случай послаблению службы на линии и счел нужным назначить туда нового начальника, генерал-майора Райзера. Бог знает, почему он выбрал человека, который уже успел заявить в Крыму свою неспособность; может быть из недоверия к оценке князя Прозоровского. Райзер прибыл на место и в самом скором времени напортил. Вопреки данной ему программы, которою всякое наступательное с нашей стороны действие за Кубань было запрещено, как по тогдашним обстоятельствам бесполезное, Райзер снарядил экспедицию, сжег одно селение и избил всех его жителей. Через месяц один из его подчиненных сделал новый поиск за Кубань. Вслед затем Райзер самым опрометчивым образом оскорбил одного из ногайских султанов, которому в виде удовлетворения Суворов принужден был подарить 3000 рублей.

Беспричинные поиски за Кубань озлобили горцев. Партия их, человек в 300, никем не замеченная, перешла обмелевшую Кубань в брод и нанесла жестокое поражение гарнизону одного из укреплений, несмотря на геройское поведение войск. Суворов приказал Райзеру исследовать происшествие и виновных предать суду, так как причина несчастия заключалась в неисполнении данных инструкций. Это было в конце сентября, а через месяц большая партия горцев прокралась к другому укреплению, захватила часть гарнизона, высланную за водою и, никем не преследуемая, увела с собою пленников. Суворов велел и это дело исследовать, отдав виновных под суд, а Райзеру объявил выговор.

Прошел 1778 год. Суворов не успел побывать в Полтаве, как рассчитывал, и должен был отсрочить свидание с женою до января. Тотчас после нового года он поехал в отпуск и нашел свое семейство в Полтаве в самом жалком положении. Разрешение Варвары Ивановны от бремени совершилось не благополучно, и она была сильно больна. Устроив кое-как домашние дела и получив надежду на поправление здоровья жены, он, едва пробыв в Полтаве десяток дней, отправился опять на службу, так как отпуск ему был дан короткий, на совесть, без срока, притом связанный с экстренным поручением. Поехал он в Астрахань, оттуда чрез Кизляр и Моздок по астраханской и моздокской линиям на кубанскую, затем на бердянскую и чрез Арбат возвратился в Крым в конце февраля 1779 года. Он осмотрел все внимательно, виделся и беседовал со многими ногайскими султанами, вникал в наши к ним отношения и в положение дел. Райзера он окончательно признал начальником неспособным, который не умеет себя вести и отличается крайнею бездеятельностью, по выражению Суворова «оспалостью», т.е. сонным состоянием. Донося Румянцеву 23 февраля о результате сделанного объезда, он успокаивает его насчет тишины в тех странах, но требует смены Райзера и в заключение просит позволения побывать около Святой в Полтаве, на короткое время, а если при этом потребуется сделать служебный объезд, то не такой бы длинный, как нынешний ¹⁴.

Затем Суворов послал Райзеру довольно суровый упрек и наставление; ставил ему в вишу, что он прибегал к военным мерам, когда достаточны были мирные; что поступал круто, когда нужна была ласка; спрашивал — почему не заведена с заречными меновая торговля; если потому, что они не доверяют Русским, то можно базары устроить на их стороне, насыпав там шанец и наведя мост. «Благомудрое великодушие иногда более полезно, нежели стремглавный военный меч... Одна такая коммуникация повлечет за собою другую, третью...» Однако Райзер оказался неисправимым. В апреле горцы снова захватили казачий разъезд. Виновных приказано отдать под суд, Райзеру выговор и смена, остальным повторение и подтверждение прежних инструкций.

Холодные отношения между Шагин-гиреем с одной стороны и Суворовым и резидентом с другой — продолжались. Румянцев старался поправить дело, считая Шагина самым удобным для России ханом, но Суворов смотрел на него, как на жалкое создание, которое ничем не проймешь, кроме денег. с деньгам и пришлось прибегнуть, чтобы вознаградить за выселение христиан, за таможенные убытки, за послушание и наконец за полное подчинение ханской политики русским интересам. Екатерина приказала подарить хану сервиз, разные другие вещи и деньгами 50,000 рублей, а братьям хана, беям, мурзам и вообще влиятельным лицам другие 50,000. Результат получился желаемый и злоба утихла,

Между тем пора воинственных замыслов Турции и боевых приготовлений сменилась направлением противоположным. В турецком министерстве произошла перемена в смысле усиления партии мира и привела к давно желаемому Россиею результату: 10 марта 1779 года Порта подписала конвенцию с утверждением Кучук-Кайнарджиского трактата и признала Шагин-гирея Крымским ханом. Военные приготовления в Крыму и на Кубани прекратились, и Суворов получил приказание оставить в Крыму 6,000 человек, под видом гарнизонов для Еникале и Керчи, а остальные войска Крыма и Кубани выводить. Как только приготовления к походу сделались общеизвестными, со стороны Шагин-гирея посыпались на Суворова различные просьбы. Хан просил, ввиду возможности мятежа, оставить на первое, время батальон, две роты и эскадрон. Последовал отказ. Хан просил не срывать укреплений, оставив их для его войск. Суворов согласился сохранить и передать немногие, так как- 215 остальные скорее будут хану опасны, чем полезны в его положении, среди вероломного народа. Хан надеялся, что ему будут переданы чугунные пушки, но и в этом разочаровался. Хан просил оставить в Крыму разных мастеровых, сведущих по различным частям людей и оркестр музыки; просьба эта была удовлетворена отчасти.

Войска двинулись и вышли из Крыма в отличном состоянии; они не оставили там ни одного больного и не взяли ни одной обывательской подводы ¹⁵. Сам Суворов остался в Крыму, несмотря на то, что ему не удалось навестить в Полтаве свою семью о Святой. Он принялся разбирать претензии ханских таможенных откупщиков на беспошлинный ввоз товаров для русского крымского корпуса, навел справки в таможнях за три года, на этих данных основал свой расчет и нашел, что претензии откупщиков в основании справедливы, но вдвое преувеличены. Окончить все дела и выехать в Полтаву ему удалось лишь в конце июля. Перед выездом он просил Румянцева прекратить военный суд над двумя командирами, по происшедшим на Кубани несчастным случаям, и представил отчет в виде планов о произведенных им в том году маневрах во время двухнедельной лагерной стоянки войск. В этом отчете нет ничего существенно нового: дух, жизненная сила неизменно прежние и выражаются между прочим в полном отсутствии отступательных движений и пассивной обороны.