Подо льдом к полюсу

Мы еще не выполнили своей задачи. Благодаря инерциальной навигационной системе мы без особых трудностей достигли полюса, но всплыть здесь на поверхность — это уже другое дело. Тут мы должны были полагаться только на себя.

Никаких признаков «фонаря». Корабль остановился на шестидесятиметровой глубине точно на полюсе, я поднял перископ в надежде что-либо обнаружить. Но море кругом был совершенно черное. Ни малейшего проблеска света через лед; всплыть здесь невозможно.

Двигаясь на самой малой скорости переменными курсами, мы начали поиски тонкого льда, используя для этого перископ, эхоледомер и телевизионную установку, но нам не везло.

Здесь, на полюсе, солнце все время будет за горизонтом, а если к тому же еще большая облачность, как день назад, то сильного света и не может быть. «Ну что же, — думал я, — пока мы должны терпеливо ждать и наблюдать». Несколько часов прошло безрезультатно.

Но вот я заметил в перископ изумрудно-зеленое мерцание. Светлое пятно казалось слишком маленьким для «Скейта», но его стоило исследовать. Мы начали осторожно маневрировать под этим пятном, наблюдая за показаниями эхоледомера. Он показывал тонкий лед.

Теперь мы были в ином положении по сравнению с прошлым летом: тогда мы, не торопясь, ходили под разводьями, стараясь всплыть в середине достаточно большого участка чистой воды. В зимнее время, для того чтобы всплыть в заранее намеченном районе, мы должны были довольствоваться небольшим участком тонкого льда, в котором едва может поместиться лодка. Не было нужды маневрировать под этим тонким льдом, чтобы вычертить форму участка: он был настолько мал, что его весь можно было осмотреть в перископ. Границы участка были резко обозначены расположенными вокруг него темными пятнами толстого льда. Если бы не опыт прошлого лета, у нас не хватило бы смелости и умения даже попытаться выполнить такую сложную и опасную операцию.

Мы подвсплыли на глубину тридцать метров. «Фонарь» имел форму собачьей ноги и был предательски мал. Никогда раньше мы не пытались делать ничего подобного. Однако было ясно, что, если нам удастся пробить такой лед, «Скейт» будет крепко держаться в нем, как в тисках. Не будет опасности повреждения лодки вследствие дрейфа к одному из краев полыньи.

— По местам стоять, пробивать лед! — приказал я. — Начать всплытие!

Едва мы начали подниматься, как Эл Келлн, стоявший у эхоледомера, закричал:

— Над нами тяжелый лед — толще трех с половиной метров!

Я понял, что произошло: лед двигался, и светлое пятно тонкого льда отнесло от лодки.

— Заполнить цистерны, Шеффер, — приказал я.

Корабль водоизмещением в три тысячи тонн неохотно изменил направление движения и начал медленно погружаться назад, в темные глубины океана. Мы снова не торопясь подвели корабль под маленький участок тонкого льда.

Вторая попытка всплыть была не удачнее первой: нас снова отнесло от просвета во льду — так он был мал.

— Надо попытаться рассчитать отклонение, — сказал Билл Леймен.

Он быстро высчитал, на каком расстоянии от «фонаря» должна находиться лодка, чтобы за время подъема с тридцатиметровой глубины она оказалась точно в нужном месте. «Скейт» теперь старательно маневрировал, чтобы занять исходное положение.

Когда мы начали всплывать, Келлн сообщил, что над нами тяжелый лед. Не очень приятно услышать такое, когда от рубки до льда остается всего пятнадцать метров. Мы могли только надеяться, что нас еще отнесет в нужную точку.

Лодка продолжала всплывать, и я вынужден был опустить перископ. Теперь мы могли вести визуальное наблюдение только с помощью телевизионной установки, на экране которой обозначались расплывчатые границы тяжелого льда.

Верхняя часть рубки была уже всего в семи с половиной метрах ото льда.

— Тяжелый лед, все еще тяжелый лед, — докладывал Келлн. В его голосе чувствовалось нервное напряжение. Сколько же еще ждать?

— Срочное погружение! — резко приказал я.

Больше ждать мы не могли. Шеффер открыл клапаны затопления цистерны срочного погружения, и тонны воды хлынули в нее, заставив корабль погружаться. Мы быстро падали, уходя от зловещих ледяных утесов.

— Продуть аварийную цистерну до отметки, — приказал Шеффер, пытаясь задержать быстро падающий на глубину «Скейт». Рев воздуха под большим давлением наполнил помещение.

— Продувание закончено, аварийная цистерна продута до отметки, — доложил Дорнберг.

— Продуть аварийную полностью, откачать за борт воду из вспомогательной цистерны, — приказал Шеффер, наблюдая прищуренными глазами за приборами.

Мы стали погружаться медленнее, а затем остановились совсем, правда на значительно большей глубине, чем ожидали.

Лоб у меня покрылся капельками пота. Я почувствовал, какое напряжение было на корабле. С непреклонной решимостью мы начали все сначала.

— Тяжелые торосы по всем сторонам разводья, за исключением одного угла, — доложил Эл Келлн.

Билл Леймен еще раз подсчитал отклонение лодки, ориентируясь теперь на меньший дрейф льда.

Я попытался расположить корабль ближе к углу, свободному от торосов. Шум откачивающих воду помп говорил о том, что лодка медленно поднимается.

— Тяжелый лед, все еще тяжелый лед, — говорил Келлн загробным голосом.

Пора опускать перископ.

— Тонкий лед! Вот он! Кажется, подходящий! — воскликнул Келлк.

Телевизионный экран показывал, что мы уже близко к поверхности. Испытывая опять то же чувство тошноты, мы ударились об лед и пробили его.

— Не давайте лодке погружаться, Шеффер, — предостерег я.

Я снова пережил минуту исключительного напряжения.

Шеффер пустил немного воздуха в балластные цистерны: кажется, мы сумеем удержаться в этом положении. Я поднял перископ в надежде увидеть что-нибудь. Мне очень не хотелось продолжать всплытие вслепую, так как я знал, что где-то поблизости находятся огромные торосы.

Но ничего, кроме сплошного белого поля, я не увидел. Сплошной лед!

Взглянув на глубомер, я убедился, что лодка хорошо держится в прежнем положении. Если нам удастся пробиться здесь на поверхность, мы войдем в историю.

— По местам стоять к всплытию на полюсе! — приказал я по радиотрансляционной сети.

Приготовления закончились быстро, и Шеффер, повернувшись ко мне, с улыбкой доложил:

— Готовы всплывать на полюсе.

Мы медленно продули цистерны, и «Скейт» неохотно начал подниматься. Было очевидно, что такой толстый лед нам еще ни разу не приходилось пробивать. Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем верхний люк поднялся достаточно высоко надо льдом и его можно было открыть. Теперь мы надежно держались во льдах.

— Открыть люк! — скомандовал я и поспешил по трапу наверх.

Лед, который мы только что проломили, был настолько тяжел, что он не падал на мостик, а трескался и скатывался наружу. Я выскочил на мостик и впервые за все время пребывания в Арктике почувствовал сильные удары ветра. Ветер свистел над открытым мостиком, неся снежную пыль, которая жалила, как песок. Над нами висели тяжелые серые облака; создавалось впечатление, будто темные штормовые сумерки переходят в ночь.

Мы пробились через лед точно на изгибе узкого разводья с большими холмами снега по краям. Оно терялось в снегах, подобно извилистому устью реки, где-то в четверти мили от нас, насколько я мог видеть. Никогда раньше в Арктике мы не видели таких высоких снежных холмов. Позднее мы определили, что их высота пять с половиной метров.

Хотя мы оказались значительно ближе к одному краю разводья, чем мне хотелось бы, однако теперь уже ничто не мешало лодке окончательно всплыть. Хотя изо льда выступала пока еще только одна рубка, корабль прочно держался в разводье, и не было оснований опасаться, что он начнет дрейфовать.

Вскоре была налажена телефонная связь центрального поста с мостиком, и балластные цистерны продуты воздухом высокого давления. С громким треском, похожим на пушечные выстрелы, палуба лодки начала пробиваться через лед. Разводье замерзло вместе с плававшими в нем большими кусками льда. Они вмерзли в тонкий лед и стали похожи на миндаль в шоколаде.