Подо льдом к полюсу

— Антенной пользоваться нельзя, пока не заменим ее среднюю часть, — сказал он печально.

— Трудно это сделать? — спросил я.

— Боюсь, что очень трудно. Эту деталь можно заменить только при поднятом положении антенны.

— Келлн! Нам нужна эта антенна, — сказал я. — Вы понимаете, какой поднимется переполох, если мы перестанем докладывать о себе?

В знак согласия Келлн кивнул головой.

— Есть только один способ сделать это. Нужно кого-нибудь привязать к мачте и поднять вместе с ней наверх.

Поднятая до отказа антенная мачта возвышается над рубкой больше чем на три метра, следовательно, привязанному к ней человеку придется работать почти на одиннадцатиметровой высоте над уровнем льда.

Келлн пристально посмотрел на поврежденную мачту антенны.

— Я сделаю это сам, командир, — сказал он. — Это самое лучшее, что можно придумать.

Через несколько минут один из радистов прикрепил Келлна к мачте с помощью манильского троса.

— Поднимайте мачту, — скомандовал Келлн.

Послышалось слабое шипение масла в гидравлическом устройстве, и мачта начала медленно подниматься вверх.

На фоне низкого серого неба Келлн выглядел довольно странно.

Когда Келлну нужен был какой-нибудь инструмент или запасная часть, мы должны были опускать мачту вниз, передавать ему нужную вещь и снова поднимать ее вверх. Ему неудобно было работать в перчатках, и я беспокоился за его руки, ведь температура воздуха была двадцать девять градусов мороза.

— Готово, — прохрипел он, закручивая сильными рывками последний болт. — Спускайте меня — посмотрим, как она действует.

Келлн с гордостью наблюдал, как антенна медленно опускалась и поднималась. Все работало прекрасно.

— Отлично, — сказал я Келлну и радистам, собиравшим свои инструменты, перед тем как спуститься в лодку. — Теперь позаботьтесь о своих руках.

Я решил попытать счастья как фотограф-любитель, взял фотоаппарат и спустился на лед. Стало еще темнее, и для определения экспозиции мне пришлось использовать фотоэкспонометр. Если вам когда-нибудь приходилось работать с маленькими кнопками или рычажками не снимая рукавиц, вы легко представите себе мое положение. Наконец я не выдержал, снял свои огромные рукавицы и засунул их в карманы. Теперь я легко мог делать все, что несколько минут назад представляло для меня большую трудность.

Мне хотелось сделать несколько снимков «Скейта» и сфотографировать лед, наросший на его рубке. Им лодка покрылась сразу, как только поднялась из глубины на сильный мороз. Слой льда придавал кораблю серый глянцевитый блеск, который я и пытался схватить с помощью световой вспышки. Я так этим увлекся, что совсем забыл о морозе. Внезапно я заметил, что мои пальцы потеряли чувствительность. Было такое ощущение, как будто их совсем нет. Кожа на пальцах стала белая, как паста. Я сразу же потерял интерес к фотографированию, засунул руки в карманы и побежал на лодку.

Там мучился с обмороженными руками Эл Келлн.

— Но я ведь каждого предупреждал! — гремел доктор Арнест. — Почему вы не надеваете рукавиц? Ведь для этого министерство и выдало вам их.

Я вежливо объяснил доктору, что мы с Келлном отморозили пальцы, выполняя очень важную работу, и что ему лучше заняться нашими пальцами и не выходить за пределы своих функций.

Доктор посмотрел на мой фотоаппарат, лежавший на столе, и усмехнулся. Налив в умывальник теплой воды, он сказал:

— Кладите сюда руки, и я вам гарантирую, что после этого вы будете надевать рукавицы.

Он был прав. Когда пальцы начали приобретать чувствительность и по ним снова стала пульсировать кровь, мне показалось, будто каждый палец по очереди кладут на стол и ударяют по нему изо всей силы молотком. Я решил либо научиться работать с фотоаппаратом в перчатках, либо вообще отказаться от фотографирования.

Этот случай еще больше убедил меня в нашей полной неспособности оберегать себя от мороза в этих районах. Изнеженные, не приспособленные к жестоким холодам арктической зимы, мы можем смело вторгнуться сюда только на короткий период времени. Оставшись здесь на более длительный срок без теплого укрытия, мы, безусловно, погибли бы. Если бы мощный источник атомной энергии, пульсирующий в сердце «Скейта», вдруг остановился, металлический корпус нашего корабля не выдержал бы мороза, окружающего лодку. Мы не смогли бы выжить, ведь у нас не было ни палаток, ни саней, ни собак. Теперь гораздо больше, чем прошлым летом, наша жизнь зависела от благополучия «Скейта».

Глава 21

После ужина мы погрузились и снова взяли курс на Северный полюс, до которого оставалось менее двухсот пятидесяти миль. За ночь мы преодолели это расстояние и утром 17 марта подходили к назначенной точке — полюсу.

Я бегло просмотрел ленту записи показаний эхоледомера за последний час. Мы проходили район тяжелых льдов. Никаких признаков тонкого льда не было. Уолт Уитмен сообщил, что шансы на всплытие около полюса весьма слабы. Неужели это место всегда будет приносить нам неудачу?

Я еще подробно не говорил экипажу о предстоящем богослужении на полюсе в память Хьюберта Уилкинса, и прежде всего потому, что не был уверен, что оно состоится. Однако в это утро я объявил по радиотрансляционной сети, какая задача стоит перед нами и каким образом мы надеемся ее выполнить. По приходе на полюс мы должны будем начать поиски тонкого льда, двигаясь переменными курсами, но оставаясь все время в этом районе. Если сразу нам не удастся обнаружить ничего подходящего, нужно будет набраться терпения и продолжать поиски. Как известно, ледовый покров постоянно двигается, и переместившийся сюда новый лед может оказаться более пригодным для всплытия. Предполагая, что лед передвигается в среднем со скоростью две с половиной мили в сутки, можно рассчитывать, что за сутки над Северным полюсом пройдут четыре с половиной километра льда. Возможно, что нам удастся найти то, что мы ищем.

Наш опыт будет представлять ценность и с военной точки зрения. Когда мы вернулись из Арктики в конце 1958 года, многие высшие офицеры хотели узнать, каковы шансы на всплытие лодки в заданной географической точке Арктики, — не в такой точке, как дрейфующая станция «Альфа», которая вместе со льдами меняет свое место, а в точно указанной широте и долготе. Ну что же, посмотрим!

За завтраком разговоры, как обычно, вертелись вокруг льда. Сегодня возник вопрос, почему для обозначения столь важных для нас районов с тонким льдом мы пользуемся такими громоздкими названиями. До сих пор мы эти места называли недавно замерзшими разводьями, но это название слишком длинное и потому неудобное. Нам нужно было новое. Много разных названий было предложено, но ни одно из них не подошло. Тогда доктор Лайон, который с моих слов знал, как выглядят замерзшие разводья в перископ, сказал:

— Почему бы не назвать их «фонарями»?

Действительно, замерзшие разводья с тонким льдом напоминают световые люки. Они похожи на просвечивающее зеленовато-голубое стекло на темном потолке. Места, где лед достаточно тонок, чтобы пропускать свет в темноту морской глубины, мы и искали, ибо только через них можно было подняться наверх, к свету и воздуху. Стало быть, это действительно «фонари».

Однако, подойдя к Северному полюсу, мы не обнаружили ни одного «фонаря». Мы медленно маневрировали, прокладывая курсы по указаниям штурмана Билла Леймена. Зейн Сандуский и Боб Уэйделл методически наносили показания зеленых трубок приборов на листы графленой бумаги. Медленно, но верно мы вели лодку в ту точку, из которой всякое направление будет направлением на юг. «Скейт» снова приближался к Северному полюсу.

Я сделал короткое сообщение членам экипажа, напомнив им то, о чем большинство из них уже знало: почти пятьдесят лет назад, в апреле 1909 года, Роберт Пири впервые достиг полюса. Но насколько его положение отличалось от нашего! Пири сопровождали только четыре эскимоса и его слуга Мэтт Хенсон, у него не было приборов, которые вели бы его к цели. Пройденное расстояние он измерял грубым колесом, приделанным к саням. Свое местонахождение он определял по Солнцу, а это в известной мере зависело от точности часов, которые он не имел возможности проверять неделями. Зная это, Пири по достижении Северного полюса в течение тридцати часов колесил по этому району, чтобы убедиться, что он действительно достиг своей цели. Пири потратил двадцать лет своей жизни, чтобы достичь заветной цели, и, конечно, не имел ни малейшего желания из-за ошибочных расчетов не дойти до полюса нескольких миль. Только убедившись, что он определил место полюса настолько точно, насколько позволяли его несовершенные инструменты, он водрузил свои флаги и сфотографировал их. Но через несколько часов дрейфующий лед уже отнес его флаги в сторону от полюса. Слава так непостоянна!