Пакт, изменивший ход истории

В то же время многие советские историки писали именно о западной, а не о советской несговорчивости на переговорах, приводя, на первый взгляд, убедительные аргументы. Но при этом оставалось недооцененным то, что в подходе к делам международным советские руководители руководствовались классовыми мотивами, отталкиваясь от тезиса о «враждебном капиталистическом окружении». В отношениях с представителями капиталистических стран они отказывались применить свой же большевистский принцип (который так нравился Р. Рейгану): «Доверяй, но проверяй». Переговоры с ними, с капиталистическими государствами, говорил Сталин, это та же классовая борьба. В 1929 г., в ходе англо-советских переговоров о возобновлении разорванных дипломатических отношений, Сталин называл переговоры с капиталистическими врагами классовой борьбой, поучая «ответить этим наглецам коротко и ясно: “Ни хера вы у нас не получите”» ^{384}. Резонно подумать, не пытались ли коммунистические руководители Советского Союза, прибегая к обвинениям западных партнеров в неуступчивости, скрыть тем самым свои тайные (порой и не столь тайные) намерения?

В закрытых партийных аудиториях эти намерения выражались более чем откровенно. Вот что говорил о перспективах трехсторонних советско-западных переговоров член ЦК ВКП(б) и глава делегации ВКП(б) в Коминтерне Д.З. Мануильский, выступая на совещании руководителей кафедр марксизма-ленинизма в Москве в середине июля 1939 г.: «Мы прекрасно понимаем, что сейчас за нами так ухаживают, как приблизительно за богатой московской невестой в свое время (смех), но мы цену своей красоте знаем (аплодисменты) и если сделаем брак, то по расчету (смех, аплодисменты). Брак по любви у нас не пойдет, а по расчету — милости просим». И в конце доклада, отвечая на вопросы аудитории: «Я не большой оптимист, я не скажу, как английская печать, что уже соглашение между СССР и Англией и Францией в кармане. В кармане может быть и фига». Опомнившись, продолжил: «Это серьезный вопрос, я так не буду говорить». Но тут же добавил: «И я говорю, я не оптимист, я не думаю, что соглашение уже в кармане, у меня просто, как у советского человека, есть большая доля скептицизма». ^{385}

Впрочем, советские представители на переговорах с Англией и Францией после их провала проговорились, что не в позиции западной стороны было все дело. Так, глава советской военной миссии маршал К.Е. Ворошилов в интервью газете «Известия» 27 августа заявил: «Не потому прервались военные переговоры с Англией и Францией, что СССР заключил пакт о ненападении с Германией, а наоборот, СССР заключил пакт о ненападении с Германией в результате, между прочим, того обстоятельства, что военные переговоры с Францией и Англией зашли в тупик в силу непреодолимых разногласий» ^{386}. В свою очередь В.М. Молотов на сессии Верховного совета СССР 31 августа, созванной для ратификации советско- германского пакта о ненападении, сославшись на интервью Ворошилова, повторил: «Советский Союз заключил пакт о ненападении с Германией, между прочим, в силу того обстоятельства, что переговоры с Францией и Англией натолкнулись на непреодолимые разногласия и кончились неудачей по вине англо-французских правящих кругов» ^{387}.

Но если К.Е. Ворошилов связал заключение пакта с провалом военных переговоров, то В.М. Молотов распространил эту связь и на предшествовавшие им советско-западные политико-дипломатические переговоры. Ключевые слова в обоих заявлениях — «между прочим». Что означает, согласно словарю русского языка, «кстати», «к слову сказать». То есть, основаниями для советского решения пойти на пакт с Германией служили иные, возможно, более веские соображения. Об этих соображениях можно судить по советским официальным оценкам международного значения пакта, в которых содержались такие многозначительные молотовские формулировки как «поворот в истории Европы, да и не только Европы» и совпадающие «коренные государственные интересы как СССР, так и Германии» ^{388}. Эти самодовлеющие оценки советско-германского пакта никак не подтверждают основной тезис сталинских «Фальсификаторов истории» (1948 г.) — о том, что Советский Союз был вынужден пойти на пакт из-за провала переговоров со странами Запада ^{389}.

В мировой историографии существует обоснованное мнение, что Сталин вряд ли мог рассчитывать на то, что демократический Запад предоставит ему свободу рук в отношении государств Прибалтики и Финляндии (а тем более — Польши и Румынии). Следовательно, длительные (с марта-апреля по август 1939 г.) переговоры с западными странами понадобились для того, чтобы повлиять на немцев. С одной стороны, угрожая заключить военный союз с Англией и Францией, принудить Германию к уступчивости на закулисных советско-немецких «разговорах». С другой — выдвигая различные требования на переговорах с Англией и Францией, донести до сведения той же Германии свои условия соглашения с ней.

Но, может быть, все-таки «предпочтение», по словам Сталина, отдавалось переговорам с западными странами? Нет, это никак не подтверждается фактами и документами.

Обратимся к официозному изданию «Фальсификаторы истории», брошюре, написанной по заданию Кремля и отредактированной лично Сталиным. Из содержания третьего раздела брошюры, призванного обосновать заключение пакта с Германией провалом англо-франко-советских переговоров, следует, что советское руководство не верило в искренность намерений лидеров западных стран. Несмотря на переговоры, говорится в брошюре, Англия и Франция при поддержке США продолжали политику «провокационного натравливания гитлеровской Германии на Советский Союз», прикрывая такую политику «кое-какими несложными дипломатическими маневрами». То есть видимостью переговоров с Советским Союзом. Подлинный смысл начатых по инициативе Англии и Франции переговоров ^{390}, рано разгаданный сталинским руководством, «не представлял, разумеется, секрета» и для руководителей Германии ^{391}.

Если бы предпочтение на самом деле отдавалось переговорам с англичанами и французами, гласные переговоры с ними не сопровождались бы негласными «разговорами» с немцами. С далеко идущими намерениями, обнаружившими себя со смещением М.М. Литвинова в начале мая 1939 г. Новый нарком иностранных дел В.М. Молотов на первом же приеме германского посла поставил — как первоочередной! — вопрос о подведении под советско-германские отношения «соответствующей политической базы» ^{392} (подробнее см. главу 8).

Как уже говорилось выше, одновременными переговорами с обеими враждующими сторонами, англо-французской и германской, сталинское руководство хотело выжать максимум выгод из своего третейского положения. Завершение перегруппировки основных европейских держав, за исключением Советского Союза — последней формально не определившейся со своей позицией великой державы на континенте, автоматически повышало его шансы повлиять на положение дел. Чем больше возрастала напряженность в Европе, тем большее значение приобретала позиция СССР. В сообщениях советского полпредства из Берлина можно найти немало данных о том, что в дипломатических кругах немецкой столицы общее мнение сводилось к тому, что масштабная война на континенте начнется лишь тогда, когда прояснится все еще неопределенная для внешнего мира советская позиция (подробнее об этом говорилось в главе третьей).

В Москве же до поры до времени не собирались раскрывать все свои карты. Подтверждение этому можно обнаружить в проекте интервью, который в середине апреля М.М. Литвинов направил Сталину. В документе предлагалось публично отмежеваться от заявлений премьер-министра Н. Чемберлена и министра иностранных дел Англии