Московские коллекционеры

В семействе Мамонтовых других таких красавиц не было, что не удивительно, учитывая невероятный замес немецко-английско-армянских кровей по материнской линии. Типично русских черт в сестрах, походивших на диковинные заморские создания, не было вовсе. Их немецкий дедушка Отто Левенштейн был ревностный католик и староста римско-католической церкви Петра и Павла в Милютинском переулке, которую строил вместе со своим будущим тестем, армянином Агапитом Эларовым. У Левенштейнов-Эларовых имя Маргарита было семейным: бабушка звалась Маргаритой Агапитовной, а мать — Маргаритой Оттовной. Она-то и вышла за Кирилла Николаевича Мамонтова, однако в православие переходить не стала, хотя дочек крестила в православной церкви. Ее муж Кирилл Мамонтов получил от отца неплохое наследство, но задумал его утроить и «стал бросаться в различные предприятия» — покупал, продавал, затем опять покупал и опять продавал. Мечась, не зная, на чем остановиться, он сумел так запутать свои дела, что все его имущество описали, а затем продали за долги. К тому времени молодой Мамонтов был уже в бегах и опять метался: то оказывался во Франции, то появлялся в Крыму, пробуя фрахтовать суда (Русско-турецкая кампания была в самом разгаре, и на перевозке войск можно было хорошо нажить). Но из этого опять ничего не вышло, и кузену Саввы Мамонтова и шурину Павла Третьякова пришлось вновь скрываться от кредиторов. Предпоследний раз Кирилла Мамонтова видели играющим в рулетку в Монте-Карло. Разумеется, последние деньги он проиграл и решил все проблемы одним-единственным выстрелом. В семье говорили, что это случилось в Марселе.

Так Маргарита Оттовна Мамонтова в двадцать пять лет сделалась вдовой. Детство она провела, как рассказывала ее дочь, «в роскоши», окруженная бабушками и дедушками. Теперь, подобно несчастным созданиям Диккенса или Достоевского, ей следовало упасть в ноги матери и просить пригреть дочь и двух малюток, или, наоборот, поехать к родным непутевого мужа и молить о защите. Но Маргарита Мамонтова была дама гордая, зависеть от матери и терпеть ее деспотизм не собиралась, да и Мамонтовы тоже не рвались помогать молодой вдове. Варвара Хлудова наверняка пришла бы в восхищение от поступка своей будущей сватьи: оказавшись в безвыходном положении, Мамонтова открыла маленькую мастерскую, где стала шить белье и платья. Только иностранка могла решиться на подобное: ведь дело происходило в Москве 80-х годов XIX века, где слово «эмансипация» считалось ругательным. «Мама вставала рано утром и до вечера была занята… я ее помню всю жизнь в работе до самой ее смерти, — вспоминала Маргарита-младшая. Жили они втроем в маленькой, но комфортабельной квартире, «обставленной, несмотря на большую скромность средств, очень изящно» («У мамы сохранились кое-какие остатки ее приданого, кое-какие вышивки и вещицы, привезенные из Италии и Испании»). Няня каждый день водила девочек гулять на Тверской бульвар, даже летом. Выезжать на дачу Мамонтовым было не по средствам. Дома Маргарита Оттовна говорила с дочками по-французски, к ним приходил учитель русского языка, они читали по-немецки и вскоре поступили в немецкую Петропавловскую гимназию. Маргарита Кирилловна, которую потом будут упрекать в известном дилетантизме, и выйдя замуж не переставала заниматься самообразованием (как, впрочем, и ее свекровь Варвара Алексеевна). Михаил Морозов всячески в этом жену поддерживал: сам он, окончив историко-филологический факультет, поступил на естественно-научный (но вряд ли продолжил учебу), а Маргарита Кирилловна, кроме французского языка, который «недурно знала с детства», стала брать уроки «по всеобщей истории и русской литературе», а также «ежедневно упражняться на рояле».

Но вернемся к Маргарите-старшей. Вдова К. Н. Мамонтова почти не общалась с родственниками мужа (возможно, на то имелись свои причины), но когда девочки подросли, их стали принимать в семье отца. «Чаще всего мы бывали у тети Веры Третьяковой и у дяди Вани Мамонтова [96], моего крестного отца, — вспоминала Маргарита Кирилловна походы в Лаврушинский к сестре покойного отца Вере Николаевне, жене П. М. Третьякова. — У Третьяковых мы бывали иногда по воскресеньям, а зимой каждый четверг к обеду, на уроке танцев…После обеда тетя Вера обычно играла с кем-нибудь в четыре руки или восемь рук разные симфонии… Из столовой была дверь прямо в галерею, в главный, большой зал… Мы, конечно, ужасно любили туда ходить, подолгу стояли перед любимыми картинами, говорили между собой: воображали себе целые истории». Больше всего девочкам нравились «Неравный брак» Пукирева, «Княжна Тараканова» Флавицкого, «Не ждали» Репина и «Неутешное горе» Крамского — стоящая плачущая женщина казалась сестрам очень похожей на их мать.

Маргарита Оттовна тем временем продолжала обшивать столичных модниц. Она открыла мастерскую дамского платья, а вскоре и школу по обучению моделированию и кройке. Гостей в доме почти не бывало («мама вела очень замкнутый образ жизни»), кроме четы Боткиных — Дмитрия Сергеевича и Софьи Сергеевны (маленькая Маргарита даже родилась в доме Боткиных на Покровке), К. Т. Солдатенкова и А. А. Козлова, московского обер-полицмейстера. Посещения «великосветской фешенебельной портнихи» последним широко обсуждалось: Козлов был холост и имел полное право обожать Маргариту Оттовну. На эту тему юмористический «Будильник» даже позволил себе пошутить, поместив карикатуру с двусмысленной подписью: «Прежде козел ходил по бульвару, а теперь стал ходить через бульвар», намекая на перемену квартиры дамой его сердца.

Из дома Полякова на Тверском бульваре с огромным садом, выходившим на Бронную, Мамонтова с дочерьми действительно переехала и поселилась на углу Леонтьевского переулка и Большой Никитской. Разумеется, очень скоро девочки встретили своих кузин, дочерей Анатолия Ивановича Мамонтова, семейство которого проживало в соседнем доме (о нем подробно написано в очерке об И. С. Остроухове). Благодаря жившим «открытым домом» Мамонтовым, Маргоша и Леля попали в «большое общество». Два года спустя к старшей посватался Миша Морозов, только-только получивший грандиозное наследство, и Маргарита из Золушки превратилась в принцессу с нарядами, драгоценностями и роскошным дворцом. Молодожены были совсем юными: ему двадцать один, ей восемнадцать. Их свадебное путешествие длилось почти полгода и носило ярко выраженный культурно-просветительский оттенок: днем — музеи, вечером — театры. Развлечений, впрочем, тоже хватало. Поездку по маршруту Ницца — Монте-Карло, где в 1879 году проиграл последние деньги Кирилл Мамонтов, они совершали регулярно («В Монте-Карло у меня осталась в памяти сидящая за игорным столом княгиня Е. М. Юрьевская, вдова императора Александра II. Очень полная рыжеватая блондинка… сосредоточенно игравшая в рулетку», — вспоминала Маргарита Кирилловна).

Дворец, который купил муж, Маргарите совсем не нравился, а показная роскошь и бесчисленное количество обслуги («даже для завода часов приходил раз в неделю часовщик, так как в каждой комнате непременно стояли красивые часы») раздражали. Управление домом и хозяйством Михаил Абрамович поставил, как выражались тогда, «на очень широкую ногу». При доме имелся собственный электротехник — электричество в Москве только начинали проводить, а молодой Морозов не захотел дожидаться очереди и устроил собственную электростанцию. На транспортные средства денег тоже не жалели. «Например, у нас было два кучера и два выезда: мой — в английской упряжке и кучер, одетый по-английски, и моего мужа — русская упряжь с русским кучером с большой бородой», — вспоминала Маргарита Кирилловна. Муж демонстрировал супругу во всей ее красе. «Стоило ей появиться, высокой, стройной, в шляпе с большими полями над прекрасным лицом, — в публике пробегала волна восхищения», — вспоминала актриса Софья Гиацинтова. Неудивительно, что трепетный студент Боря Бугаев, увидевший Маргариту Кирилловну в концерте, сразу был ею очарован:

«1. И тогда демократ увидел свою сказку, сказку демократа.