Московские коллекционеры

О Морозове-собирателе известно мало. Информацию приходится черпать из анекдотов, сочиненных в старости Константином Коровиным, превратившим Михаила Абрамовича в еще более пародийную фигуру, чем тот вышел в пьесе у Сумбатова. Но кое-какие факты все-таки имеются, опять же благодаря С. А. Виноградову, любившему вспоминать, как он «подвиг» Морозова к коллекционированию.

Сергей Арсеньевич в современной живописи «ориентировался» превосходно — и в конце 1890-х, и в середине 1920-х (когда вместе с И. Э. Грабарем устраивал в Америке выставку русских художников). Не расположенный к похвалам Грабарь и тот крайне лестно отзывался о Виноградове («И сейчас он очень разбирается, кто ерундит, но талантлив, кто фальшив и т. д.») и писал жене, что все собрание М. А. Морозова, равно как и значительная часть собрания его брата Ивана Абрамовича, «куплены почти единолично» одним Сергеем Арсеньевичем.

Рассказ о морозовской коллекции вполне можно начать в духе советской книжной серии «Жизнь в искусстве»: «В 1894 году Коровин вместе с Серовым едут по приглашению Саввы Мамонтова на Север, а бывший коровинский ученик, 23-летний Миша Морозов, начинает покупать картины…» Собственно, так все и происходило в действительности. Реконструировать события столетней давности, как ни странно, нам помогут современные собиратели. С 1990-х годов у состоятельной части российского общества проснулся интерес к коллекционированию произведений искусства. Ничего удивительного в этом нет, ибо на протяжении семидесяти лет ничего частного, в том числе и коллекций, в СССР не могло быть по определению.

Шикарный особняк на Смоленском бульваре. Места для искусства предостаточно. Вот и трудившемуся в мамонтовской частной опере К. Коровину подворачивается заказ — написать декорацию «в стиле Коро» (пейзаж французского живописца «Пруд в Виль д'Авре» появится у Михаила Абрамовича позже). «Окружение его в ту пору было пустяковое, по большей части бывшие однокашники-"белоподкладочники" по университету, поступившие на разные службы, то в канцелярию Московского генерал-губернатора, то в Казенную палату… личности все стертые какие-то. Они вертелись около Миши, а тот точно их и не замечал, не помнил, смотрел близорукими глазами через головы их куда-то дальше и говорил что-то совсем иное, часто нелепо-парадоксальное, но всегда интересное». Но вот «окружение» начинает меняться, и «белоподкладочников» сменяют «молодые художники». Под «молодыми» Сергей Виноградов явно разумеет себя, Серова, братьев Васнецовых, Переплетчикова, Досекина. Из корифеев передвижничества супруги Морозовы принимают только Сурикова — в буквальном и переносном смысле: вместе бывают в концертах, слушают Скрябина, и Михаил Абрамович покупает у Василия Ивановича шесть этюдов: четыре к «Боярыне Морозовой» и по одному к «Взятию снежного городка» и «Переходу Суворова через Альпы». Исторические картины — епархия П. М. Третьякова, другое дело суриковские эскизы с их живописной тканью, всеми этими колористическими «сплавами», валерами и фактурами. Собиратели эскизов — самые «продвинутые» из любителей, яркий тому пример — художник и коллекционер И. С. Остроухов, «история увлечений» которого будет нами описана чуть позже. «Наше искусство для понимания самое труднейшее», — уверял Виноградов, имея в виду труд художника. Лишь у двоих, по его мнению, имелся «абсолютный слух» к живописи: у П. М. Третьякова и С. П. Дягилева. Не будем с ним спорить и предлагать собственный шорт-лист. И с тем, что «понимание» Михаила Абрамовича «росло быстро», тоже согласимся; вот и Маргарита Кирилловна пишет, что муж много читал, ну, само собой, музеи, выставки плюс виноградовские мастер-классы и «художническое окружение». Весь необходимый «коллекционерский набор» у Михаила Абрамовича в наличии имелся: образование, парадоксальность мышления, азарт… Молодой московский богач натренировал «глаз» удивительно быстро.

Одно дело купить меланхоличный пейзаж вошедшего в моду Левитана, импрессионистического Коровина и эскиз к третьяковскому «Видению отрока Варфоломею» Нестерова. Или «Три царевны подземного царства» Виктора Васнецова, изумительное полотно, написанное по заказу С. И. Мамонтова для правления Донецкой железной дороги и задешево ушедшее с мамонтовского аукциона [93]. Совсем другое дело — Врубель. Тут требовались смелость, отвага и конечно же «нюх». Морозов купил не одну, а восемь врубелевских работ. Во-первых, ему досталась «Царевна-Лебедь», за которую художник запросил всего-то 500 рублей (Врубель вообще продавал вещи дешево), а уступил и вовсе за триста. «Он думает сейчас повторить Царевну-Лебедь для другого покупателя и этим отплатить Морозову за то, что он так дешево платит», — обиженно писала жена художника. Написанная с певицы Надежды Забеллы-Врубель «Царевна» пользовалась популярностью («Миша довольно лениво, но работает, написал еще Царевну-Лебедь, по-моему, хуже той, что попала к противному Морозову»).

Помимо «Царевны-Лебедь», неоконченной «Сирени» и «Гадалки» в особняке на Смоленском висело большое панно «Фауст и Маргарита в саду», исполненное для Мишиного кузена Алексея Викуловича. Исследователи часто ошибаются, приписывая коллекции Михаила Абрамовича картины, которые Врубель писал для других Морозовых. С «Фаустом и Маргаритой в саду» такая же история: заказчик его отверг, а Михаил Абрамович купил, и где оно теперь — никому не известно. Вторая повторяющаяся ошибка — панно «Венеция», где в даме слева угадывается сходство с Маргаритой Кирилловной. Но М. А. Врубель никаких панно на Смоленском не писал и бывал «у противного Морозова» нечасто. Он «всегда сидел и молчал», «я особенно любила его произведения», — больше ничего Маргарита Кирилловна про него не написала.

Зато в воспоминаниях Виноградова Врубель возникает самым неожиданным образом: в описании знаменитого завтрака, устроенного Михаилом Абрамовичем по случаю покупки «Интимной феерии» Бенара, картины «волнующей, не банальной» («Голая женщина в странном свете сидела прямо на зрителя глубоко в кресле», верх фигуры и торс были в глубокой тени, а длинные ноги, у которых валялось вечернее платье в блестках, «ярко выступали» [94]). Чрезвычайно эффектная была картина и на публику производила «большое впечатление». Посмотреть Feerie intime, торжественно установленную на мольберте в большой столовой, на Смоленский пришли решительно все: литераторы-декаденты, художники, «старики» во главе с Соболевским, сопровождаемым Боборыкиным… На этом самом завтраке Врубель, чьи поступки не всегда поддавались объяснению, вдруг предложил тост «за художника романтика Айвазовского».

Но вернемся к «Интимной феерии», взволновавшей в 1901 году Париж. Морозов тоже был под впечатлением и загорелся купить скандальное полотно, даже привез с собой фотографию, а картина была, прямо скажем, не из дешевых — 18 тысяч франков. И все-таки Михаил Абрамович не выдержал и телеграфировал: «Покупаю». Сомнения для коллекционера — дурной знак, вот и Михаил Абрамович довольно скоро в живописи Бенара разочаровался, картину разлюбил и отослал назад, чтобы продали за любые деньги, лишь бы только избавиться от нее. Вкусная история, но, располагая всеми фактами, маловероятная. Скорее всего, картину изъяла уже сама Маргарита Кирилловна, к подобным сюжетам вряд ли питавшая симпатию. Вообще-то, не считая Альбера Бенара и «Вытирающейся женщины» Дега (превосходной пастели, доставшейся Эрмитажу), тема «ню», не говоря уже об эротике, прошла мимо Морозова. «Купальщицы» грешившего фривольными сюжетами Сомова, к примеру, были абсолютно пристойны. Не случайно М. К. Морозова, расставаясь с картинами мужа, оставила ее себе. Еще она выбрала «Бассейн Цереры» Александра Бенуа, этюды Левитана, эскизы декораций Головина и К. Коровина, картину «К Троице» его брата С. Коровина и «Царевну-Лебедь» — всего двадцать три картины. Их она оставила за собой в пожизненное пользование, а шестьдесят работ в 1910 году сразу отправила в Третьяковскую галерею.